Кошка, мяч и бег по кругу

      В Турине оказывается проще, чем они могли подумать. В отличие от консервативной и нетерпимой ко всему чужеродному Тосканы, Пьемонт радушно принимает двух пятнадцатилетних мальчишек, любопытных и открывающих рот от каждого здания в городе, от нового стадиона, где теперь придется играть, от людей, окружающих их. Никто не смотрит брезгливо, не отворачивается и не переходит на другую сторону улицы, замечая на запястье Пауло широкий черный браслет, его не гонят из очередей и не травят соседи по этажу за то, что он — кошка. Словно Пауло одним своим появлением на общей кухне влюбил всех в себя, смущенно опуская взгляд и прижимаясь к брату ближе. Его разглядывают с любопытством, детским удивлением, но никто и слова не смеет сказать о них двоих. Эмилиано, парень из соседней комнаты, организует вечер знакомства раньше, чем Федерико и Пауло впервые приходят на стадион. Прохождение медицинской комиссии дело нудное, затянутое, потому все собираются в общей комнате, наперебой рассказывая о себе, перекрикивают друг друга, представляясь, убеждают, что нет клуба лучше Ювентуса. Пауло, может, и смущается такого внимания к себе, но все равно расправляет по-юношески угловатые худые плечи, приподнимает подбородок, купаясь в интересе к собственной скромной персоне. Памятуя о Франческо, Бернардески внимательно рассматривает каждого парня, играющего за клуб. Личная жизнь брата не его дело, но вот играют они вместе, неразлучной парой, невозможно допустить, чтобы кто-то из этих пока еще чужаков навредил Пауло из любопытства к кошачьей натуре. А потом им обоим становится не до подростковых влюбленностей. Тренировки интенсивнее и напряженнее, чем в Фиорентине, требуют выкладываться сильнее, чем когда-либо, у них обоих сил на разговор с семьей хватает через раз, так что Федерико ослабляет контроль и подробные объяснения Жанлуке, почему не стоит заглядываться на Пауло. В комнате, пока Дибала крутится, пытаясь устроиться в кровати, Бернардески рассматривает его тощую спину и вихрастый затылок. Видимо, любопытные, везде сующие свой мокрый нос пумы — очень даже во вкусе вратарей, иначе как объяснить уже второго, обратившего на Пауло внимание. В конечном счете, все попытки Федерико присматривать за братом оказываются провальными. Он ждет его уже двадцать минут, запрокинув голову назад и подставляя лицо лучам садящегося туринского солнца, изнывает от боли в мышцах, когда оборотень с громким смехом выходит с базы. Ладонь Жанлуки красноречиво лежит у мальчишки на пояснице, и Федерико не нужны объяснения. Поправляет лямку спортивной сумки, смотрит брату вслед, пинает неизвестно откуда взявшуюся алюминиевую банку. Он гонит от себя тоску, кусающую молочными, острыми зубами за ребра, возвращаясь в комнату в гордом одиночестве. Непривычная тишина давит, раздражает, Бернардески растягивается поперек кровати, не зная, как себя занять. Видимо, так же чувствовал себя и Пауло, дожидаясь брата со свиданий, — Федерико помнил кошачью тушу, прячущую морду в пушистом хвосте, недовольно мяукающую, если ее потревожить. Мальчишка возвращается за двадцать минут до отбоя, проскальзывает бесшумной тенью, бросая короткое приветствие брату, и выглядит счастливым. Федерико умеет не совать нос не в свое дело, дожидается, когда пума займет свою половину кровати, зарывается пальцами в жесткую густую шерсть и засыпает под громкое, утробное мурлыканье большой кошки.       Время до совершеннолетия летит совершенно незаметно. Мальчишки мало что видят, кроме тренировок и общежития для приезжих игроков, на остальное не хватает сил, настолько измотанными они бывают. Даже Пауло, в котором всегда энергии человек на пять хватает, по вечерам жмется ближе, мяукает на ухо и тянет в кровать, сонно моргая. Но они оба меняются, не в силах это контролировать. Федерико внимательно наблюдает за братом, за его иногда вопиюще наглым поведением, а потом понимает. Раз в полгода Пауло начинает ходить за ним еще большим хвостом, чем обычно, меняются интонации его голоса и прикосновения, полнятся невообразимой лаской и настойчивостью. Не трудно заметить после таких выступлений дома, как парень, перерастающий подростковую угловатость, обнимается после тренировок с кем-нибудь из игроков интимнее, чем раньше, возвращается позже, иногда — утром, усталый, но довольный, забирается в постель и ничего не говорит, тут же засыпая. Доходит до Федерико не сразу. Кровь оборотня оказывается сильнее человеческого рассудка, над инстинктом Пауло взять верх не может, потому и гуляет, наглая кошка, после гона долго тычущаяся мокрым носом брату в лицо, прося прощения за свое поведение. Бернардески его не винит, сам не сидит в комнате, гуляет с хорошенькими девчонками, пока Пауло не торопится возвращаться в свою кровать. Да и для самого оборотня изменения происходят почти незаметно, будто они и не живут в одной комнате и не видятся каждый день. Однажды утром он, как обычно, заходит в ванную, чтобы почистить зубы, несколько секунд любуется на голое запястье, лишенное браслета через месяц после переезда в Турин, а потом понимает, что не видит себя в зеркале. Совершенно внезапно для него Федерико вымахивает вверх почти на целую голову, обгоняя брата в росте, закрывая весь обзор. Пауло шутит о снах про полеты, из-за которых дети растут, но сам смотрит украдкой на тренировках, как хорош стал Федерико, прибавив в росте и раздавшись в плечах. Бернардески ловит его взгляд, вопросительно приподнимает бровь, но оборотень лишь отворачивается, улыбается шутке кого-то из сокомандников и вечером возвращается к отбою. Федерико продолжает делать вид, что пустующая половина постели никак его не беспокоит.       Как само собой разумеющееся, как только им обоим исполняется восемнадцать, то так же плавно, как они оказались в молодежке, их забирают в основной состав, той же неразрывной парой, будто кто-то в руководстве понимает, что нет толка брать кого-то одного. Пауло, чутко ловя настроение брата, катается по полу, подставляя пушистый живот, остервенело машет хвостом, роняя все со стола и нижних полок шкафа под громкий хохот итальянца. Теперь они взрослые, смогут играть бок о бок с теми, кем восхищались, а еще — особая их гордость — переехать из общежития в собственное жилье. Им восемнадцать, они могут себе позволить жить отдельно, тем более что общежитие предоставляется только для иногородних игроков молодежки. Риелтор, работающая с ними, устало и обреченно выдыхает, записывая их требования. Им не нужен большой дом на двоих, достаточно трех-четырех маленьких комнат, чтобы могла разместиться навещающая семья, зато обязательно нужен большой задний двор и маленький бассейн, чтобы пуме было где развернуться. В итоге, комнат у них только три, но Пауло одобрительно кивает после осмотра двора. Его устраивают запахи и звуки, не слишком громкие соседи, которых не будет волновать скачущая по территории и забирающаяся на деревья большая кошка. Как только они подписывают документы на этот дом, мама и Гайя берут отпуск и приезжают к ним, чтобы помочь с уборкой и ремонтом. Альберто только качает головой, пуская все на самотек. Вряд ли он сможет убедить жену и старшую дочь, что двум юношам не нужна какая-то особая обстановка, а нарываться на скандал с эмоциональными женщинами ему не хочется. Потом они празднуют новоселье по всем итальянским традициям и возвращаются обратно в Каррару, куда перебрались после переезда мальчиков в Турин. Несмотря на наличие у каждого своей комнаты, первую ночь после окончившегося ремонта они проводят в спальне Федерико, где Пауло, неизменно обратившийся, подставляется, как раньше, под большую ладонь, громко мурлычет от почесывания за ушами и придавливает брата тяжелой лапой, засыпая.       Первые тренировки в основном составе кажутся странными. На них все смотрят, оценивают профессиональными взглядами, присматриваются к совсем еще малышам на фоне Буффона и Кьеллини. А потом все начинает крутиться так быстро, что нет уже времени на робкие пожатия рук и сбивчивые речи о чести играть с такими спортсменами. Их тут же включают в тренировки, нагружают так, что выйти с базы невозможно без дрожи в коленях, готовят к большим свершениям и успешному будущему, не делая различия между ними и более опытными игроками. И нет никаких проблем с оборотничьей кровью Пауло — он смотрит на все своими зелеными, как пьемонтские леса, глазами с восторгом глупого котенка, ластится ко всем подряд и по-прежнему носится по полю, взрывая газон мощными лапами. Федерико наблюдает за всем со стороны, внимательно выслушивает советы старших и не может успокоить то же странное, пугающее чувство, хватающее его за ребра отросшими клыками, когда замечает взгляд Джанлуиджи, сосредоточенный на Пауло. Чертовы пумы, чертовы вратари — из клуба в клуб их преследует этот странный, необъяснимый интерес, и Бернардески затыкает в себе противный голос, требующий подойти к капитану и попросить не лезть к брату. Что он, восемнадцатилетний юнец, может противопоставить взрослому мужчине, даже если в день своего совершеннолетия Федерико подписывает документы на опеку над оборотнем? Он, может, Пауло и опекун, но вряд ли тому понравится, если Бернардески влезет нагло в его жизнь и начнет диктовать свои правила. Поэтому Федерико стискивает зубы и наблюдает за интересом Буффона к юному игроку, следит, чтобы не случилось беды.       Как и прежде, они приезжают на базу раньше назначенного времени. Обычно они были первыми, но сегодня из дальнего шкафчика уже торчал угол спортивной сумки, на который Пауло внимательно смотрел, пока переодевался. Потом он посмотрел на брата умоляющим взглядом, и Федерико махнул рукой.       — Иди, гоняйся со своим Войцехом, — наигранно-обиженно протянул он, поглаживая Пауло по волосам. — Только не мяукай потом, что он тебя обставил.       Парень кивнул, мигом зашнуровал бутсы и со всех ног бросился на выход. Он привык уже начинать тренироваться в одиночестве, сбрасывать лишнюю энергию, чтобы не получить замечание от тренера, но сегодня у него будет самая лучшая компания во всей Италии, потому он и здоровался с персоналом на ходу, поскальзывался на поворотах, так сильно ему не терпелось увидеть друга. Щесны был старше всего на пять лет, они быстро нашли общий язык и гонялись по полю под смех остальной команды. Раньше Пауло был единственным оборотнем в команде, а теперь у него была компания из рыси и огромного пса, с которыми он, наконец-то, мог спокойно поделиться своими проблемами, зная, что они его поймут и помогут советом. Он выбежал на поле, подставил лицо жаркому солнцу и тут же почесался от расползшегося по коже жара. Поляк в гордом одиночестве пинал мяч в ворота, иногда забывался, ловил его руками, падал на траву и катался до тех пор, пока не проходил игривый кошачий приступ. Пауло помахал ему рукой, когда его заметили, и пошел быстрее.       — Привет, Войцех! — как только он подошел достаточно близко, то замер, чтобы они оба могли принюхаться. — Скучаешь?       — Я уже заждался тебя. Ты вообще торопился на тренировку?       Войцех возмущался не всерьез, подначивал Пауло, как подначивают младших братьев, а потом толкнул мяч в его сторону. Даже если и хотелось что-то ответить, Дибала тут же забыл об этом, увлекаясь игрушкой. Он шипел, когда Войцех пытался отобрать у него мяч, носился по полю как можно дальше от ворот, чтобы поддразнить беспокойную рысь, обратился в считанные секунды, чтобы гоняться за другой кошкой, рыча, когда поляк сбивал его с ног. Войцех был маленькой и проворной рысью, Пауло не представлял, как можно обыграть его, уследить за пушистым телом, подныривающим у него под животом. В конце концов, они немного выдохлись, снова вернулись к воротам и принялись лениво катать мяч, следя за солнечными бликами на его белой кожаной поверхности. Пауло повертелся, оценил расстояние до ворот и как следует ударил, со всей силы, радостно мяукая, когда поляк на смог допрыгнуть до мяча. Он показал вратарю язык и принялся кружиться на месте, дразня парня еще сильнее. Остановился Дибала резко, покачнулся, но на ногах удержался. Другие игроки уже собирались на поле, с минуты на минуту должен был прийти тренер. Кажется, за их небольшой возней наблюдали уже несколько минут.       — Войцех! — громкий голос Джорджо разлетелся над полем. — Бери мяч и идите сюда!       Поляк застыл в воротах, недовольно глядя на итальянца. Он только вошел во вкус и собирался преподать Пауло урок, чтобы не зазнавался и не вертелся так радостно, поэтому только помахал рукой в ответ на требование.       — Это мой мяч! И я его не отдам! — Щесны забился в угол, прижал мяч к груди и смотрел исподлобья, будто собирался кинуться на любого, кто решит отобрать у него игрушку.       — Войцех!       Оглушительный рык Джорджо заставил Пауло вжать голову в плечи и испугано озираться. Каким бы обычно послушным он ни был, злость большого пса действовала на него, кошку, парализующе. Он тут же посеменил к команде, слушая недовольное ворчание Войцеха. Тот возмущался наглостью итальянца, прервавшего его игру, но, увидев тренера, тут же замолчал. Злить Массимилиано в команде не решался никто. Федерико пригладил растрепавшиеся волосы брата, поправил форму и толкнул его в плечо, побежав первый круг. Пауло бежал наравне со всеми, никогда не ускорялся, если только не начинал снова соревноваться с Войцехом в скорости и ловкости, и это показалось Бернардески лучшим моментом, чтобы перекинуться парой важных фраз.       — Не задерживайся сегодня, — Пауло повернулся к нему, недоуменно пожимая плечами. — Хочу познакомить тебя кое с кем. Это важно.       Настроение у оборотня тут же испортилось. Он кивнул в ответ, побежал вперед, поравнялся с Буффоном и продолжил бежать рядом с ним, пытаясь не выдавать своего подавленного состояния. Федерико никогда его ни с кем не знакомил, кроме своих друзей. Да, с тех пор, как они перебрались в Турин, брат встречался с разными девушками, иногда парнями, Пауло улавливал чужой запах каждый раз, когда Федерико возвращался домой, но еще ни разу его не знакомили. Все было серьезнее, чем он мог подумать. До самого конца тренировки он отчаянно делал вид, что все в порядке, выполнял все требования Аллегри основательнее, чем обычно, заслужил за это похвалу и отеческое похлопывание по плечу, перекидывался шутками с остальными игроками. Под недовольный взгляд Федерико он дважды повис на Даниеле и старался не отходить от Джанлуиджи, топя в его ласковых, безобидных шутках затаившуюся под ребрами обиду. Они всегда были с Федерико вместе, никто и никогда не мог встать между ними, а теперь какая-то девушка отнимает у него брата. Пауло ненавидел ее заочно, даже не видя ни разу, и его недовольное выражение лица не отметил под конец тренировки только ленивый. Родриго пихнул его в плечо, когда они возвращались в раздевалку, предложил присоединиться к их обычным вечерним посиделкам, но Пауло отказался. Он пообещал Федерико, что будет дома, а себе самому — что будет вести себя прилично, не опозорит всю семью своим безобразным кошачьим поведением.       До самого вечера он валялся на заднем дворе, иногда ныряя в бассейн, чтобы хоть немного охладиться. Жара была невыносимая, даже в человеческом обличии кошке было душно. Не выдержав, Пауло обратился, в меховой шубе стало еще хуже, но вода и тень деревьев помогли ему пережить жаркий вечер. Обращаться обратно не хотелось, будто кошка могла защитить его от предстоящего знакомства, но под строгим взглядом Федерико ему пришлось вернуться обратно, привести себя в порядок и одеться как полагается, а не щеголять по дому в одних шортах, светя все еще худощавым телосложением. Как он ни пытался, раздаться в плечах, как брат, у него не получалось, оставался поджарым, хотя под загорелой кожей давно был различим рельеф мышц. Пауло приглаживал свои торчащие во все стороны волосы, когда зазвучал дверной звонок. Он слышал шаги Федерико, скрип входной двери, голоса. Пришлось глубоко вдохнуть несколько раз, чтобы успокоилась безумная кошка, а дыхание пришло в норму. Он будет хорошим братом, а остальное — не важно. Оказалось, что ждали только его. Федерико в нетерпении переминался с ноги на ногу, словно боясь реакции брата, но Пауло молча разглядывал двух стоящих в их маленьком коридоре девушек, вежливо улыбаясь и склонив голову набок.       — Пауло, познакомься. Это Селеста и ее подруга, Джемма, — парень улыбнулся шире, воркуя о том, как ему приятно. — Мы с Селестой вместе.       Пауло был уверен, что ничем не выдал себя. Вел себя как вежливый, радушный хозяин, хотя сам принадлежал Федерико благодаря его размашистой подписи на документах, предложил девушкам кофе и умчался на кухню, чтобы не видеть. Селеста была красивой. У нее были типично итальянские черты лица, темные длинные волосы и умопомрачительно длинные ноги, которые, Пауло точно знал, свели с ума не только Федерико. Она была очаровательна, и за весь вечер парень так и не нашелся, к чему придраться, за что начать ее ненавидеть. Она не лезла с глупыми вопросами о кошачьей сущности, была тактичной и скромной, постоянно улыбаясь Бернардески. С Джеммой было проще. Определенно, ее пригласили, чтобы составить компанию ему, и Бог, видимо, решил сжалиться над своим бестолковым, беспокойным созданием, послав Федерико девушку, подруга которой тоже была оборотнем. Джемма оказалась хорошенькой рысью, не скрывавшей своего интереса к парню. Это было лучшим, что Пауло мог получить. Даже если глотку сводило от взгляда на брата и Селесту, он неплохо провел время, общаясь с другой кошкой, а не только с Войцехом. Они обменялись номерами, для него это было единственным выходом. Когда девушки ушли, Федерико, окрыленный и до ужаса влюбленный, стиснул брата в объятьях.       — Я знал, что она тебе понравится, — Пауло не был уверен, о ком именно тот говорит. — Тебе тоже пора с кем-нибудь начать встречаться. Мама будет рада, если у тебя кто-то появится, особенно если она тоже будет кошкой.       Дибала молчаливо кивнул, спрятал полный обиды и боли взгляд. Помог убрать со стола, вымыл посуду и направился к себе, хотя обычно он всегда приходил к Федерико, чтобы получить свою долю ласки. Сегодня идти к брату не хотелось, да и мыслями тот был далеко, не даст Пауло то, в чем он нуждался. Парень обратился, устроился посреди кровати, пряча нос в хвост и прикрыл глаза. До его ушей донесся чужой смех из-за стены, он негромко зарычал и постарался уснуть.       Первые взрослые отношения Федерико заканчиваются через полгода. Селеста умна и хороша, невозможно невзлюбить ее, никогда не сующую нос не в свои дела, но она не собирается довольствоваться вторым местом в жизни парня. Футбол Бернардески ни на что не променяет, для него нет ничего важнее, потому Селеста уходит без громких криков и бесполезных упреков — целует Федерико на прощание в щеку, улыбается Пауло и осторожно прикрывает входную дверь, оставляя братьев вдвоем. Между ними повисает тишина, только бешено бьющееся сердце итальянца заставляет мышцы Пауло напрячься, будто перед прыжком, он ищет подходящие слова, чтобы поддержать, залечить нанесенную девушкой рану. Федерико взмахивает рукой, прося оставить его, но своенравной кошке никто не указ, даже собственный опекун. Дибала выжидает, собирает с вечера сумку на завтрашнюю тренировку, как и всегда выпивает большую чашку молока, фыркая, когда оно попадает в нос, а потом отправляется к брату. Тот не реагирует, кажется, даже не слышит его, Пауло обращается и залезает на кровать. Он не лезет сам, вытягивается, устраивает голову на подушке, принимается облизывать лапу, будто ничего не произошло. Федерико сдается спустя полчаса. Прижимается, гладит пушистый бок, утыкается лбом между лопаток кошке, напевая одну из старых итальянских колыбельных. Пауло мурчит громко, от его урчания кровать вибрирует, Бернардески смеется, сильнее оглаживая мощные лапы и округлую макушку. Утром он, как и семь лет назад, просыпается и пытается вдохнуть, придавленный тяжелой лапой, уворачивается, когда кошка его облизывает, и торопит брата на тренировку. Боль от расставания пройдет, так же как проходит боль после игр, достаточно только мурчащего под боком Пауло, не лезущего с глупыми расспросами.       Пауло его тоски не понять. С Джеммой у него все заканчивается значительно раньше, чем Селеста бросает Федерико, не выдержав вторых ролей. Кошке сложно привязаться к кому-то постороннему, хранит преданность только одному хозяину, и Джемма это знает. Смышленая рысь бодает его лбом в плечо, машет пушистым хвостом и смотрит таким умным взглядом, что Пауло становится не по себе. Они остаются друзьями, выкидывают из своего общения ненужный им обоим флирт и спасительные ночи во время гона, и, насколько Дибала знает, девушка находит себе кого-то подходящего. Кого-то, кто будет заботится о ней и ценить. А еще Пауло совсем не знакома эйфория от вкушенных побед и забитых мячей, которая кружит Федерико голову. Бернардески наслаждается вниманием, не беспокоится, что о нем подумают остальные. Слава делает его беспечным, потому Пауло время от времени приходится коротать вечера у товарищей по команде, пока его не слишком принципиальный брат таскает домой хорошеньких девушек, которые, Дибала готов поспорить, не очень-то и разбираются в футболе. С ухода Селесты проходит год, достаточно, чтобы перестать таить в сердце эту обиду, но Федерико будто вошел во вкус, разве что зарубки на кровати не делает после каждой удачной встречи.       Пауло лениво разваливается на полу в гостиной Даниеле и смотрит за тщетными потугами Родриго обставить Войцеха в твистер. Он знает, что домой нужно вернуться через час, иначе Федерико, остыв после горячего вечера, поднимет на уши весь клуб, и его притащат домой, как загулявшего кота, еще и отчитают ни за что. Потому Пауло следит за временем и обиженным выражением лица уругвайца, снова проигравшего Войцеху. Щесны забирает свою десятку, честно заработанную непосильным кошачьим трудом, плюхается рядом с Пауло и жадно пьет воду. Ему хочется чай с молоком, но тренерский штаб был категоричен — Войцех умудрился набрать лишние килограммы за время отпуска и был посажен на строгую диету. Пауло, несмотря на то что пума крупнее и тяжелее, вес почти не набирает, чем до жути злит всю команду. Они обмениваются шутками и вычитанными в интернете статьями, дурачатся, будто им не по двадцать лет, а всего двенадцать. Дибала проливает свой кофе, когда Родриго пихает его под ребра, и недовольно мяукает на возмущения Ругани на испачканный ковер. Ему так не хочется выходить из дома, пусть и чужого, наполненного непривычными запахами и звуками, идти по дождю, хотя добираться всего ничего, живут они рядом. Даниеле провожает его до двери и осторожно кладет ладонь на плечо.       — Может, останешься? — голос у Даниеле ласковый и мягкий. — Ты меня не стеснишь.       Пауло знает, что вызывает у итальянца интерес. Это чувствуется в тембре его голоса и ритме сердцебиения, но Дибала не хочет давать ложных надежд. Он не против короткой интрижки, когда у него снова придет гон, но дать больше Даниеле не сможет. Потому качает головой, прощается и нехотя выбирается из тепла под холодный моросящий дождь. Зонта у него, как обычно, нет, парень не боится простыть в непогоду, но ощущение стекающей по коже воды и липнущей к телу кофты просто отвратительные. Пауло перепрыгивает лужи, торопится домой, лишь изредка притормаживая, чтобы поглазеть на яркие пятна уличных фонарей. Федерико уже ждет его на пороге, сложив руки на груди, и строго окидывает взглядом мокрую фигуру брата.       — Пауло, зонт, — тот пожимает плечами, игнорируя поучительный тон. — Как маленький. Хорошо провел время?       — О да. Родриго снова проиграл Войцеху. Он так разорится, — оборотень смеется, ластится, не чувствуя чужой запах. Это вызывает у него любопытство. — А у тебя не очень удачный вечер?       Федерико растрепывает его мокрые волосы, взгляд скользит по предметам в коридоре, как всегда бывает, когда парень врет. Это заставляет кошку внутри Пауло становиться еще более любопытной.       — Обычный вечер. Посмотрел фильм, кинул вещи в стирку. Попросил ее не приезжать, — Дибала таращится с ужасом. Должно было произойти что-то невероятное, чтобы Федерико сам отказался от компании фигуристой красавицы. У него вопрос на языке крутится, но брат его перебивает. — Не стал звонить, потому что ты проводил время с друзьями, все в порядке. А сейчас ты пойдешь в ванную, и я вымою тебя. Ей Богу, Пауло, иначе ночью я задохнусь.       Пауло смеется и ластится сильнее, лезет макушкой брату под руку, оставляя на чужой футболке мокрые пятна. Федерико шипит на него, обещает выгнать спать в другую комнату, но все эти угрозы пустые, давно уже не пугают. Бернардески не успевает дойти до ванной, а пушистый хвост уже мелькает около двери. Настойчивое громкое мяуканье заставляет его поторопиться. Мыться Пауло обожает. Послушно стоит, занимая всю их небольшую ванну, жмурится, пока брат намыливает ему макушку, утробно мурчит, когда большие ладони намывают его бока и живот. Для него это особенная ласка, доверенная только Федерико, и в ней так много, что ни словами, ни звуками не описать. Пальцы осторожно ерошат шерсть, шум воды перекрывается пением, и Пауло бодает брата, пачкает мыльной пеной, заставляя снова ругаться, скинуть теперь уже безнадежно намокшие вещи и переступить белоснежный бортик. Вдвоем они там еле помещаются, пума из Пауло мощная, внушительная, крепкие задние лапы разъезжаются, скользя в мыльной воде. Федерико осторожно промывает хвост, знает, какой чувствительный, нахваливает Пауло, чтобы тот не дернулся и не уронил их обоих, ласково целует в мокрое ухо и позволяет облизать себе лицо. Золотисто-коричневые глаза смотрят внимательно, благодарно, кошка стряхивает с себя пену, и Федерико снова ругается, не всерьез, но так всегда бывает. Пауло ждет, пока огромное полотенце накроет его спину и издает такое громкое урчание, что, кажется, вся ванная ходуном ходит от этого. Движения ладоней, обернутых махровой тканью, неспешные, мягкие, никогда не причиняющие боли. Федерико осторожно промакивает уши и намокшую морду пумы, чуть жестче растирает бока, вытирает живот. Кошка от этого взъерошенная, хоть и довольная, пахнет натуральным травяным шампунем, который куда лучше едкого запаха, остающегося на шерсти после тренировок. Пума легко и грациозно перепрыгивает через бортик ванной, стряхивает оставшуюся воду и со всех лап припускается в комнату, чтобы забраться на мягкую постель и намочить все до самого матраца. Но для Федерико вечер еще не закончен. Он развешивает мокрые полотенца, вытирает пол, тяжело вздыхает, доставая из шкафчика щетку. Ему еще предстоит вычесать большую кошку, и ни разу Пауло не соглашался на это добровольно. Бернардески крадется почти бесшумно, хоть пума и слышит каждый его шаг, прячет щетку за спиной и, заходя в комнату, переходит на обманчиво-ласковый тон, надеясь, что в этот раз у него получится.       — Пауло, — кошка оборачивается, переставая вылизывать лапы. — Давай ты не будешь шевелиться.       А дальше все происходит по одному и тому же сценарию. Дибала спрыгивает с кровати, бросается к двери и обиженно мяукает, не способный открыть маленький блестящий фиксатор на ручке. Спрятаться в комнате некуда, окно тоже заперто, так что кошка носится из угла в угол, пока Федерико пытается ее поймать, и в конце концов пытается влезть под кровать. Его голова легко проскальзывает, вслед за ней и половина туловища. Пауло слышит ехидный смех брата, вертится, царапает когтями пол, но к его ужасу задние лапы под кровать не влезают. Он яростно машет хвостом, истошно мяукает, рычит, дергается, сдвигая кровать с места, лишь бы скинуть руки, удерживающие его. Первое движение щетки по шерсти он встречает оглушительным рыком.       — Пауло, пожалуйста, я же осторожно, — Федерико продолжает его уговаривать, вычесывая шерсть. От нее уже деваться некуда, кошка линяет не по сезону, одежду просто бессмысленно чистить. — Я никогда не делал тебе больно, перестань дергаться.       Конечно, он может обратиться, но шерсть еще не высохла, так что ему приходится терпеть. Он продолжает размахивать хвостом, несколько раз ударяет брата словно плетью, и мяукает, взывая к совести Федерико. Тот на провокацию не ведется, собирает с зубцов шерсть и продолжает вычесывать торчащую из-под его кровати пушистую задницу. Пауло обреченно замирает, напряженный до предела, и с каким-то облегчением фыркает, вертясь и вылезая наружу, когда его легко шлепают по задней лапе. Чесать бока и грудь он соглашается охотней, хотя и смотрит осуждающим взглядом. Федерико знает, что это значит. Утром он найдет свои кроссовки погрызенными, потому что Пауло мстительная и вредная кошка, не признающая помощи. Шерсти набирается целая куча, и, пока Бернардески уходит выкинуть ее и убрать щетку обратно в шкаф до следующего купания, пума снова забирается в кровать. Федерико на это только тяжело вздыхает, глядя на развалившуюся на постели кошку. Пихает оборотня, чтобы тот подвинулся и уступил место, возмущается на недовольное мяуканье и все-таки устраивается рядом. Пауло тут же разворачивается, укладывает голову у брата на плече и шумно сопит, наслаждаясь поглаживаниями по вычесанной, почти высохшей шерсти. Он громко мурчит, когда пальцы мягко касаются переносицы, дергает ушами, вслушиваясь в каждое ласковое слово, и лижет Федерико щеку, укладывая тяжелую лапу у него на груди. Большего пуме и не нужно. Достаточно теплых рук выбранного человека, не причиняющих боли, и тихого голоса, желающего спокойной ночи и ворчащего из-за намокшей постели.       Месяц за месяцем приближается зима. Пауло без остановки носится то на маленьком заднем дворе, с разбега плюхаясь в бассейн, заставляя брата нервничать из-за возможной простуды, то на поле, пытаясь обогнать Войцеха. Иногда к ним присоединяется и Джорджо, теряя груз своих лет, семейных забот и тяготы вице-капитана. Тогда команда посмеивается, как огромный черный пес, громко рыча, гоняет двух проворных кошек, хватает их за хвосты и сбивает с лап, словно котят. Потом они меняются ролями, и уже Кьеллини приходится припуститься с места, когда Пауло и Войцех пытаются окружить его и зажать в сетке ворот, мстя за отобранный когда-то на тренировке мяч. Федерико натягивает рукава тренировочной формы до кончиков пальцев, сетует, что не взял из раздевалки перчатки, послушав не мерзнущего даже в морозы брата, надвигает шапку до самых бровей. Стоя рядом, они — самая комичная парочка игроков на базе. Укутанный во все, что только можно, Бернардески и Пауло, сверкающий голыми руками, торчащими из рукавов футболки. Горной кошке на туринскую зиму наплевать, парень каждый год снежинки языком ловит, в снегу катается на пару с Войцехом, разве что головой в сугроб еще не кидался. Пауло сетует, что день рождения у него неудачно, в самый разгар сезона, но довольно жмурит глаза, задувая двадцать одну свечку на именинном торте, раскрашенном в клубные цвета. Федерико снова ворчит, будто старик, что места в машине не останется, чтобы уложить туда все врученные брату подарки, но не может взгляд отвести от парня, глаза которого светятся, сияют золотистой зеленью от свертка, врученного поляком. Все знают, что скрывается в большой коробке, тщательно упакованной и перевязанной лентой. Новенькие мячи, один из которых пума прогрызет уже к концу недели, но от этого подарок не становится хуже. Наоборот, он лучше всех остальных, за исключением подарка Федерико, запрятанного в недрах его шкафа. Пауло уже все нашел, разведал своим большим носом, который запрещается в чужой комнате совать куда попало, но к свертку не притронулся, чтобы не портить сюрприз. Все идет почти так же, как и раньше, но невозможно не замечать, как с каждым днем меняется Бернардески. Его руки покрываются витиеватыми рисунками, из-за которых почти не видно светлой кожи. Пауло с детским любопытством рассматривает линии и узоры, перед сном лижет руки большим кошачьим языком, залечивая поврежденную иглой кожу, но этого мало, чтобы быть к брату ближе. После празднования удачных матчей Федерико предпочитает прихватить какую-нибудь девчонку из толпы, из числа тех, что похожи друг на друга, с одинаково накрашенными лицами и высветленными волосами, не обращая внимания на предупреждения старших в команде. Джорджо и Джанлуиджи пытаются объяснить ему всю опасность таких интрижек, но Федерико их будто не слышит. Разворачивается и уходит, игнорируя скрежет зубов и предупредительный рык Кьеллини, готового в глотку вцепиться юнцу, ставящего под угрозу и свою карьеру, и целый клуб. В такие дни Пауло приходится проводить ночи у кого-то из друзей, стесняя их своим присутствием, хотя они никогда не признаются в этом, он уверен. За редким случаем он вынужден ждать возвращения брата, насквозь пропахшего алкоголем, чужими людьми, похотью. Он стискивает зубы, слушая смех Федерико и уверения, что не нужно сидеть и ждать его, не маленький, сам разберется. Пауло ластится к нему, за окном метет февраль, тычется носом под ребра и уходит, переполненный обидой, когда брат отмахивается от него. Его опечаленное лицо и потухший взгляд не замечает только ленивый. После одной из тренировок, с которой Бернардески смотался так быстро, что капитан и поймать его не успел для серьезного разговора, Даниеле догоняет оборотня в коридоре базы и кладет ладонь на плечо.       — Хвостатый, ты чего такой грустный? — Пауло только пожимает плечами. Он не может объяснить, никто не поймет, так что он продолжает молча идти, так и не сбрасывая чужой руки. — Федерико чудит?       Для этого объяснений тоже нет. Брат будто не видит, что происходит, и это отзывается у Пауло острой, кусающей болью в сердце. Ругани, не почувствовав сопротивления, притискивает парня к себе ближе.       — Оставайся сегодня у меня. Предупреди его и оставайся.       Дибала смотрит на него огромными от удивления глазами. Ему казалось, что они все решили, по крайней мере, для него самого все было понятно, но Даниеле то ли глупый, то ли очень упертый. Он предпринимает еще одну попытку объясниться.       — Меня не интересует, — Пауло пытается жестами показать, что имеет в виду, — вот это. Тебе лучше забыть об этом.       Ругани смеется, тихо и мягко, ерошит парню волосы, а потом наклоняется, и голос его звучит интимно и многообещающе.       — Просто хочу помочь. У тебя никого нет, у меня тоже. Немного взаимопомощи для товарищей по команде, — Даниеле выглядит серьезным, и Пауло не слышит и намека на ложь ни в его интонациях, ни в биении сердца.       Он перестает думать обо всем этом. Если Федерико может позволить себе подобное поведение, ничем не обоснованное, то ему, оборотню с совершенно естественными потребностями, просто необходимо сбросить лишнее напряжение в гон. Пауло садится в чужую машину, глазеет в окно на знакомые пейзажи, ни на секунду не задумываясь, что на это скажет брат. Конечно, он возвращается посреди ночи, пытается тихо пробраться к себе в комнату, но у самой двери сталкивается с раздраженным Федерико, окидывающего его гневным взглядом. Пауло запоздало вспоминает, что забыл предупредить, но сколько раз он сам вот так ждал, борясь со сном, нервно сжимая телефон и таращась в бесполезно работающий телевизор, лишь бы не было слишком тихо в маленьком доме. Федерико отступает. Не спорит, будто понимая, ничего не выпытывает, только тяжело, осуждающе вздыхает, словно Пауло не имеет права хорошо проводить время с кем-то посторонним. Тот молча проходит в комнату, не желая ничего пояснять. Кошка внутри него затихла, удовлетворенная прошедшим вечером, и реакция опекуна никак не может волновать, не сегодня.       Февраль продолжает заметать Турин. С Альп медленно плывут облака, накрывая город сизым плотным куполом, они приносят с собой снег и прячут солнце. Горожане кутаются в шарфы, плотнее запахивают куртки и пальто, сетуют на потерянные в автобусах перчатки и жаждут скорее встретить жаркое, солнечное лето. Пауло неделю курсирует между базой, домом Даниеле и собственным, каждый раз натыкаясь на холодный, недовольный взгляд Федерико. Но он уже взрослый, двадцать один исполнилось в ноябре, потому без зазрений совести решает не возвращаться домой в свой выходной, остается в кровати Даниеле до утра, отпуская последние обжигающие волны гона в крови. Он не сообщает, где и с кем проводит время, это его личное дело, довольно и расслабленно переступает порог дома ранним утром, чувствуя запах подгоревшего завтрака и горького кофе, который брат всегда пьет, если злится и слишком нервничает. Так начинается его утро в день игры, и сегодня он тоже так делает. Пауло заходит на кухню, чтобы поздороваться, и взгляд Бернардески приковывает его к месту. Он бы и рад пошевелиться, но ни руки, ни ноги не слушаются, словно управляемые кем-то другим.        — Не хочешь рассказать, где шатаешься всю неделю? — Федерико злится. Это видно по поджатым губам и прищуренным глазам, от уголков которых разбегаются первые мелкие морщинки, хотя итальянцу всего двадцать один будет со дня на день. — У кого ты был?       — У друга, — Пауло не помнит, чтобы подобное хоть когда-то вызывало вопросы. Во время гона он частенько не ночевал дома, и брат никогда не допытывался, не спрашивал лишнего. Что-то изменилось, и он не понимает, что именно. — Перестань так смотреть, будто я по подворотням шляюсь.       Он не хочет продолжать разговор. От Федерико пахнет раздражением, недовольством, злостью. Да и все хорошее настроение разом испаряется от его вида, хотя Пауло ничего плохого не сделал. Ну, не ночевал один раз дома в этот раз, не велика беда, не впервые же такое происходит. Весь оставшийся день он отсыпается, приходит в себя после гормонального скачка, находит единение с кошкой, ласково мурчащей под ребрами. Но все равно внутри, где-то в солнечном сплетении, свербит, царапается опасение, предчувствие страшного. Пауло переворачивается на другой бок, рассматривает свои загорелые голые руки, вспоминает рисунки татуировок брата, такого незнакомого, холодного, чужого. Он прогоняет нервные подозрения и долго рассматривает через оконное стекло покачивающиеся голые ветви деревьев, пока не засыпает.       На тренировку следующим утром они едут молча. Федерико только музыку громче включает, предупреждающе, и Пауло не торопится открывать рот. Чужое плохое настроение — не его вина, и итальянцу нужно со своей головой разобраться, прежде чем вот так себя вести. Из машины он тоже выскальзывает первым, торопясь в раздевалку, поближе к людям, которые рады его видеть. Войцех долго спорит с ним из-за нового мяча, который он стащил у тренера вратарей, Джанлуиджи приглаживает ему растрепанные волосы, а Леонардо вытаскивает из сумки бутылку молока с фермы. К тому моменту, как Федерико приходит, вся команда успевает обнять оборотня, перекинуться с ним парой слов, чтобы поймать хорошее настроение от ласковой кошки. Даниеле подходит к нему последним, сгребает в объятья по-хозяйски, трогает за бока и коротко чмокает в макушку. Они перешептываются в самом углу, и Бернардески наблюдает за этим со своего места, с такой силой затягивая шнурки на бутсах, что те с треском рвутся. Буффон вопросительно приподнимает бровь, Войцех делает вид, что очень занят своим новым украденным мячом, а Джорджо тяжело вздыхает, готовясь к долгой лекции о порче имущества, даже столь незначительного, как шнурки. Пауло взглядывает из-под полуопущенных ресниц, но и шага в сторону от Даниеле не делает, продолжает шушукаться с ним, будто их связывает что-то большее, чем совместная игра. Внезапно Федерико понимает. Смотрит в ответ зло, быстро заново шнурует бутсы и расталкивает других игроков в дверях, лишь бы больше не видеть это. Во время тренировки он не перекидывается с братом ни единым словом, а после выходит из раздевалки, больно пихая его в плечо.       — Тебя пусть Дани подбросит, все равно рядом живет, — Пауло таращится на него, взволнованный чужой агрессией, даже Войцех рядом затихает. — У меня дела.       Дибала смотрит ему вслед, не сразу замечая, как руки поляка обвиваются вокруг его живота, успокаивая. Щесны уверен, что нет ничего лучше хороших объятий, они спасают от всего, даже от такого беспричинно злобного Федерико. Ругани подвозит его без лишних вопросов, в очередной раз уверяет, что дружба между ними не изменилась после произошедшего, и он не рассчитывает на что-то большее. Пауло заканчивает все домашние дела к ужину, но брат так и не возвращается. Он караулит до поздней ночи, февраль завывает за окном, заметает обещанной синоптиками метелью дороги, допивает врученное Леонардо молоко, и только далеко за полночь входная дверь открывается. Его острый нюх улавливает запахи, кошмарная, тошнотворная смесь алкоголя, клубного дыма и женских духов. И это такой сильный аромат, что он не сразу слышит шаги чужого человека, девичий пьяный смех и похабные комплименты, небрежно бросаемые Федерико своей спутнице. Может, думал, что брата не окажется дома, а может и вовсе не думал, но Пауло, выждав несколько минут, чтобы успокоиться, следует за ними, чтобы обозначить свое присутствие. Толкает незапертую дверь чужой спальни и с ужасом следит, как Бернардески ловко справляется с тугой молнией на платье очередной подружки. На мгновение их взгляды сталкиваются, и у Пауло перехватывает дыхание от ненависти в знакомых глазах.       — Что ты тут делаешь? — Федерико скрипит зубами, сжимает кулаки. — Убирайся! Тебя не должно быть здесь! Лучше бы тебя тут не было! Пошел вон отсюда! Не слышишь? Проваливай, кошка бродячая!       Грудь стискивает от боли, а ребра так ломит, будто ему сердце вырывают. Пауло не понимает, за что Федерико так с ним, теряет все свое внимание и не замечает попавшую ему в лицо подушку. Он вырывается из дома, в чем был, в одних мягких штанах и измятой футболке, прямо в снегопад, бежит, не разбирая дороги, размазывает по лицу горячие слезы. Снег попадает ему за шиворот, колет голую кожу, тает на волосах, заставляя слипшиеся пряди прилипать ко лбу. Пауло приходит в себя только в соседнем районе, где давно тишина и покой. Свет фонарей расплывается пятнами из-за слез, а на белом снегу за ним — дорожка кровавых отпечатков от израненных острыми льдинками стоп. Он обращается скорее интуитивно, кошке теплее и привычнее в такой погоде, мяукает громко, протяжно, пугая местных жителей, и со всех лап бросается как можно дальше отсюда, где никто не будет смотреть с такой ненавистью ко всему его существу. Пауло добегает до базы, легко перемахивает через забор, не заботясь, попал ли он на камеры видеонаблюдения, плутает коридорами и в раздевалке забивается в самый угол, сворачивается клубком, прячет нос в хвост. Кошка не может разреветься, не может царапать себе руки, чтобы забыть услышанные слова. Пауло только кусает себя за хвост, чтобы отвлечься от ужаса, случившегося с ним. Федерико всегда был ему больше, чем братом, чем опекуном, был самым важным, он бы умер за него, если нужно, но слышать такое — выше его сил. Пауло не знает, чем заслужил это обращение от вечно гулящего брата, даже не замечающего его в последние месяцы, холодного и грубого, отказывающего в самой простой ласке. Может, лучше ему было тогда не находить его, не приводить домой ободранного подростка, не стоило прикармливать теплыми взглядами и сладкими речами кошку. Он чувствует себя больше, чем преданным, почти убитым тем, кому был так предан все эти годы, и от этого сердце колотится, а изо рта вырывается только жалобное мяуканье. Пауло не смыкает глаз до самого утра, пытается понять, чем так провинился, но придумать ничего не может.