* * *
Сокджин просыпается от раздражающего звука вибрации телефона, с которого он забыл убрать звук. Вслепую нашарив его где-то за подушкой, он на автомате тыкает в кнопку принятия вызова. — Алло? — кряхтит он негромко. — Ким, какого черта? Где ты опять? — раздаётся стервозный голос. Сокджину требуется несколько секунд, чтобы определить его обладателя. Менеджер. Рука тянется протереть глаза. — Я... ох, нуна, прости, я не смогу сегодня выйти. — Ты издеваешься? Знаешь что, Сокджин? Мне надоело, мне абсолютно наплевать. Если завтра ты не выходишь, я тебя больше не покрываю, понял? — раздражённо рычит менеджер, и Сокджин морщится. — Да, я тебя понял, — хрипло отзывается он. — Спасибо тебе. — Да пошёл ты знаешь куда. Звонок обрывается. Йунг-нуна всегда была такой взрывной особой, Сокджин удивляется, как им столько времени удалось работать вместе. Он сонно щурит глаза на экран телефона, где теперь высвечиваются уведомления о пятнадцати новых сообщениях и трёх пропущенных звонках. Рядом с ним копошится Чимин. — Что такое? — Звонила менеджер-нуна. Забыл, что я сегодня с открытия. Сокджин устало зевает и щурится на настенные часы. Полдесятого утра. — А... — Завтра надо выходить, — бормочет он, поднимаясь с постели и окидывая взором спящего Чонгука, сжимающего в руках одну из подушек. Ему всё по барабану, он спит и ни черта не слышит. Так было всегда, и это было крайне удобно. Теперь это заставляет Сокджина беспокоиться. Интересно, снится ли ему что-нибудь сейчас? — Тебя грозятся уволить? — Типа того. Ну, и больно надо было. Это место идёт ко дну. Чимин хмыкает. — Вот бы меня уволили. Сплошные козлины. Самый верный способ проветрить голову — приготовить что-нибудь вкусное. Ему нравится кормить людей, получать от них комплименты и следить за тем, чтобы все были сыты. Позволяет тебе чувствовать себя значимым. Это приятно. Пока Джин чистит зубы и пялится на своё лицо в зеркало, он ловит себя на мысли, что снова хочется курить. В последний раз он это делал четыре года назад в общежитии со своим соседом-раздолбаем, но после поклялся больше не брать сигареты в руки. Все эти годы желания даже не возникало. Забавно.* * *
Чонгук сидит на кровати, обхватив колени руками и прижав их к груди, когда Сокджин возвращается проведать его. Чимин ускакал на кухню, обрадованный возможностью наконец-то нормально поесть. Помимо отдалённого бормотания ведущего новостей и хлюпанья лапшой, доносящихся с кухни, в комнате царит напряжённая тишина. Чонгук смотрит в окно на низкие тучи. — Эй. Он поворачивается к Сокджину и замечает у него в руках тарелку с кимчхи чиге. Его глаза безразлично изучают аппетитный суп. — Тебе надо поесть, хоть немного. — Я не голоден. — Чонгук, ты не ел два дня. Это немного обидно, когда твою еду так отвергают. Джин знает, что сейчас глупо что-то принимать на свой счёт, но это определённо задевает его самооценку. Он знает, что хорошо готовит, и он знает, что Чонгуку необходимо хоть что-то положить себе в рот. Тот лишь смотрит на суп чуть ли не враждебным взглядом. Своими серыми глазами. Сокджин ставит миску на тумбочку, сдвинув в сторону лежавшие там вещи, и забирается на кровать рядом с Чонгуком. Никакой реакции в ответ, он смотрит в одну точку. — Он не такой вкусный, когда остыл, — пытается растормошить его аппетит Сокджин и получает в ответ лишь тихий вздох. Старший обиженно надувает губы и роняет голову ему на плечо. Пальцы находят молнию черной толстовки и играют с ней от нечего делать. Чонгук мычит под нос незнакомую лиричную мелодию, усыпляющую Сокджина. Рядом с ним всегда комфортно. Молчание никогда не было проблемой. Но только не сейчас. Молчание сегодня означает, что Чонгук не в порядке. В нём можно прочитать немую мольбу о помощи, отчаянную злобу и усталость; что угодно, но только не комфорт рядом с близким человеком. — Как ты себя чувствуешь? — интересуется Сокджин без особой надежды на честный ответ. — Никак. Что ж, это многое поясняет. Он действительно пустой. Словно из него выкачали энергию, энтузиазм, все силы и желания. Он сидит, как полая оболочка. — У меня болит шея. Болят руки и ноги немного. Болит голова. Хочется есть, но не так. Сокджин замирает, не ожидавший продолжения. — Что значит не так? Чонгук оставляет этот вопрос витать в воздухе, хотя именно на него хотелось бы получить конкретный ответ. Он елозит клыком по нижней губе, Джин замечает там содранную кожу и раздражение. Он больше не идёт на контакт, через какое-то время Сокджин снова наведывается к нему в комнату и уносит оттуда миску остывшего супа. Чимин качает головой, когда она добавляется в горку посуды для мытья. — Он совсем ослаб. Нам надо как-то заставить его поесть. В итоге всё заканчивается тем, что они насильно пихают бульон ему в рот и заставляют глотать. Чонгук сопротивляется слабо и совсем недолго, но очень много морщится, пока ест. Спустя полчаса он проносится мимо них в туалет, Сокджин слышит, как его рвёт. Чимин бросает в раковину тарелки, которые он мыл, и уносится вслед за ним, забыв выключить воду. Они приходят к выводу, что у Чонгука пока слабый желудок, так что вечером Сокджин готовит ужин из диетических продуктов. От них Чонгук тоже отказывается, что совсем не удивляет. Полночи они проводят в туалете, вытирая пот со лба младшего, склоняющегося над унитазом, и утешают в объятиях, пока он не уснёт. На следующий день Джин звонит Йунг-нуне и сообщает, что ему потребуется отпуск. С трудом перенеся все её возмущения, он врёт про заболевшую мать и чувствует себя отвратительно. Ему обещают, что выкроят для него максимум две недели отдыха. Сокджин сомневается, что за две недели всё наладится, но решает не перечить после своего последнего проёба и довольствуется тем, что есть. Почему-то внутри дребезжит предчувствие, что это был последний раз, когда он говорил с Йунг. И больше в бар он не вернётся. Что Чимин будет делать со своей работой, он просто понятия не имеет и боится спрашивать. Чонгук не встаёт с постели почти весь день и едва двигается. Чимин больше не кормит его насильно и останавливает в этом Сокджина. Они относят ему стакан воды три раза в день и сидят на кровати рядом с ним по очереди. Джин ненавидит свои очереди, потому что каждый раз, как он находится рядом с Чонгуком, он чувствует себя так, будто наблюдает за человеком при смерти. У него уже появлялось такое ощущение много лет назад, когда умирала его бабушка: она едва ела, не могла говорить и самостоятельно ходить, забывала, кто он такой. Сокджин смотрит на истощённое тело Чонгука и думает, забудет ли он когда-нибудь. Вдруг он однажды проснётся, увидит Джина в своей кровати и не узнает его лицо. Чимин изводит себя куда больше. Он делает вид, что всё в порядке, натянуто смеётся, пытается разряжать обстановку позитивными комментариями, но все его старания уходят в никуда. Сокджину страшно предполагать, о чём он может думать, когда остаётся один, поэтому старается всё время быть с ним рядом. Спят они тоже поочерёдно. Нет никакой гарантии, что Чонгуку не станет плохо ночью и они это услышат. Первая мысль, которая ударяет в голову Джину после сна — это "жив ли Чонгук". Он больше не хочет просыпаться и робко проверять, не труп ли перед ним. Время от времени его охватывает ненависть к самому себе за подобные мысли. Сил не хватает ни на что. Они питаются всем, что можно выскрести из их холодильника, давно уже не пополнявшегося. Бельевая корзина переполнилась и больше не закрывается из-за того, что никто не занимается стиркой. Сокджин скучает по свежему воздуху и довольствуется исключительно слабым ветерком из окна перед тем, как лечь спать на диване. Он чувствует себя паршивым ублюдком из-за того, что больше не пытается утешить Чимина, который стал грызть ногти и дёргаться при любом звуке. Джин не знает, что бы он мог сказать. Каждый вечер приходит тягучая головная боль. На шестой день после происшествия Чонгука снова начинает лихорадить. Он дрожит, и, хотя пребывает в сознании, с трудом отвечает на вопросы и совсем не может подняться с постели. Они с Чимином сидят и вслух размышляют, что делать. Все идеи кажутся им абсолютно дурацкими и бестолковыми. Сокджин сходит с ума, вслушиваясь в тихие стоны из спальни. Он не помнит, когда в последний раз чувствовал себя настолько разбитым, да и не уверен, случалось ли хоть что-то, способное сравниться с происходящим. В один из этих дней он протирает холодной влажной тряпочкой лоб Гука, когда внезапно его хватают за запястье, крепко удерживая на месте и сдавливая до покраснения кожу. Сокджин испуганно смотрит на Чонгука и понимает, что в его глазах не осталось ничего от человека. Чон прожигает взглядом его недавнюю ранку на левой руке — Джин рубанул ножом по большому пальцу, пока готовил, но порез был не сильно глубоким. На лице Чонгука появляется животный оскал, ускоряется дыхание, и, чувствуя приближающуюся опасность, Сокджин инстинктивно вырывается из его хватки. Дверь захлопнута, он припадает к ней спиной и тяжело дышит. Его ноги сковывает страх. Через минуту Чимин прибегает к нему из ванной с мокрыми волосами, на ходу надевая футболку. — Что такое? Почему ты... — Он хотел меня укусить. Сокджин демонстрирует руку: краснеющие отпечатки пальцев обхватывают кольцом ярко выделяющиеся вены. — Я порезался сегодня утром, он заметил мою рану и пялился на неё, как сумасшедший. Чимин, он хочет пить кровь. Блять, у него чуть ли не текли слюни. Пак хватается за голову и падает на стул рядом. — Так это правда? Что за пиздец... Мысленно Джин с ним соглашается. Что за пиздец, действительно. — Нам надо достать где-то кровь, он же умрёт. Это то, что ему нужно. — Я ни за что не позволю ему себя укусить, — моментально переходит в защиту Сокджин. — Мы не знаем, что тогда будет, вдруг он и нас тоже заразит? — Нет, — мотает головой Чимин, с его волос слетают брызги. — Я не говорю, чтобы мы прямо давали себя кусать. Мы можем просто... собрать её. Он же почувствовал твой порез. Значит, это правда то, что ему нужно. Сокджин стоит, как вкопанный, и неверяще смотрит на него. — Ты нахрен резаться предлагаешь? — А ты хочешь оставить его там умирать? Я лично — нет. Чимин вскакивает со стула и проходит вглубь кухни, хватается за ручку самого острого ножа на стойке, его Сокджин использует для особо жилистого мяса. — Что ты делаешь?.. — Хён, я понимаю, ты не веришь, что он больше не человек. Мне насрать, как называется то, что с ним происходит, но он не такой, как раньше. Он уже не человек. Ты думаешь, почему его всё время тошнит? Да потому, что он не может больше есть это всё, — Чимин кладёт нож на стол и роется в посуде, Джин настороженно наблюдает за ним со стороны. — Я предполагал, что ему захочется крови, поэтому уже думал, где её можно достать. От этой фразы у Сокджина внутри всё холодеет. — Я сначала думал поймать какое-нибудь животное, кошку или собаку, и попробовать отдать ему их кровь. Я почти даже собрался это сделать, но меня остановила мысль о том, что мы не знаем, пьёт ли кровь животных он вообще. К тому же, если рассчитывать на бездомных, то они могут переносить инфекции. Так что я не решился. Представить Чимина, возвращающегося домой с зарезанной кошкой, после этой фразы оказывается не так уж и трудно. У Джина всё плывёт перед глазами. — Есть сайты, где продают донорскую кровь за деньги, вероятно, именно для таких, как Чонгук. Но это слишком дорого, и я не хочу иметь ничего общего с теми людьми. Или кем там, — продолжает суетливо пояснять Чимин, крутя в руках неглубокую миску. — Других людей я не намерен калечить, но и Чонгука я не собираюсь терять. Поэтому остаётся только один вариант. Он решительно ставит миску на стол и берёт в руки нож. Сокджин делает небольшой шаг вперёд, не отводя глаз от лезвия. — Что ты задумал? — Нам надо добыть кровь из себя, хён. Нужно метить порезы на спину или ноги, то есть туда, где нет жизненно важных артерий и органов. Я думаю, бёдра вполне подойдут. — Что, если ему нужно больше, чем мы можем ему дать? — спрашивает Джин, выставив руки перед собой в предостерегающем жесте. — Ты подумал о том, что мы его можем только раздразнить? Чимин поджимает губы и нервно играет пальцами по тёмной рукояти ножа. — У нас нет выбора. Нам нужно что-то сделать. Главное, просто не дать себя укусить. Они смотрят друг на друга какое-то время. Чимин ждёт, что Сокджин будет его отговаривать, но он прав, это единственный выход. Что больше поражает Джина, — насколько безропотно Чимин готов причинить себе боль ради любимых людей. — Почему мы так легко верим этому дерьму? — вдруг говорит Сокджин немного отстранённо. — Ладно, врать не стану, я немного зассал, когда он так на меня посмотрел, так что, может, ему и не кровь нужна. Ну, мало ли, показалось. Мы же не можем быть уверены. Это очень странно. — Н-но... это логично? — с судорожным вздохом отвечает Чимин. — В плане, сам посуди. Он выглядит, как вампир, и не может есть обычную пищу. Хён, у него, нахуй, клыки. Я буду крайне удивлён, если кровь ему на самом деле будет не нужна. Но надо предпринять уже хоть что-то. У меня такое ощущение, будто он на днях уже это... того... если мы ничего не сделаем. Чимин не оставляет Сокджину время на пререкания и убегает за аптечкой, которая так и осталась лежать в ванной, резво достаёт дезинфицирующее средство, вату и бинт. Спорить с этим сложно, но Джин всё равно не до конца верит в то, что вампиры вообще могут каким-то образом существовать. Для его разума это слишком. Хотя никак иначе объяснить поведение Чонгука нельзя. — Если ты не хочешь, я могу отдать ему только свою кровь. Я думаю, всё будет в порядке. Я выдержу, правда. И отнесу я всё тоже сам. В его голосе нет ни капли обиды или злости, он искренне предлагает ему оставаться в стороне и взять всё на себя. Это приводит Сокджина в ярость, он забирает нож из рук сбитого с толку Чимина и ставит миску на стул. — Ты дурак, Чимин, вот кто ты. Джин задирает домашние шорты до тазовых косточек и ставит ногу на тот же стул, примерно рассчитывая траекторию. Чимин с ужасом в глазах наблюдает за тем, как старший заносит над своим бедром лезвие и намечает порез. — Я... мне подержать миску, может быть? — Нет, отойди, — грубо командует Сокджин и сжимает нож сильнее, в надежде, что так руки будут трястись меньше. Сосредоточиться очень сложно. Он никогда не причинял себя физического вреда намеренно. Он никогда не резал ничего живого ножом. Под испытывающим взглядом Чимина это делать сложнее в десять раз. — Может, мне?.. — Чимин. — Ладно, я молчу. Подхватив волну злобы, он резко рубит лезвием по ноге. — Сука! — О боже! От острой вспышки боли он стискивает зубы. Слышно, как капает на железную поверхность миски кровь. Всю ногу сковывает, он выпускает нож из рук, тот со звоном падает на пол и оставляет повсюду красные брызги. Больно. Очень больно. Пальцы сами по себе сжимаются в кулаки. Чимин испуганно гладит его по спине, прикосновения помогают Сокджину немного прийти в себя. Наплевав на боль, он сжимает бедро в месте пореза, заставляя кровь стекать чуть сильнее. Порез оказался глубже, чем он хотел. Как же, блять, больно. У него кружится голова и наворачиваются на глаза слёзы. Чимин поднимает нож с пола, протирает небольшие пятна ногой и тщательно промывает лезвие. На столе появляется вторая такая же миска. — Мы не будем в одну? — шипит сквозь стиснутые зубы Сокджин, хватаясь за вату. Чимин мягко отводит его руку в сторону. — Не надо, давай я. — Подожди, пусть ещё стечёт. Крови набралось не так много, как хотелось бы. Сокджин не знал, чего он ожидал, но количество возможной пищи для Чонгука и интенсивность боли никак не могли сопоставиться у него в голове. Если им и дальше придётся действовать по такому принципу, Джин не знает, сколько выдержит. — Я думаю, нам не стоит смешивать, вдруг это важно? Ну, я не знаю, у людей вот есть непереносимость лактозы, а вдруг у вампиров непереносимость группы В? Сокджин фыркает. Это немного забавно, на самом деле. Он некоторое время ещё выдавливает кровь, пока её течение не переходит в маленькие капельки, падающие с его бедра в небольшую красную лужицу. — Наверное, всё, — сообщает он с выдохом, по его телу проходит волна дрожи. — Пиздец. Чимин моментально смачивает ватку препаратом и проводит ей по ране. К острой боли добавляется ещё и яростное жжение, Джин закусывает губу. — Блять, не накапай ему туда. — Да не накапаю, успокойся, — шипит Чимин, убирая его ногу со стула и присаживаясь на колени, чтобы иметь лучший обзор. Пак обрабатывает рану, слишком сильно прижимая вату к порезу, отчего по щекам катятся слёзы. Он аккуратно убирает всю кровь, хватает бинт и начинает заматывать его вокруг ноги Сокджина. — Не слишком туго? — Нет, нормально, — хрипло отзывается тот, пытаясь выровнять дыхание. Как только он садится на свободный стул, Чимин убирает миску с кровью на стол и кладёт на её место чистую. Для себя. Сразу же ищет удобную позицию, дезинфицирует нож и следует примеру старшего: примерно прикидывает, где и как будет оставлять увечье. — Да, даром ты время не теряешь, — усмехается Сокджин. Его голова качается из стороны в сторону, вся кухня неторопливо плывёт в кругах. — Хочу поскорее с этим покончить, — честно говорит Чимин, занося лезвие. Сокджин не может смотреть на это. По чужому вскрику он понимает, что дело сделано, и морщится. — Блять. Блять, блять, — стонет Чимин. Сокджин оборачивается проверить, всё ли в порядке. Произвольное нанесение себе глубоких ран поздним вечером, когда в соседней комнате лежит умирающий вампир, — не самое хорошее определение фразы "всё в порядке" само по себе. Неконтролируемо трясущимися руками Чимин откладывает нож на стол и сдавливает кожу, заставляя кровь интенсивнее стекать в миску. Он делает всё неаккуратно, его руки измазаны краснотой, немного жидкости пролилось на пол. Сокджин с трудом встаёт и достаёт влажные салфетки, вытирает кровь на руках у Чимина, осторожно обводя каждый пальчик, обрабатывает вату и вытирает лишнее вокруг пореза. Пак тяжело дышит у него над головой. — Ты перестарался. Давай поменьше такого энтузиазма в следующий раз, ладно? — Угу. Они ждут гораздо меньше, чем в предыдущий раз, потому что у старшего не хватает сил дальше игнорировать боль Чимина. Джин делает всё то же самое, стараясь быть как можно более нежным, избегая сильного давления и успокаивая блондина мягкими поглаживаниями по спине. Вторая миска присоединяется на столе к первой, когда нога Чимина находится в опасной близости к ней. Сокджин не хочет, чтобы все страдания прошли зазря. Через минуту Чимин с уже забинтованной ногой падает на стул. — Эй, посмотри на меня. Чимин. Всё нормально? — Да, всё хорошо. Я просто... не ожидал. Джин поднимается и убирает окровавленный нож в раковину, заставляя себя не морщиться. То ли от боли в ноге, то ли от отвращения. — А что ты ожидал? Что будет весело? Боже мой. — Я чувствую себя так, будто мы сейчас жертвоприношение устраивали, — хрипло смеётся Чимин. — Мне кажется, мы и это успеем, — усмехается Сокджин, но не желает думать о такой возможности. — Представляешь, насколько было бы легче, если бы мы были девушками. — Почему?.. — растерянно спрашивает Чимин, откидывая пряди волос со лба. — А. Боже, хён. — Да я просто говорю, как есть. Он смотрит на две миски с кровью. Не слишком обыденная для него картина. — Как он будет это пить? — спрашивает Сокджин, задумчиво глядя на посуду. — Может быть, перелить в стаканы или типа того? — Ага, и трубочку ему ещё туда поставить? Я не знаю, давай с одной попробуем, а дальше посмотрим, — заверяет его Чимин. Тактика "попробуем и посмотрим" — любимая у Сокджина, так что он не возражает. Он берёт обе миски в руки и поворачивается к Чимину. Бедро просто невозможно горит, наверное, перед сном нужно будет поменять повязку. Чимин выглядит не лучшим образом, он точно будет не в силах отбиваться, если Чонгук набросится на них в жажде крови. Ну, по крайней мере, она-то у них как раз и есть. — Ты пойдёшь? — уточняет Джин, уже понимая, какой ответ получит. Чимин поднимается, опираясь на край стола, и бросает на него вызывающий взгляд. Выглядит он жалко, но Сокджин никак это не комментирует. Сам небось не лучше. Чимин прикладывает ухо к щели у двери, прислушиваясь, затем пожимает плечами и входит внутрь. Их встречают два горящих в темноте глаза. Сокджин клянётся, что слышит едва уловимое рычание. Они с Чимином стоят у двери, боясь сдвинуться с места. Это не Чонгук, хоть и выглядит похоже. Джину внезапно хочется подчиниться своим инстинктам, сорваться с места и убежать отсюда как можно быстрее. Чимин набирается храбрости первым. — Эй, Гуки, — осторожно зовёт он существо, приподнявшееся на постели. Выглядит оно обессиленным и безжизненным, но страх всё равно сковывает тело, а инстинкт самосохранения вопит на полной мощности. — Как ты себя чувствуешь? Мы тебе тут принесли кое-что. Чимин жестом просит передать одну из мисок и показывает её Чонгуку. Сверкающие глаза неотрывно следят за ней. — Мы подумали, что тебе хотелось бы поесть. Хочешь же, да? Чонгук, естественно, ничего не отвечает. Сокджин с трудом удерживает себя от того, чтоб не схватить Чимина за руку. В открытом жесте Пак протягивает вампиру кровь в миске, и это, правда, выглядит, как жертвоприношение. Джин с замиранием сердца следит за руками Чонгука, забирающими тарелку. Он смотрит на них несколько секунд, резко переводя взгляд, а затем опорожняет миску, в пару глотков выпив содержимое. Сокджин думает, что готов блевать прямо тут на свой любимый ковёр. Чимин забирает из его рук вторую миску, с ней Гук проделывает то же самое. Его кадык двигается вверх-вниз, пока зубы клацают по металлической поверхности. Под пристальным взглядом двух пар глаз он слизывает последнюю каплю крови с подбородка; Джин не уверен, кому она принадлежит. Дальше они не продумывали план действий, из-за этого Сокджина охватывает секундная паника. Он готов бросить всё и бежать в любую секунду. Чимин, находясь к вампиру ближе, боится сделать хоть одно неверное движение, поэтому не забирает из рук вторую миску. Она с грохотом падает на пол. Никто не шевелится. Чонгук закрывает глаза и опускается на подушки. В полном оцепенении они проводят около двух минут, затем медленно выходят из комнаты, пятясь назад. Сердце Джина бьётся в усиленном темпе, когда он, наконец, находит руку Чимина и переплетает с ним пальцы. Чонгук выглядит так, будто снова ушёл в сон. Они оставляют дверь полуоткрытой. Воздух одновременно сотрясают два выдоха, полных облегчения. — Ты оставил там таз? — Да, я его не уносил с тех пор. Вдвоём следят за Чонгуком через щель, но ничего не меняется. Он просто лежит на кровати и выглядит так, будто спит. Может быть, он действительно спит. Понять, что с ним происходит, становится всё сложнее и сложнее с каждым днём. Чимин с размаху падает на диван в гостиной и замирает в нелепом положении. Джин садится возле его ног. На пятке у Пака темнеет след от крови, которую он вытер на полу в кухне. — Сегодня я сплю здесь, — твёрдо заявляет он. Сокджин просто кивает. Он потирает своё бедро, замученное болью, и думает о том, сможет ли заснуть вообще.