«Кукла колдуна». Том I.

Монастырь тот располагался во Владимирской области. Катя, конечно, чувствовала себя не по себе, но подумала, что она скоро привыкнет. Отец Пигидий вернулся из Москвы только под вечер, тут же приказав Кате прилечь поспать. Кате хотелось спать не так сильно, нежели заняться сексом со священником, но дух монастыря склонил ее ко сну. 
 Катю разбудил колокольный набат, призывающий в трапезную. Катя не знала церковных традиций, и по сему раздельный прием пищи стал для нее новшеством. Завтрак был по своей сути похлебкой. «Ну, таков уж монастырский быт. – помыслила Катя – Но у мужской половины святыни яства были то, что надо!». «Ммм! Как же хочется свежую булочку заместо мерзкой манки, – бубнила юная монашка себе под нос, – а ведь у мужчин еда-то хотя бы съедобная». Желания булочки повлекли за собой поиски. Монастырские помещения, во видимому, были постройки начала XIX века, а реликвии, к удивлению, не были затронуты набегами большевиков, от чего складывалось непривычное ощущение от нахождения здесь. Катя наткнулась на тяжелую дубовую дверь, за которой было слышно тихое прочтение молитвы. В момент, когда вся молитва была уже прочтена, Адушкина-таки решилась постучать. «Да-да, входите» – добрым басом прозвучало из-за двери. Катя вошла, перед ней на постели сидел монах, держа своими перстами тяжелый молитвенник. «Чего-то хотела, мила девица?» – добро усмехнувшись, сказал монах. «Да, хотела. Хотела хлеб попросить, если он у вас, конечно же, есть» – спросила Катя. «Да, дитя божие, конечно, сейчас принесу» – сказал монах и стремглав помчался в трапезную. Через минуту монах уже протягивал Кате кусочек хлеба. Они вместе уселись на постель. «Спасибо вам огромное» – сказала Катя. «Да ничего, ничего» – промолвил монах, убрав прядь волос с ее лица. В знак благодарности Катя обняла монаха. «Ну что ты, что ты, девочка моя» – прошептал монах. Вдруг Катя поняла, как же она все-таки хочет секса. Она начала обнимать монаха все сильнее и сильнее, потом она стала облизывать и целовать его бороду. «Что творишь? Что творишь, юродивая?» – кричал монах, но его заткнул язык Кати, который страстно облизывал губы пожилого служителя. Катя повалила его на кровать, принявшись затем снимать свои рясы. Она промолвила: «Спасибо вам, я вас отблагодарю». Это продолжалось до тех пор, пока монах более не мог сдерживать себя. Он сбросил ее с себя и, сняв с себя с схимну, принялся ее лупить и раздевать. Его член ощутил долгожданную эрекцию. Он проник вглубь Кати так глубоко, насколько мог. Катя истошно кричала, принялась отсасывать ему, и всячески его ублажать. Она ушла в свои покои лишь тогда, когда монах уже крепко дремал, будучи облитым семенем. Утром об этом знали лишь они двое. Катя была в высоком положении духа, а монах был поникшим. Вскоре он попросился отойти в близлежащую деревню, чтобы доставить ладен в деревянную церковь. Катя хотела ублажить весь состав монахов, но ходила она лишь к одному – к отцу Пигидию. На какое-то время она даже жила с ним в одной комнате. Ближе к полудню пришла ужасная весть: соседняя деревня в огне. Оказалось, что монах, некогда ублаженный Катей, не выдержал груз нарушения обета безбрачия, отчего и совершил самосожжение на звоннице ближайшей церкви. Огонь перекинулся на пару изб, а в итоге и на сеновал. Пожарная служба так никогда и не узнала о случившемся, а ровным счетом погорело около двухсот пятидесяти человек и сто единиц скота. Весть поразила всех, но сильнее всего – отца Пигидия. Он, побоявшись разбирательств, схватил Катю и потащил на железнодорожную станцию. Тот подбежал к товарному поезду, готовившемуся к отправке, и спрятал Катю на сцепке между вагонами. «Держись крепко и не высовывайся, любовь моя. Все будет хорошо, жизнью ручаюсь» – пожелал отец. Поезд тронулся в путь на запад.