Давай поспорим

- Было скучно, вот мы с Яхиро и поспорили. Ничего личного, Томмооо-кууун...всего лишь спор.... - Скучно…ничего личного…всего лишь спор… - растерянно повторил Томас, все еще не верящий в происходящее и до последнего надеясь, что все это – шутка. Пусть жестокая, но все же шутка. – Это же шутка, да? – с надеждой спросил парень, оглядывая компанию. – Пожалуйста, скажите, что вы пошутили…просто пошутили… - рыжий с надеждой вглядывался в ухмыляющиеся лица. - Ага, пошутили… - издевательски протянул Казуя, и, оглянувшись на приятелей, вытянул руку с раскрытой ладонью. – Деньги гоните, раз проиграли, а ты… - кивок в сторону Яхиро, - не забудь сегодня принести теперь уже мою приставку. Я как раз вчера купил новую игру… - приятели Казуи, матерясь сквозь зубы, полезли по карманам и кошелькам, доставая деньги за проигранный спор. Получив причитающееся, Казу спрятал деньги в сумку, подошел к Томасу, с силой хватая его за подбородок: - Скажешь кому-нибудь хоть слово, и это… - парнишка покачал перед лицом Томаса телефоном, на экране которого был он сам – обнаженный и в довольно провокационной позе – станет достоянием общественности. И не только в школе, ты понял, рыжее чмо??? – дождавшись утвердительного кивка, Накамура похлопал рыжего по щеке, мурлыкнув «хороший мальчик», и под пошлые улыбочки Яхиро и остальных покинул мужской туалет. Оставшись один, Томас тупо смотрел в закрывшуюся дверь: мозг парня пытался обработать все услышанное и найти хоть какое-то логичное объяснение всему произошедшему. Однако прошла минута, вторая, третья, объяснение не находилось, зато внезапное осознание той задницы, в которую он попал, накрыло Томмо похлеще цунами: он может забыть о спокойной учебе в «Джинкае», поскольку Казу и Яхиро, имеющие на него компромат, так просто не оставят свою жертву. Рыжий не сомневался, что простым шантажом они не ограничатся. И если сначала все начнется с отнимания карманных денег, то в дальнейшем перерастет в нечто большее и гораздо серьезнее. Томас припомнил, как года два-три назад, еще когда была жива мама, одна девочка из их школы покончила с собой. В предсмертной записке она говорила о том, что больше не может выносить издевательств и унижений лишь из-за того, что один раз оступилась. Томас помнил, что скандал был страшный, помнил приезды полиции и даже кого-то из ФБР, а так же помнил свои мысли о том, что девчонка эта – дура, раз из-за каких-то неприятностей решила покончить с собой. Однако сейчас Томас вынужден был признать, что понимает эту девочку очень и очень хорошо. Япония – не Америка, здесь одним переводом в школу другого района проблемы не решить, а если фотографии попадут в сеть, то на мирной и спокойной жизни можно будет поставить крест. Ну вот зачем, зачем дядя Рюичи увез его из Америки и привез в эту гребанную Японию? Кому он хотел сделать лучше? Уж точно не ему, Томасу. - НЕНАВИЖУ!!! Господи, как же я ненавижу!!! Эту гребанную школу, тупые порядки и правила!!! – холодная вода слегка освежила разгоряченное лицо, и Томмо уставился на себя в зеркало. Оттуда на него смотрел болезненного вида подросток с лихорадочно блестящими глазами, заостренными чертами лица и мешками под глазами. - Ненавижу… - кулак врезался точно в центр зеркального лица, потом еще и еще. До тех пор, пока ни в чем неповинное зеркало не брызнуло осколками. Переведя дух, Томас достал из сумки плеер и ключи от дома, выбрасывая теперь уже ненужную ему вещь в рядом стоящую мусорку. К черту школу, к черту учебники и тетради. В пятницу, когда прилетит отчим, он потребует от него билета до Бостона, потому что жить в Токио одиночкой Томмо просто не может. Немногочисленные ученики, оказавшиеся в школьных коридорах во время уроков, провожали удивленным взглядом бледного, долговязого рыжего парня в порванных форменных брюках и белой рубашке, заляпанной кровью. Уши подростка были заняты бусинами наушников, руки засунуты в карманы брюк, а походка была такой, какой обычно ходят янки, выискивая неприятности себе и окружающим. Отойдя от школы на приличное расстояние, Томас выдохнул, убирая показушно-янковский вид, ссутулил плечи и наклонил голову пониже, стараясь спрятать от окружающих лицо. В глазах щипало, и как бы рыжий не старался крепиться и сдерживать себя, несколько слезинок все же скатились по щекам. Он шел куда глаза глядят, не поднимая головы, упрямо смотря себе под ноги и лишь сворачивал с более крупных, многолюдных улиц, на более мелкие, где шанс встретить кого-то был не такой уж и большой. На душе было тяжко, мерзко и противно, а в ушах, не смотря на громкую музыку, все еще стояли слова Казу, услышанные им в туалете. Парень сглотнул, прогоняя вставший в горле ком, вытер очередную партию непрошенных слез, размазав по лицу кровь из кровоточащей руки, и свернул на очередную малолюдную улочку. Музыка в наушниках сменилась с лирической, рвущей душу, на тяжелый металл, и решение всей ситуации пришло само. Дяде Рюичи он никто, так, пасынок, с которым непонятно, что делать и как воспитывать. Друзей у него нет, а значит, и волноваться никто не будет. Документов при себе тоже нет, так что… Тайки Кавашима, молодой тридцатидвухлетний японец с прекрасной репутацией и послужным списком в достаточно крупном кэйрэцу «Мидорикай», с удовольствием надавил на педаль газа, разгоняя недавно привезенный европейский «Mercedes – Benz ML» последней модели до запрещенных ста километров. Днем в криминальном районе Кабуки-тё практически нет народа, а те, что есть, стараются убраться с улицы едва услышав рев мотора. Тайки улыбается и делает музыку громче: утренняя встреча кланов прошла так, как он и рассчитывал. Они поделили сферы влияния, договорились о «зачистке» некоторых нигирийских синдикатов, что в последнее время пытаются подмять под себя не только Кабуки-тё, но и Роппонги. Японец отвлекается от дороги лишь на секунду – включить громкую связь на личном телефоне, но этого оказывается достаточно, чтобы при следующем взгляде на дорогу увидеть, как под колеса тонированного джипа шагает худой рыжеволосый гайдзин. Тайки до отказа выжимает педаль тормоза, резко крутит руль влево, пытаясь уйти от столкновения, но время неожиданно вязнет, густеет, растягивается, словно жвачка, и японец понимает – не успеет. А шагнувший ему под колеса рыжий самоубийца словно бы специально смотрит сквозь тонированное стекло на Кавашиму, и Тайки видит в медово-ореховых глазах слезы и нежелание жить. В ту же секунду, когда бампер джипа касается тела гайдзина, крошечная слезинка прочерчивает дорожку вниз по веснушчатой щеке, самоубийца закрывает глаза и неизвестная сила подбрасывает его вверх, швыряет, словно куклу, на лобовое стекло, протаскивает по крыше, и роняет на дорогу позади джипа. Тормоза визжат так, что закладывает уши. Не справившись с управлением, Тайки врезается левым крылом в фонарный столб, разбивая фару, и если бы не ремень безопасности, вдобавок разбил бы себе еще и лицо. Матерясь, японец выскакивает из машины, падает на колени перед сломанной и искореженной рыжеволосой куклой и пытается нащупать пульс. - Если выживешь – сам тебя задушу… - обещает бледный Тайки, набирая номер скорой помощи.