You know the dead can't hear you

Дрожь, но далеко не от холодных порывов ветра, пробирала до самого сердца. Не выходило даже и вдоха сделать так, чтобы не поперхнуться застывшими в горле словами. Рикки чертовски неловко, он отводит взгляд куда-то в сияющую городскими огнями пустоту. Чем он мог бы прервать это зудящие молчание, когда все мысли спутались в один клубок и бессвязно порвались, подобно тонкой паутине? Парень бездумно отходит в сторону, что сначала кажется, будто он действительно задумал сбежать. Подходит ближе к обрыву, задумываясь об идеальной возможности покончить со всем этим тогда, когда жизнь наконец начала приобретать краски. Мрачные, местами цвета мокрого асфальта, но уже не сплошной мглы, что определённо порадовало бы кого-то на его месте, но точно не вечно унылого Олсона. — Ну и зачем ты говоришь мне всё это? — юноша хмыкает себе под нос, как будто и слова он сказал для себя же. Мужчина, что стоит позади, настолько окутан загадкой, что Олсону уж теперь он точно не кажется таким досягаемым, как на какой-то момент ему хотелось подумать. Между ними словно невидимая завеса, но при этом сильно ощущаемая, ведь не пустая вовсе — из недосказанности и явной слепоты Рикки. Он совершенно не был похож на Черулли, он не умел так изворотливо вести диалог, изящно отступая от темы, не умел дерзко усмехаться, чем уже и завораживал, и принижал… И ещё множество всего, в чём юноша всяко уступал кареглазому мужчине. Он просто не был таким каким-то не таким. Наверное, Криса можно было бы назвать в своём роде необыкновенным. И Рикки было странно до чёртиков в глазах и иголок в груди, что с ним, с таким обычным парнем, рядом стоял сейчас тот, к кому подобное прилагательное просто невозможно применить. Он просто не понимал ни на каком уровне, хотя, объясни ему это Черулли, он бы всё равно не понял. — Мне нравится смотреть на твои дрожащие колени, — голос из-за спины приблизился, — Неужели ты так меня боишься? — очередная ухмылка осветила лицо мужчины, — Ты сам не догадываешься, почему я с тобой вожусь? — вопросы летели в пустоту, Олсон и не думал на них отвечать. Да и ответы нашли сами себя, когда на талию юноши легла тёплая ладонь, согревающая даже сквозь слои одежды. Каким бы неуверенным в себе человеком не был бы Рикки, но самую простую истину, что заполняла воздух собой каждый раз, как Крис появлялся с ним рядом, невозможно было не уловить. Парень сжался, вновь выставляя наружу свои иголки, но не спешил отстраниться. Тошно было не от самой мысли, что новый знакомый питал к нему далеко не дружеский интерес, а от его собственных чувств, что разом вспыхивали синим пламенем, стоило только подумать, что это всё взаправду, что он даже то единственно, что хотел довести до конца, смог так глупо испортить. Он тихо верил, что это не его сердце так громко стучит в этих полуобъятиях, а ноги подкашиваются лишь от страха, наводимого этим высоким мужчиной, прижимающим его к себе поближе. — Я не гей, — единственное, что попалось на язык Олсону, стоило Черулли приблизиться к нему, заглядывая в глаза. — Но целоваться тебе со мной понравилось, — довольная улыбка никак не хотела сползать с лица Криса. Он искренне наслаждался смущенностью маленького парнишки, что так нагло и неумело врал, и не планировал это скрывать. А дальше всё пошло точно так, как и подобало бы по сценарию сопливого фильма для подростков, но точно не так, как это мог представить себе Рикки (только если в своих самых глупых мыслях, которые он тут же отбрасывал за их бессмысленность). На талию парня легла вторая рука, в которой Черулли параллельно пытался удержать пакет с их остывшим ужином, а холодные обкусанные губы накрыли мягкие, точно изнеженные гигиеническим бальзамом. И Олсон даже не пытался скрыть, что он вовсе не против, первым подключая в дело язык. А городские огни смеялись, то и дело подрагивая разными цветами. Какое им дело до двух парней, что и не думали отрываться друг от друга. *** Голова гудела пуще, чем после знатной пьянки, ведь нет ничего хуже, чем просыпаться с незнанием, чего ждать от нового дня. Они так и не поговорили вчера о том, что больше всего волновало Олсона. Они целовались. Долго. Лишь единожды прервавшись, чтобы всё-таки вернуться в тёплое авто — Рикки слишком дрожал, хотя это было явно не от холода. А потом Черулли подкинул его до дома, бросив на прощание пожелание добрых снов и пакет с так и не съеденной едой, и скрылся вниз по улице, оставляя озадаченного парня одного под потухшим фонарём. И почему-то в сердце успел закрасться страх, что белое ауди он видит в своей жизни в последний раз. Впрочем, это, наверное, было бы даже к лучшему. Олсон вновь потерялся и не знал, как дальше жить, ведь излюбившаяся тусклая стабильность была беспощадно прервана одной хитрой улыбкой и парой-тройкой (на самом деле гораздо большим количеством) смазанных поцелуев. Тащиться на работу не было ни физических, ни моральных сил. Парень слишком давно не ощущал себя настолько эмоционально выжатым. Обычно эта планка просто держалась в диапазоне полного отсутствия чувств. Теперь всё иначе, теперь страшно, что будет как прежде. Но долг есть долг — ровно в одиннадцать по Нью-Йорку Олсон привычно поздоровался с коллегой, заходя в кофейню. — Так говоришь, он тебе даже не друг? — Первый же вопрос обрушился на Рикки, как только он вышел из подсобки, — Может, тогда кто-то больше? — Мауро присмирил приятеля осуждающим взглядом, отчего последний пришёл в искреннее негодование. — О чём ты, Вин? — Брюнет непонимающе хлопал ресницами, прокручивая в голове возможные варианты. Не такое приветствие он ожидал услышать от друга, заходя за барную стойку. — Тот парень, что узнавал о тебе неделю назад. И не строй такое лицо, чёрт бы с тобой, всё ты знаешь! — Кучерявый парнишка развёл в сторону руки, как бы досадуя от реакции собеседника. Винни терпеть не мог, когда ему нагло врали, глядя в прямо в глаза, а уж когда делали из него дурачка — тем более. — Я видел тебя с ним вчера, чувак. Ты такой хмурый был, знаешь, я хотел тебе настроение поднять, встретить после работы и махнуть в пончиковую, а тут этот твой… И ты ему улыбаешься. Да ты даже меня не заметил! Олсон растерянно наблюдал за происходящей сценой. Ему не доводилось ранее видеть Мауро — его самого близкого друга, товарища, который всегда понимал и поддерживал, таким. Он ведь и был тем самым инициатором, что каждый раз пытался подтолкнуть младшего баристу на новые знакомства, «выводил в свет» и пытался приобщить к жизни в обществе. Но теперь это был не он. Сумбурный юноша, что стоял перед ним и высказывал неоправданные обвинения, был не его Винни. Этот какой-то колючий, больше уж похож на самого Рикки, но не на того радостного и светлого парня, с которым Олсон когда-то завёл первую настоящую дружбу. — И что же, мне теперь ни с кем не общаться, кроме тебя? — брюнет вспылил, еле удерживая себя в руках, чтобы не сорвать свой фартук и не вырваться на улицу, оставляя позади мрачный воздух кофейни и обезумевшего друга, — Ты зарвался, Вин, остановись, я не твоя собственность, — парень на одном выдохе пробормотал то, что давно крутилось на языке, спеша отвести взгляд в сторону, — Ты единственный мой друг, ты это знаешь, но… — Но трахать тебя в жопу будет кто-то другой, — первым всё-таки не выдержал Мауро. Он бросил на стойку свой бейджик и поспешил к подсобке, попутно задевая плечом собеседника. — А ты на это претендовал? — бросил Олсон куда-то в след уходящему юноше. Последняя фраза, что сказал его друг (если его вообще ещё можно таковым считать), больно полоснула где-то под рёбрами чуть ли не на физическом уровне, заставляя прижать холодную ладонь к груди и траурно закрыть глаза. Отрезвляющий звон колокольчиков и громкий смех компании подростков, вошедших внутрь кофейни, моментально отвлекли от раздумий. Сейчас поможет только самая проверенная терапия: труд и ничего лишнего. За секунду всё стало как раньше, ещё до того, как он каким-то образом умудрился переступить черту, о существовании которой и не подозревал, в дружбе с Винни, и уж тем более за долго до того, как встретил тонкого костлявого мужчину, который одним своим появлением разрушил даже ту относительную стабильность, установившуюся в жизни младшего баристы кофейни «Dunkin'» на Адамс Авеню. Его тело вновь не принадлежало больше его мыслям, он снова, точно заново, научился быть безвольным роботом, браво выполняющим свою работу. И опять вернулось чувство удовольствия от пустоты: не чувствовать ничего, всё же, намного лучше, чем выдирать собственные волосы от беспомощности, не имея ни малейшего понятия, что вообще с этим всем делать. Рикки определённо нравилось чувствовать эту зияющую пустоту посреди груди по десять часов пять раз в неделю. К слову, Мауро сегодня так и не вернулся на своё рабочее место, а босс, пришедший под конец смены за выручкой, предпочел этот факт проигнорировать. Очевидно, что Винни заранее его предупредил, но отчего-то Олсону это всё ещё приносило тупую боль, застревающую в горле комом, готовым вот-вот вырваться. Останавливало лишь то, что парень обещал себе не срываться вне своего дома. Хотя и это, впрочем, у него не особо вышло — горячие, обидные слёзы начали прожигать дорожку от уголка глаз до подбородка ещё в автобусе. И стоило только деревянной двери захлопнуться за спиной у Рикки, как крик, засевший огромным клубком, вырвался изнутри, точно оглушая всех тараканов и прочую тварь, поселившуюся в его ветхом убежище. Ещё больнее обжигала тишина телефона. Никто и не думал ответить сегодня брюнету: ни Крис, явно прочитавший такое не свойственное для Олсона «привет!», ни Винни, которому младший бариста писал и звонил в течении всего дня. Все будто разом решили ополчиться на сжавшегося в углу прихожей парнишку. Да просто весь чёртов мир смеялся над ним! Какое дело ему до глупого-глупого юноши, что совсем не понимает, как жить дальше, да и зачем?