Неисповедимы пути

      Рафаил практически сразу после своего возникновения понял: он какой-то неправильный ангел. Вернее, не так: это понял не Рафаил, а окружающие его ангелы, которых Бог дала ему в качестве помощников. Все вместе они помогали Ей творить моря и океаны, наполнять водами реки и озёра, возводить на земной тверди массивные горные гряды.       Конечно, это была травмоопасная работа. Даже для ангелов. А потому вовсе неудивительно, что многие из них то и дело оставляли свою работу, дабы дать время полученным ранам зажить. И вот тогда вся неправильность Рафаила проявилась во всей своей красе.       Ему всегда было интересно, как функционирует живой организм. Неважно при этом, организм ангельский или, скажем, какой-нибудь бабочки, вылетающей из-под изящных пальцев Вельзевул. В груди Рафаила всегда поднимался жгучий интерес, и ему хотелось исследовать волнующий вопрос от и до. — Только попробуй, извращенец, хоть пальцем тронуть кого-нибудь из моих созданий, — Вельзевул в такие моменты всегда была категорична, абсолютно не разделяя любопытство Рафаила и прожигая его мрачным тяжёлым взглядом.       Так что Рафаилу приходилось уходить ни с чем. А после по ночам тайком приходить к только-только созданным животным и внимательно осматривать их. Так он учится исцелять переломы у быстроногих ланей, которые едва-едва учатся быть такими быстроногими; так он учится наблюдать за поведением бобров, перекупавшихся в ещё холодных, не законченных до конца реках; так он даже учится принимать первое потомство у кроликов.       А потом он собирает полученные крупицы знания и хранит их бережно, перерабатывая. — О, Азраэль! — Рафаил подходит к очередному ангелу, что морщится от боли. Он двигал горы, и в какой-то момент боль в натянутых мышцах стала просто невыносимой. — Дай я гляну, что у тебя! — Рафаил улыбается ослепительно и выглядит действительно бодрым и знающим, что делает.       Совершенно игнорируя при этом недоверчивый взгляд своего невольного пациента.       Тонкие длинные пальцы легко пробегают по коже в том месте, где Азраэль чувствует самую сильную боль. Рафаил слегка хмурит тёмные брови, рассматривает место повреждения внимательно и сосредоточенно, а после легко улыбается, словно профессионал своего дела. Мягкое голубовато-золотистое сияние охватывает чужое плечо, и кости с тихим хрустом становятся на место.       Азраэль шипит, зыркая недовольно, но тут же его лицо удивлённо вытягивается: боль проходит мгновенно, а Рафаил светится довольством и энтузиазмом. — У костей оказывается есть свойство иногда выпадать из суставов, — жизнерадостно произносит он, обращаясь к своему пациенту, для которого и слово «кость», и слово «сустав» звучат дико и непонятно. — Я назвал такие травмы «вывихами».       Ангелы смотрят на Рафаила как на странного, считают его энтузиазм и рвение помогать им, исследовать их травмы чем-то ненормальным и неправильным. В конце концов, они намеренно скрывают свои повреждения от него, и Рафаил действительно печалится их недоверием и определённым презрением. — Какую же роль Ты тогда определила мне? — он с тоской взывает к Создательнице, сидя в тени деревьев Сада и мягким свечением сращивая нежные косточки выпавшего из гнезда едва оперившегося птенца. — Кем я должен быть по Твоему Замыслу?.. — Врачом, — чужой голос раздаётся за спиной Рафаила внезапно, заставляя его вздрогнуть, но не растерять концентрацию.       Подняться на ноги, возвращая пищащего птенца обратно в гнездо, и обернуться назад, с удивлением глядя на нарушителя своего одиночества.       Ангел перед ним — высокий и худой как жердь. Его огненно-рыжие локоны струятся по плечам, и Рафаил думает о том, что ещё ни разу не встречал ни одного рыжего ангела. Он стоит, скрестив руки на груди, и хмуро взирает на Рафаила из-под насупленных рыжих же бровей. — Врачом? — Рафаил заинтересовано склонил голову набок, и бледные веснушчатые щёки ангела вдруг тронул румянец. — Ну… — он отвёл взгляд, смущённо стушевавшись. — Я придумал такое название. Врач — тот, кто врачует раны других… — Мне нравится, — Рафаил улыбнулся и первым протянул руку, представляясь: — Я — Рафаил. Ангел Западных Врат и тот, кто стоит над созданием гор и морей. — О, я знаю, — хмыкнув, отозвался ангел и вдруг совсем не по-ангельски лукаво усмехнулся: — О тебе ещё не слышал наверно только глухой, — Рафаил удивлённо вскинул брови. — Собственно, из-за этого я и искал тебя, — ангел пожал протянутую руку и представился сам: — Марбас. — И зачем же ты искал меня? — Рафаил слегка прищурился: на его памяти, это был первый ангел, который не шарахался от него как от прокажённого и не смотрел как на безумца. — Понимаешь, — Марбас вздохнул. — Всё дело в том, что я, как и ты, врач…       Разговорившись с Марбасом, Рафаил узнал, что тот был таким же неправильным исследователем с вечной тягой к новым открытиям и желанием познавать тайны функционирования живых организмов. Ему, однако, повезло в немного меньшей степени, чем Рафаилу, подопечные которого занимались более травмоопасной работой, чем ведомство Марбаса. Поэтому ангел и искал своего эфирного коллегу, дабы обменяться с ним опытом и, возможно, даже скооперировать силы.       Марбас Рафаилу понравился. Он хоть и был ворчливым как для ангела, но пытливого ума и исследовательского интереса, которые он, однако, почему-то, всеми силами прятал, ему было как и Рафаилу не занимать. Они неплохо сблизились и сдружились, и донимали травмированных ангелов теперь вдвоём. — Что думаешь по этому поводу? — держа в руках обуглившуюся руку ангела, отвечающего за сотворение вулканов, хмурил брови Рафаил, поглядывая на стоящего рядом коллегу. — А ну, дай взгляну, — вырвав из чужих рук обожжённую руку, тем самым заставив раненого ангела гневно прошипеть от боли, Марбас, не обращая на него никакого внимания, принялся дотошно разглядывать повреждение. — Я уже сталкивался с чем-то похожим, — признался Рафаил, отбирая руку обратно и всё также игнорируя болезненное айканье со стороны. — Я назвал это «ожогом»… — Ожог, — словно пробуя слово на вкус, протянул Марбас и скупо кивнул: — Мне нравится, — он снова вырвал повреждённую руку у своего коллеги. — Но у этого парня сгорело слишком много кожи… — О Владычица, заткнитесь уже наконец и сделайте что-нибудь! — закатив глаза к Небесам, простонал несчастный ангел, которому надоело, что его руку то и дело дёргали туда-сюда, да ещё и засыпали его сознание творца всякими непонятными словами.       Рафаил и Марбас в синхронном суровом врачебном недовольстве посмотрели на нетерпеливого пациента. Тот посчитал благоразумным замолчать.       Вообще рядом с Марбасом было легко. Рафаил чувствовал этот прилив энергии и энтузиазма, как только «коллега» появлялся рядом. С ним хотелось соревноваться и совершенствоваться, и придумывать что-то новое. С ним словно обретался смысл, доселе скрытый от взора Рафаила. С ним определённо не было того одиночества, что вечно сопровождало Ангела Западных Врат. И собственная неправильность, даже если она и была, словно отходила в тень.       Марбас, казалось, испытывал какие-то схожие чувства. Однако всё чаще и чаще он был мрачен и суров, и молчалив. Хмуро взирал на Рафаила и в странном раздражении огрызался на его слова, словно его влияние и нахождение само по себе бесило Марбаса. Словно его успехи и открытия, возникающие вместе с успехами и открытиями самого ангела, порождали в душе тяжесть и первые ростки зависти. Те самые, которые было не исцелить даже самому умелому врачу.       В ту пору по крайней мере так точно.       Ведь Рафаил только-только вступал на сложный и извилистый врачебный путь. Он только-только начинал осознавать, насколько он многогранен и непрост. Что он не ограничивается лишь тем, что снаружи, но и охватывает всё то, что внутри.       Как физической оболочки, так и души.       Но тогда Рафаил чувствовал себя счастливым. Он сам не до конца понимал, что это такое и как его можно обозвать. Но он чувствовал себя так, будто у него была цель и необходимость, и рядом с Марбасом всё становилось в разы проще и понятней.       А потом случилось Падение. Внезапно и неожиданно, ломая собой всё то, что было создано, и выжигая собой пустоту и боль. Забирая самых лучших из них и начиная первейшее из всех и жесточайшее столкновение.       Война разгорается одномоментно, и ангелы вдруг вспоминают о том, что Рафаил, вообще-то, врач. О том, что он всегда добровольно рвался помогать ближнему своему и врачевал чужие раны даже тогда, когда знал, что они могут исцелиться сами. Собственно, именно поэтому он и не принимает участие в сражениях. И на самом деле, он даже рад этому.       Едва сотворённый, девственный мир сотрясается под громом орудий. Блестят зарницы и гремит гром, с небес льётся огонь и тяжёлые каменные глыбы гор, над которыми Рафаил так долго и упорно трудился, летят из стороны в сторону, сходясь друг с другом в воздухе и рассыпаясь в пыль. Мир превращается в настоящий Хаос, в огненный триумф, и реки окрашиваются в алый кровью павших.       Обе стороны безжалостно поражают друг друга мечами и копьями; тысячи жизней обрываются на этом поле брани, а те, кто остаются стоять, все, как один, получают свои ранения и отметины.       Так выглядит Падение.       Так выглядит Война. Второй из едва родившихся Всадников, становящийся у подножия мрачного престола Смерти.       Рафаил не сражается с другими на передовой, но сражается в шатре целителя, окружённый помощниками, которые, на самом деле, понятия не имеют, что со всем этим делать. А Рафаил стоит, хмурый и сосредоточенный, мечущийся от одного раненого к другому, каждому из них даруя покой и исцеление.       Он работает, не покладая рук, не прерываясь и не теряя концентрации. Там, где гремит кровавое безжалостное сражение, у него нет времени на отдых. Каждое мгновение к нему прибывает всё больше и больше раненых. Тех, чьи раны не смогут затянуться самостоятельно; тех, чьё исцеление грозится затянуться надолго. Всех их окутывает голубовато-золотистым сиянием Рафаил, и никто из них не видит, с какой тоской смотрят синие глаза архангела вдаль, туда, где расположилась Та Сторона.       «Марбас пал. Его, как и многих других, совратил Люцифер»       Слова Михаил безжалостны в своей лаконичной правде, и Рафаил не прячет горечь своего сердца, разливающуюся по венам вместе с кровью. Это ведь и его вина тоже. Что он не разглядел, не заметил поселившуюся в сердце друга тьму и не смог предотвратить страшное. — Таков твой путь, — Рафаил устало прикрывает глаза лишь тогда, когда обе стороны берут передышку и поток раненых прекращается. Он устало прикрывает глаза, сидя на упавшем обломке собственноручно сотворённой горы, и ему чудится, будто он слышит Её. — Путешествуй и врачуй — Я решила, что для врачей нет ни условностей, ни границ.       Рафаил вздрагивает против воли всем телом и широко распахивает глаза. Вглядывается долгим тоскливым взглядом туда, где видны очертания вражеского лагеря, и думает о том, знает ли Марбас. Он не сомневается, что падший друг также не покладая рук трудится над ранами своих союзников, игнорируя при этом собственную боль у основания лопаток.       Которую не под силу унять ни одному врачу. Даже Рафаилу. Тем более Рафаилу. — Таков его путь, — Она отзывается мыслями скорбящего архангела. — Той Стороне тоже нужен свой врач — так будет честно.       Рафаил не может поспорить, да и не хочет, на самом деле. Но он всегда был неправильным ангелом, а потому в сдавливающей сердце тоске он думает о том, что лучше бы Она перечеркнула его путь Падением.       «Но для врачей нет ни условностей, ни границ»       «Путешествуй и врачуй»       Рафаил улыбается, и слёзы дрожат на кончиках его ресниц. Впереди у него ещё слишком много времени, и их с Марбасом дороги непременно пересекутся. Они будут вместе путешествовать и врачевать, и будут вместе, как и прежде, спорить друг с другом и исследовать новые интересные случаи.       Ведь для врачей нет ни условностей, ни границ. А Той Стороне тоже нужен свой врач.