Старший партнер

Маленький кусочек пластика с естественными для зажигалками функциями благодаря одной только надписи на своем корпусе превращала улыбку Гэвина в нечто очень многообещающее. – Это намек? Колин не отрывал взгляда от губ своего начальника. Пластиковая поверхность хранила тепло его рук, а маленький огонек касался кончика его сигареты. Черт возьми, да эта зажигалка была ближе к губам Гэвина, чем сам Колин. Юноша зло убрал предательницу в задний карман. – Это больше, чем намек. Ты сам ее мне отдал, помнишь? – Я не отдавал. Я забыл забрать. «Да что ты врешь, пиздюк», – ухмыльнулся про себя Рид. Конечно врал. Маленький паршивец просто боялся признать, как ему понравилось расставлять перед папочкой ноги. Ничего, он еще молодой, стеснительный, якобы скромный, ему можно. Это в Колине Гэвину тоже нравилось. И он прекрасно знал, что вот у таких дерзких на язык и своевольных на поступки мальчиков в голове самые грязные мысли, а душой они полностью отдаются предмету своего обожания. Таким предметом Гэвин должен был стать для Колина. Тяжелый сигарный дым щипал ноздри и окутывал кабинет, но нахальное лицо парнишки все равно хорошо было видно. Грубыми костяшками пальцев Гэв погладил Колина под скулой, запоминая какая мягкая у него кожа и твердые выступы костей под ней. Еще по-мальчишески трепетные волоски, хотя он естественно уже начал бриться. Делал это как-то неумело, судя по порезам на шее. «Растяпа». – Мы сделаем это прямо здесь? Или поднимемся в мой кабинет? – Гэвин затянулся еще раз и свободной рукой скользнул по торсу Колина в прохладных складках белой рубашки. Твердые плоские мышцы, стройное тело, ребра прощупывались, когда парень втягивал воздух. Он замер с наполненными легкими, боясь выдохнуть, пока рука касалась его так интимно и ненавязчиво. Эта ненавязчивость длилась ровно до той секунды, когда Гэвину не захотелось напомнить, кто здесь главный и кто заказывает ди-джею музыку. Его ладонь размашистым движением погладила спину под пиджаком, чувствуя напряжение. Колин сжался в один большой кулак, даже челюсти сомкнул так, чтобы зубы не дай бог не задрожали. Еще боялся. Еще трепетал перед этим мужчиной. Не знал, чего конкретно опасаться, но руки Гэвина причиняли куда больший дискомфорт, чем его взгляд или даже член. Взгляд и член не могли скрутить тебя, развернуть к себе, щупать, где вздумается до синяков и ссадин. Только руки. Эти сильные, властные, с тяжелыми часами на левом запястье, накрытые манжетами дорогой рубашки так интимно, что залезть под них хотелось куда сильнее, чем в трусы. Они были знакомы так мало, так мало знали друг о друге и еще ни разу не видели обнаженные тела друг друга. Колин понял это только сейчас. Лишь через монитор компьютера он созерцал голую грудь Гэвина, покрытую волосками и шрамами. Откуда шрамы? На лице они тоже есть. Дрался? Этот пафосный кусок юридического дерьма умеет драться? – Почему ты молчишь и так испуганно смотришь, мышонок? Засунул свой дерзкий язычок в свою аппетитную попку? Хищный оскал и Колин не успевает гавкнуть что-то в ответ. Только охнуть в голос. Ладонь на его спине неожиданно перемещается ниже и хватает за ягодицу через ткань джинсов. – Мой пиджак тебе очень идет. Но лучше сними его, чтобы не испортить, – Рид ткнул недокуренную сигару в гостевую пепельницу и прошел закрыть дверь переговорной. Щелчок и с другой стороны двери, прямо над ней на табло, загорается надпись «идет совещание. Не беспокоить». Гэвин снял свой пиджак и аккуратно закинул на спинку стула. Совещание грозилось быть коротким, но очень продуктивным. – Что? Прямо здесь? – Колин бросил взгляд на длинный стол, усыпанный бумагами, ручками, полупустыми бутылками воды, оставленными после жарких диспутов. – Тут двери стеклянные… – Как и в моем кабинете. Там тебя это не смущало. – Там этаж не такой проходной. И в Ваш кабинет никто не заходит. Никому до Вас нет дела, мистер Рид. Глупый щенок хотел задеть, разозлить, раззадорить матерого пса. Хотя казалось, куда уж больше. У Гэвина аж костяшки пальцев сводили от предвкушения завалить своего подчиненного на стол и вжимать его в твердую поверхность всем телом, изучая пальцами и губами. Гэвин закатал рукава по локоть. — Сними рубашку. — А больше ничего не надо? Ааах! Колин отшатнулся назад и повалил ближайший к себе стул. Щеночек забыл о наличии у себя внутри вибрирующей игрушки и Рид с радостью об этом напомнил, выкрутив мощность на максимум. — Давай ты сделаешь это сам? Игрушка продолжала назойливо жужжать внутри и щекотать до мурашек. Колин ловил себя на столе, обнимал руками и пытался контролировать эмоции. Ебаный Гэвин со своими ебанутыми пристрастиями. Угораздило же. Или в этой фирме все такие? О других юридических компаниях ходили слухи и похуже сдельщиков-извращенцев. Но, выбрав "Стерн и п. ", Колин явно не ожидал вытащить лотерейный билет в свой личный мир "Пятидесяти оттенков серого". Через это все стажеры проходят? Или конкретно ему так повезло? За что? — ...За смазливую мордашку. В своих раздумьях и тщетных попытках заглушить штуку в заднем проходе путем сжиманием ног, Колин пропустил мимо ушей какую-то охрененно увлекательную речь. — Что? — Ты меня совсем не слушал? — Рид раздраженно щелкнул языком и выключил вибратор через телефон. — Я сказал, что сжалюсь за твою смазливую мордашку, щеночек. – Как низко с Вашей стороны ценить меня только за внешние качества. Наморщил нос Колин в презрении, а сам пуговица за пуговицей расстегивал свою рубашку. Гэвин не давил на него ни словом ни рукой, но стоял в метре перед юношей и смотрел испытывающе, словно гипнотизировал эти неловкие длинные пальцы, заклинал их как индусы заклинают кобр виться, приказывал им стянуть галстук и повесить его на спинку стула, а потом распахнуть белоснежную рубашку и накинуть ее следом. Гэвин судорожно выдохнул. Упругий пресс, проглядывающие ребра, кости бедер и сахарная кожа. Крупинки родинок смотрелись случайно рассыпанным молотым кофе, который Гэву таки хотелось слизнуть языком. От его мальчика пахло дешевым дезодорантом, который рекламировали как магнит для полоумных девочек и только такие как Колин верили этой рекламе. Хвоста из девиц за ним не наблюдалось, а вот взрослый и солидный мужчина в его сети попал и запутался как грозная в море, но такая беспомощная на суше… – Это что? Акула? Схватив Дюкрэ за локоть, Гэвин с удивлением рассматривал рисунок татуировки на все левое предплечье. Громадная рыбина, разинув пасть, рвала сеть и гибко взмывала через лазурную волну. – Да. Акула-молот. Люблю этих крошек. Рид очертил татуировку по контуру, от хвоста на локте, до странной молотообразной башки с расставленными глазами и удивленно раскрытому зубастому рту на плече. Яркие краски и четкие края намекали на то, что сделана татуировку не так давно. Пару месяцев назад. Сделана хорошо, пацан должен был нехило за нее денег вывалить. – Любишь загадочных и опасных хищников? – Гэвин оскалился. Симпатичнее, чем акула, но также кровожадно. – Я знаю одного. Колина проняли мурашки по телу и он гулко сглотнул. Но не подавал испуга и только уперся поясницей в стол позади себя, силясь не отводить своих глаз от глаз начальника. Когда Гэвину что-то нравилось и интересовало, его радужка становилось теплой и насыщенной, как соленое море в тропической гавани. Хотелось протянуть руку и нырнуть в этот взгляд, чтобы, вынырнув, слизывать соль с кожи. Самый загадочный и самый опасный хищник в водах «Стерн и п.». Замер и плавно висел перед своей жертвой. Щелк. И у Колина сдали нервы. Он рывком притянул Рида на себя за воротник рубашки и впился губами в колючий подбородок. Какого черта этот мудак не бреется? Что за тупой защитный механизм его плебейского альфа-эго? Короткие волоски под нижней губой кололи, а от лица холодно пахло мятой и горько – табаком. Эта смесь ароматов отторгала, но Колин все равно целовал щетинистую челюсть по грубому контуру, прокладывая путь к кадыку, где завис, вдавливая кость губами внутрь. Гэвину стало труднее дышать. И не только от давления на шею, но и от давления в штанах. Пакостливый щенок знал, что делает. Каждый его вздох был выверен уже давно, он заранее придумал, как и куда поцелует, как будет хватать босса за лощеную рубашку, тянуть на себя до опасного хруста ниток. Котенок проголодался. Котенок хотел не молочка полакать, он хотел скушать рыбку. Большую такую, опасную. И не ведал, что эта рыбка ему не по зубам. Сильные руки подхватили Колина под бедра, легко подняли и сразу же опустили на стол. Гэвин предварительно смахнул кипу бумаг, не вовремя оказавшихся в переговорной. Ручки рассыпались со звоном полетели на пол. Дюкрэ обвивал напряженную шею руками, тянул к себе и добивался ответа от губ мужчины. Гэвин был непреклонен. Игнорировал разомкнутый рот и блестящие белые зубы, то и дело кусающие нижнюю губу и приглашающие попробовать ее на мягкость и сладость. Гэвин сдерживался, но подчиняться собственным принципам становилось все труднее. Колин терял терпение. Сам попытался уткнуться губами в губы, но напоролся на жесткую заросшую щеку. Обиженное мычание переросло в удивленное. Рид дышал мятой и табаком в ухо, пока на ощупь избавлялся от штанов. Сначала Колина, а потом уже от своих. – Папочка-а-а…– влажное дыхание вперемешку с этим тягучим и игривым, как тающая карамель голосом, ударяли в голову похлеще трех сорокоградусных шотов подряд. «Что ты делаешь, мелкий сукин сын… Я же тебя живьем проглочу и не подавлюсь». Рид чертыхался, нервно пытался снять джинсы через ботинки, пока с рыком не стащил обувь с Колина и не сбросил ее под стол. Колин потешался над торопливостью и неуклюжестью своего «папочки». Когда Гэвин не мог терпеть, он превращался из ловкой акулы в неповоротливого тюленя. – Вам помочь, мистер Рид? Так спешите, как на пожар. Что значит «как»? Там уже пламя такое, что Колин своим задорным шепотом только подливал масла. Бесстыдные руки, обвивающие шею Гэвина, стянули галстук, не развязывая его, а только ослабив настолько, чтобы можно было снять через голову. Щенячья мордочка хитро светилась изнутри, так что темные, бездонные глаза блестели бенгальскими огнями, а непослушные пальцы расстегивали рубашку босса. – Что ты делаешь, развратник мелкий? – Рид поймал кисть руки, когда та дошла до пуговиц на животе. – Кто тебе позволил? – Папочка боится, что я узнаю его секреты? – Розовый кончик языка быстро показался, лизнул верхнюю губу и юркнул обратно в влажный рот. – Какие еще секреты? – Эти, – Колин кончиком пальца провел по центру груди Гэвина, где белел рубец в форме полумесяца. – И эти, – он коснулся темного шрама на ключице, следил глазами за реакцией мужчины, а сам изучал его биографию по зажившим ранам на коже, – А еще эти… Указательный палец несмело провел по губам. Над верхней была едва заметная вмятина, полоса, затесавшаяся в бритой коже. Легким движением, словно и его прикосновения оставляли на ридовом лице эти отметины, Колин коснулся костяшкой указательного пальца линии, перечеркивающей переносицу. Кто сказал, что шрамы уродуют? Гэвина даже его ублюдский характер не уродовал. Любой изъян этот пафосный мажор превращал в эстетику, вплетал в свою харизму с табачным душком и цветом кровавой вишни. Теплое море глаз топило Колина, он захлебывался, рвался наружу, а каждый раз, когда удавалось вынырнуть, он отчаянно просил «Поцелуй меня. Почему твои грубые губы не хотят касаться моих?!». Ебаный Гэвин Рид. Ебаная холодная акула со своими ебаными принципами. – Тебе это еще рано знать, – Гэвин укоризненно покачал головой, смотрел прямо в глаза и заставлял Колина лечь на спину. – В Вашем плотном графике найдется время, чтобы рассказать о себе? Радужка глаз, как у плюшевого щенка лабрадора, плавилась на нижних ресницах, и казалось вот-вот потечет растопленным шоколадом. Колин лег на стол, обхватил Гэвина ногами за спину и притягивал к себе, выгибаясь в пояснице алгебраической функцией. Теплая кожаная парабола. – На счет графика не знаю, но вот в моих плотных брюках найдется кое-что поинтереснее, – влажный поцелуй под ухом и Гэвин с предвкушением водит по поднявшейся пояснице юноши, чувствуя, какая она липкая от пота. – Я не твой выбор в «Тиндере», зачем нам эти «узнать друг друга поближе», когда мы можем просто поближе касаться телами? У тебя так соски торчат, что ими можно лед колоть. Папочка завел тебя? «Папочка эгоистичный урод со спермотоксикозом», – уныло думал Колин и водил пяткой по позвоночнику Гэвина. – Давай вынем из тебя эту штучку. Рид без смущения, по-хозяйски, протиснулся между ягодиц и нащупал вибратор. Небрежно вынув его, так что Колин нахмурился и бросил невнятное проклятье, Гэвин отбросил игрушку на стол, и та покатилась к подписанным договорам. Рид тщетно искал у себя в голове ответ на вопрос: есть ли у него с собой контрацептивы. Мозг вздыхал и разводил руками – презиков не было. Смазки тоже, но с этим проще как-то. – Что за озадаченный вид? Папочка забыл, как это делается? Колин вальяжно кусал губы, растягивал слова и гладил Рида большим пальцам под затылком. «Папочка» сейчас как на передачу «Кто хочет стать миллионером» попал и сидел, тужился над вопросом на миллион долларов: что делать, когда перед тобой на столе голый и возбужденный парнишка, у тебя у самого член ширинку рвет, а в пределах досягаемости ни одного гондона, кроме самого Колина? Помощь зала? Побегать по этажу и поспрашивать у окружающих, есть ли у них спасительный резиновый круг для утопающих. Звонок другу? Перкинсу, например. В такой ситуации даже самый злейший враг становится другом? Пятьдесят на пятьдесят? Плюнуть и обойтись минетом. Или идти ва-банк и рисковать? – С кем ты ебался до меня? Лицо Колина застыло в недоумении. Он любил грязные речи во время секса, но разговоры о бывших как-то его не торкали. – Я так понял, мы все-таки будем узнавать друг друга поближе? – Парень недоверчиво повернул голову, глядя на стоящего перед ним Гэвина из положения лежа. – Ко врачу давно проверяться ходил? – Рид не унимался, ибо в вопросах своего здоровья подходил максимально серьезно. Именно поэтому пил кофе литрами, вел сидячий образ жизни, не считая нескольких тренировок в неделю, и курил особо выдержанные сигары. – У меня нет половых инфекций. Если речь об этом. Колин с кислым выражением лица отмечал спадающую эрекцию у себя. Странно, что у Гэвина после всего этого продолжал стоять и рваться в бой. – Точно? – Мне сейчас за справкой бегать? У меня партнеров было меньше, чем у Вас пальцев на одной руке. И явно меньше, чем у кого бы то ни было в этом бизнес-центре. И я во всех них уверен. – Уверен? – Хмыкнул Гэвин и сам уже стягивал трусы, – Почему это? – Потому что они были моими… Блять! Мы серьезно должны обсуждать это прямо сейчас?! – Моими кем? – Рид был заинтригован. Акула на предплечье Колина зло ощетинилась. – Трахни меня уже, господи! Гэвин довольно ухмыльнулся: – Зови меня просто папочка. Он нажал большим пальцем на нижнюю губу Колина. Тот еще хмурился и заливался румянцем до ушей от того, что его вынудили унизиться и попросить. Даже не попросить, а ВЫПРОСИТЬ. Как собака выпрашивает кусочек колбаски с хозяйского стола, с голодом облизываясь и переминаясь с лапы на лапу. Рид нажал на нижние зубы, довольно мягко, в несвойственной для себя манере, и протолкнул палец во влажный рот. Дюкрэ унимал напряжение в себе как мог. Дышал размеренно, а сам таял как пудинг от ладони на своем бедре, водящей так же плавно, как акула размахивает хвостом в воде. – Мой хороший мальчик. Очень хороший, послушный мальчик. Оближи папочку. Ответить Колин не мог, но его покорность была куда лучше пустой болтовни. Обхватив палец губами, он водил по нему языком, обсасывал, как мог бы обсасывать леденец на палочке в канун Рождества. Санта готовит для хороших мальчиков особенные подарки. У Санты нет белой бороды, но есть шрамы, и пахнет от него не чудом и имбирным печеньем, а сексом и мятой с табаком. Рид прищурился и любовался послушанием. Это плоды его дрессуры и это было только самым началом. Ему кинули кусок твердой и непослушной глины, а он размял ее в руках и стал лепить произведение искусства. Игрушку для себя. Только для себя. – Что за… – Гэвин непонимающе свел брови и поймал Колина за нижнюю челюсть, оттягивая вниз. Мягкий розовый язык обиженно высунулся и удивил Рида красовавшимся по центру пирсингом. – Совсем сдурел? Костюма нет, зато с штангой в языке. Кто разрешил тебе приходить на работу в таком виде? – Я забыл его вынуть, – Колин вывернулся из руки и медленно облизнул пересохшие губы. – Его же все равно не видно. Блестящий серебристый шарик смотрелся как жемчужина на брюшке устрицы. – Больше так не буду. Гэвин вроде бы должен был согласиться, но быстро передумал. Если этот шарик так приятно, аж до дрожи. касается загрубевшей кожи пальцев, то какой же эффект будет, если Колина развести на минет. Такого опыта у Рида еще не было. Но он бился об заклад, что именно для этих целей и делают пирсинг языка. – О нет, Колин. Будешь. Еще как будешь, –чтобы время зря не терять, Гэвин обхватил парня за лодыжки и закинул ноги на свои плечи, заодно притягивая ближе к себе и случайно касаясь головкой члена бедра, размазывая естественную смазку по ванильной коже. – Но только для папочки, ясно? – Да папочка-а-ах! – Последний слог Колин выдавил из себя через силу. Недолго пустующий проход был резко заполнен пальцем, который Колин сам же только что и лизал. Гэвин до сих пор не мог привыкнуть к этому «папочка» в исполнении Колина и каждый раз у него в животе что-то сжималось. Когда Дюкрэ это выкрикивал, то Гэвин и вовсе сдерживался, чтоб не кончить раньше времени. – Хороший мальчик, – он боролся с дрожью в голосе, но с либидо бороться не мог. Палец разгладил складки нежной розовой кожи, сделал несколько поступательных движений, расслабляя проход и смазывая его, а потом его сразу же заменил член. Твердый уже настолько, что им можно было бейсбольные мячи отбивать. Гэвин держал парня под поясницей двумя руками, тискал кожу и не обращал никакого внимания на мелькающие за стеклянными стенами силуэтами. Матовое напыление не позволяло с уверенностью сказать, что именно происходит внутри. Он уже и забыл, как это трахаться без резинки. И черт возьми, это было потрясающе, как выход в открытый космос. Как бы ни кичились производители презервативов своими ультратонкими дюраксами, ни один контрацептив не мог передать ощущение от тесноты и тела внутри. Терпеливо входить стоило больших усилий, и рубашка стала липнуть к спине от выступившего пота. Гэвин кусал губы, уговаривал себя не спешить, но карие глаза снизу так преданно смотрели, так просили, а открытый рот выдыхал едва слышно «да», «еще», «па-поч-ка». Последние сантиметры Гэвин уже просто вогнал, натянув парня на себя и вызвав у него мурашки по всему телу. Волоски на руках Колина приподнялись, глаза зажмурились, а руки раскинулись и смахнули со стола подставку с ручками и пульт от кондиционера. Теперь до него было не дотянуться, а в переговорной было нестерпимо душно, от душных речей душных клиентов. Еще полчаса назад здесь разгорались дебаты, а теперь разгоралось желание. Примитивное удовольствие от трения и толчков. За миллионы лет эволюции человечество не смогло придумать ничего лучше секса. – Тебе нравится? Рид вошел во вкус, качаясь бедрами как разбушевавшийся океан, морщась, когда соленые капли пота падали с бровей на глаза и щипали. Когда последний раз он интересовался своим партнером он и не помнил, но сейчас голос Колин был нужнее кислорода. Его мальчик страдал от того, что не за что ухватиться, кроме взмокшей рубашки начальника. Он боялся ее порвать на клочки, стоит только Гэвину ускориться и биться в простату как свидетели Иеговы долбятся в дверь воскресным утром. – Да, папочка. Сильнее… Еще… Ммм! Блять, да! Фак! Колин зарычал. Рид навалился на него, и колени парня почти касались его плеч, а колючий подбородок терся о выступающую ключицу. Мокрые тела неприлично липли друг к другу при каждом шлепке. У Колина внутри все плавилось, трещало и ломалось от ощущения тяжелого запаха, тяжело дыхания, тяжелого Гэвина Рида. Он вдавливал его в этот стол из черного дерева, лизал соленую шею, шептал еле слышно какой у него вкусный мальчик, какая узкая попка, какой он развратный и горячий. Колин и без него это все знал, но просил папочку не останавливаться. Тяжелый и мощный толчок и Колин вскрикивает от боли, но при этом кончает прямо в ткань своих новеньких «недо-боксеров». Темное пятно расползается по красной ткани, действующей на Гэвина как на разъяренного быка. Он замирает внутри на секунду, дает себе передышку и продолжает короткими движениями, растирающими стенки ануса до жжения, так что Колин готов возбудиться снова. – М-м-мх! – Колин морщится, хватает Гэвина за волосы на затылке. – Кончи в меня, Гэв. – Гэв? – Рид вскидывает взгляд сначала непонимающе, пока не видит откинутую голову, растрепанные каштановые волосы и разомкнутые в исступлении губы. До него доходит, что его мальчик так забылся, что давно думает о нем не как о папочке, а как о Гэвине Риде. – Фак! Ненавижу твое сраное имя. – Любишь, – усмехнулся Гэвин и потерся животом об обмякший бугорок в трусах Колина. – Любишь мое сраное имя. Поэтому кричишь его, когда тебе хорошо, – Он сомкнул губы на шее, всасывая влажную кожу и оставляя наливаться синяк. – Назови меня папочкой еще раз я сделаю как ты просишь. – Кончи в меня, папочка, – менее вежливо попросил Колин и простонал. Рид покусывал его от шеи до плеча, зализывая каждый укус и продолжая двигаться так мягко, как только мог. – Как скажешь, Колин. Он вышел из растянутого прохода, потерся налитым и готовым уже лопнуть членом о растертую до красноты дырочку и легко скользнул обратно до упора, вызывая дрожь в каждом миллиметре тела у обоих. Снова вышел и снова резко вставил. На третий раз Колин сжал мышцы и Гэва внутри себя и не отпустил его, пока не ощутил разливающееся внутри себя семя. Переговоры окончены. Обе стороны были удовлетворены. – А ты полон сюрпризов, – Гэвин сидел в крутящемся кожаном стуле, прикуривал очередную сигару и не стеснялся своего потрепанного полуобнаженного вида. Колин же сидел совсем голый, не считая белья, на столе и завистливо смотрел на выпускающие дым губы. – Татуировка, пирсинг… Что еще? – Я хочу курить. Дай мне сигару. – Ох ты, какие мы наглые, – Рид цокнул языком и с интересом рассматривал, как парень берет из его рук плотную сигару и пробует ее раскурить. У дверей переговорной кто-то неторопливо дергал за ручку. Наступало время ланча и со всех этажей голодные юристы спешили в ближайшие закусочные и кофейни. – Я бы не отказался от кофе, – выдохнул Рид вместе с дымом. – А я от коробки китайской лапши. – Неплохой выбор. Я угощаю. "Какой благородный". Колин отплевывался от неприятной горечи табака. Очередная недокуренная сигара упокоилась в пепельнице. К ней присоединилась и третья, почти нетронутая. Колин стирал салфетками сперму, одевался и с тоской думал о валяющейся в кабинете Гэвина пачке мятного Мальборо.