Крик души

Америка не понимал что произошло. Свободное падение, пока под ногами еще чувствовался край, растянулось в вечность для парня. Померкли цвета, стихли звуки шумного города, глаза закрылись сами по себе, и тело безвольно отдалось бездне за спиной. Это стремительное смертельное мгновенье казалось тягучим и бесконечным. Страшно не был; чувства, ощущения — все потеряло смысл. И мыслей не было тоже. Лишь бессилие. Россия не понял, как за эти доли секунды оказался на самом краю. Он сумел схватить Америку за руку. Неведомая доселе сила помогла втащить парня обратно на крышу. Он мог его потерять! Вот так просто потерять — идя на поводу чужих мнений и советов, играя этот чертов спектакль! А сейчас, когда чудом все обошлось, хотелось и плакать и смеяться, но все что Россия мог — это до побеления костяшек пальцев обнимать обессиленное тело Америки у него на коленях. Было тепло. Когда Америка раскрыл глаза, то первое, что он увидел, был закат. Солнце уже село за горизонт, а его лучи желтыми сполохами расчерчивали малиновое небо с темными облаками там же, на горизонте. Наконец, полностью очнувшись, парень понял, что сидит на чужих коленях, потом ощутил сильные руки на своих плечах. И наконец, поднял взгляд, столкнувшись с взглядом России. Тот смотрел на него все это время, не отрываясь и в этом молчаливом взгляде было все — и презрение, и страх, и нежность, и желание знать почему. Почему Америка так спокойно согласился расстаться с жизнь из-за него. Еще было осуждение. Укор. И… любовь? «Впервые в жизни вижу его так близко» — промелькнуло в голове России. Заглядевшись, парень понял, что Америка уже очнулся, а потому убрал руки, чуть отпрянув, но, не давая тому встать. Эта ситуация на фоне того, что могло сейчас произойти, не казалась чем то из разряда фантастики, хотя раньше они бы не разрешили сами себе эту непозволительную близость. «Его глаза завораживают» — Америка смотрел на Россию, будто заново запоминая черты его лица. В предвечерних сумерках все казалось таким красивым, родным. Глаза России будто светились, и в этот миг он смотрит только на него. Сердцебиение учащалось с каждой секундой. Прошелестел ветер, всколыхнув края футболки, обдав свежестью. Почувствовав, как Россия отстранился, США провел ладонью по его щеке, сам не осознавая, что делает. Парень, почувствовав это прикосновение, перехватил его ладонь, прижимая к лицу, так, словно не хотел отпускать больше. — Ты… простишь меня? — от этих тихих еле слышных слов Россия замер. Резко сбросил с себя Америку, нависнув над ним. Он чувствовал дрожь тела под собой, видел этот взгляд, покрасневшие щеки звездочного. И молчал. Вновь секунды растянулись в бесконечность. — Ты хоть знаешь, что бы стало со мной, если бы я тебя потерял? — в глазах Росса плескалась ярость. Он наклонился еще ниже. Становилось слишком жарко. Это чувство грозило перерасти в пожар. «Знаю» — молча ответил на этот вопрос Америка. Говорить он не мог, в горле стоял ком, а глаза щипали слезы. Впервые в жизни он смог ощутить боль другого человека как свою собственную и от этого хотелось расплакаться. Держать эти чувства в себе казалось невыносимым, а Россия носил эту маску постоянно, и от знания этого становилось еще больнее. — Понимаешь, что я сошел бы с ума? — он все еще хочет злиться, хочет крушить мир вокруг, который слишком жесток к нему, но уже не может. Потому что одно лишь слово любимого человека — и он сам себя уничтожит. «Лишь я здесь сошел с ума» — беззвучно шепчет Америка, но Россия слышит и хмурится, как от боли. Пытается отстранится и тяжело сглатывает, когда понимает, что теплые руки на его плечах наоборот — притягивают его ближе, настолько, что они касаются лбами и их прерывистое, неровное дыхание смешивается. — Ты знаешь, что сводишь меня с ума? — рычит Россия и склоняется еще ближе к лицу США, крепко держа его запястья над головой парня. Тот впервые к нему настолько близко, что сердце готово вырваться из груди. Впервые покорный. Впервые податливый. — Знаю, — тихо произнес Америка, первым прильнув к губам России. И этот поцелуй все расставил по местам. Горячие губы Америки плавили лед в душе России, боль, обида, все исчезло. «Давно простил» — таков был молчаливый ответ на вопрос Америки. Сильные руки сжимали, разгоряченное, мелко подрагивающее тело США. Он обнял Росса за плечи, притянув на себя, сам откинулся назад, совершенно не заботясь об одежде. Невероятное ощущение разливалось по телу, пока губы России ласкали его скулы, шею, ключицы, а руки блуждали под футболкой. Оба еще могли остановиться. — Пойдешь со мной? — предложил Россия, чуть отстранившись. Глядя на такого Америку, зарождалось желание чего-то большего. Спущенная на одно плечо футболка, частое дыхание, неестественно красный румянец. Сейчас лишь парень увидел, каким хрупким телосложением обладал США. Теперь он рядом, полностью принадлежащий ему, с таким выражением на лице, которое вызывает жгучее желание, скручивающееся тугим узлом внизу живота. Но он не мог принуждать его. И если США откажется, значит ему не суждено больше любить. Это действительно тот США, которого я знал? Сейчас он совсем другой. Ну почему мы должны были пройти через такое, чтобы быть вместе? А будем ли? Мне так не хочется чтобы этот день заканчивался… Вдруг все это обратится в ничто? — Пойду, — вскинул голову США, глядя прямо на Россию, — Я пойду с тобой куда угодно… Легкая ухмылка кончиков губ и Россия легко поднял Америку на руки и направился к лестнице, прижимая парня крепче. Тот обнял его, уткнувшись носом в мягкую куртку. Запах кожи, дыма и чего-то невыразимо приятного. Я сам не знаю, как так получилось. В какой-то момент мне вдруг стало понятно, что он единственный, кто сможет меня любить по настоящему, что только ему я могу раскрыть даже слабости. Нет, это он моя слабость. Я уже не смогу без его рук, без его губ. И я умру, если он будет смотреть на кого-то так же, как сейчас смотрел на меня. Великобритания предпочел молча делать вид, что он глухой, тупой и вообще его здесь нет. К тому же его больше заботило бессознательное состояние Франции. Поэтому он старательно поддерживал ее голову у себя на груди, явно не додумавшись оказать первую помощь, позвонить в скорую или просто унести ее на руках подальше от этих чокнутых сверхдержав, которые сами не знают, что делают и чего хотят, а страдают порядочные страны. — О-о-о, когда свадьба? — поинтересовалась попавшаяся на пути русского и американца и взявшаяся буквально из ниоткуда Япония. В мерцающих глазах появились сердечки, не хуже чем у девочек из аниме. Да и сама она сейчас напоминала несовершеннолетнюю школьницу, наткнувшуюся вдруг на мангу 18+. Яойную причем. — Какая свадьба, Япония, что ты несешь? — закатил глаза Россия, прекрасно понимая, что вовсе не против увидеть США в подвенечном платье. И с ушками. Посмотрел на Америку, голова его была опущена, но уголками губ он улыбался. — Ну так я сейчас всем объявлю и мы устроим вам самую грандиозную свадьбу на свете! — девушка аж вся сияла от счастья, — Праздновать будем в кругу всех стран, президентов позовем, самых знаменитых конечно, — добавила она, — Путина там, Трампа, еще Обаму можно позвать, он правда уже не президент, но не последнюю роль на мировой арене играл, — при этих словах Америка закашлялся, а Росс как представил глубокоуважаемого Владимира Владимировича в роли отца жениха, так чуть не подавился. — Япония, всем не надо… — начал было русский, но девушка уже умчалась, на ходу что-то крича. «Любовь спасет мир», кажется, — Твою ж мать, Япония, какая же ты… — русский сплюнул, но пускаться в подробности, какая Япония, не стал. — Если всем не надо, то значит, в принципе ты не против свадьбы? — отвернувшись, тихо спросил США. «Были бы ушки — стопудово бы выдали его нетерпение услышать то, чего я хочу» — кажется, образ с ушками прочно засел у России в голове. Лишь представив ту фигуру в последних лучах заката, внизу живота сладко заныло, и русский понял, что хочет Америку прямо здесь и сейчас, хочет взять грубо и нежно одновременно… — Ты постоянно спрашиваешь… — Они добрались до квартиры и Росс начал искать ключи в кармане куртки, попутно перехватывая руки Америки, вновь заламывая их ему над головой. Этот поцелуй был грубым, резким. Под напором горячего властного языка США сдался, готовый на все, лишь бы это не заканчивалось. Не прекращая кусать губы парня, Россия наконец вставил ключ в скважину, повернул. Раздался щелчок и дверь открылась вовнутрь, куда парни в буквальном смысле завалились. Америка оказался на полу. И вновь Росс предстал перед ним в таком образе, в каком США и представить его не мог. Горящий взгляд альфы, которому хочется подчиниться. Подниматься было слишком тяжело. Футболку США Росс просто разодрал. Он сам не понимал что с ним сейчас, просто внезапно захотелось сделать ему больно так же, как больно было ему самому. Наглый мальчишка в этой вечной натовской футболке, вечная ухмылка… Давай, покажи свои слезы. Одежда полетела на пол. — Останови меня! Прошу, останови, я сорвусь! Ты хоть знаешь, как мне было больно? — проблеск разума вновь затуманила пелена агрессии. И такой Россия Америке нравился. Он дикий, невероятный, одним лишь поцелуем отправляющий за край вселенной. И сейчас он вновь запечатал рот США поцелуем, не давая ответить на собственный же вопрос. Проникал языком все глубже, руками сжимал хрупкие плечи, рывками ведя к своей кровати. Когда они дошли, то Америка резко вырвался, толкнул Росса на кровать, оказавшись сверху. От удивления парень даже не попытался вернуть прежнюю позицию. — Отдай мне свою боль! Я все вытерплю, только сделай это со мной так, как ни с кем другим не делал… Прошу, не держи всё в себе, ведь я слишком тупой, чтобы понимать тебя без слов, — вопросительный взгляд России сменился легкой ухмылкой на губах. Весь покрасневший, но такой решительный Америка, настоящий и чувственный ему нравился, так нравился, что оковы, сдерживавшие его столько времени со звоном разрушились. — Среди всех этих громкословных, но трусливых стран я хочу лишь тебя, — серьезно прошептал Росс, обняв США, прижавшись всем телом, ощущая свое и его желание. Перевернувшись, он снова оказался сверху и поведение его полностью переменилось. — Просишь меня не держать все в себе, — Россия чеканит каждое слово, но когда Америка порывается что-то сказать, затыкает ему рот ладонью и склоняется над ним, разводя коленом бедра, — Замолчи. Ты сам этого хотел, поэтому заткнись и слушай, — Америка всхлипывает и чуть кивает. Его глаза распахиваются, когда Россия нежно проводит кончиком носа по его шее, оставляет первый ярко-красный засос и поднимается выше. Касается горячим влажным языком мочки уха и несильно прикусывает, вызывая сдавленный стон парня под собой. Он жадно вдыхает аромат шампуня, зарываясь в светлые волосы, так небрежно разметавшиеся на простыни. Так сексуально. Наконец убирает ладонь и Америка тянется к властным губам России, но прежде, чем он коснулся их, его одергивают за волосы и тянут назад. Он замирает, ничего не понимая и закусывает губу, но ноги его обвивают талию России, помимо воли хозяина не давая ему отстранится. — Сегодня ты будешь делать то, чего хочу я, — бархатный голос лишает остатков рассудка, подчиняет чужой воле. Пальцы России ласкают грудь, намеренно не касаясь вставшего чувствительного соска. Парень невесомо целует уголки губ Америки и опускается ниже, подавляя в себе желание неистово целовать эти жестокие, причинившие столько боли губы. Он еще не сошел с ума, чтобы оставлять парня безнаказанным. Америка, чувствуя настроение русского, напротив, льнет к нему сильнее, водит пальцами по спине, оставляя несильные царапины. Он уже успел разглядеть шрамы на запястьях ласкающих его рук и теперь еще сильнее хотел забрать чужую боль, которую сам же и причинил. А Россия тем временем пытался не обращать внимания на слишком приятные касания, которые могли легко вывести его из-под контроля. Он не может сорваться. Только не с ним. Только бы не причинить боли. США выгибается дугой, когда Россия чуть оттягивает резинку боксеров и немного приспускает их, освобождая кончик сочащегося смазкой члена. Не касается. Целует бедра, оставляя вереницу засосов, которые назавтра станут синяками. Дразнит, проводя языком по ткани, но не пытается снять. Америка в голос стонет, уже готовый умолять, но на тонкой границе между разумом и безумием — приказ о повиновении. Но еще немного и он сорвется, потому что эти горячие руки на его талии, под которыми он извивается, готовый расплавится, эти мягкие губы, целующие его везде, этот голодный взгляд зверя — все заставляет его упиваться страстью и желать большего-большего-большего. Одной рукой он цепляется за Россию, притягивая к своему телу, но разлившаяся по телу слабость не позволяет сжать его волосы сильнее. Пальцы второй руки сжаты в кулак, чтоб хоть как-то отвлечься от неимоверного жжения внизу. Когда Россия наконец касается его рукой, зубами прикусывая сосок, парень не может сдержать бьющего разрядами исступления, он кричит, вырывается, так громко крича имя России, будто в этом мире остались лишь они одни. Это распаляет его мучителя. Это тягучее, с придыханием и стоном «Рр-рос-сия-ммм-ааах», откинутая назад голова и помутневший влажный взгляд неимоверно идет парню под ним. Всего одно движение и последние остатки одежды, которые могли удержать его от неистовства, сняты. — Б-боже, пр-прошу, — грудная клетка Америки шумно вздымается, отчаянно вдыхая воздух, но Россия лишает его возможности дышать, едва прильнув к манящим губам. Он оттягивает нижнюю губу и прикусывает, тут же зализывая маленькую ранку. Америка, не ожидавший напора, пропускает его, принимая в себя властный, грубый язык, который бушующим торнадо ласкает и в то же время причиняет боль. Пальцы сдавливают соски и тянут вверх, заставляя выгибаться навстречу наслаждению. А колено… Мммм… Америка не может здраво мыслить, будто мозг отключился, оставив его на волю ощущений. Россия внимает мольбам и сам уже на грани срыва. Он томно стонет, ощущая неимоверную тяжесть. Он не сдерживается и трется членом о член Америки и когда оба сознают свою близость, то желают отдаться ей и друг другу без остатка. — Т-ты сделаешь это? — спрашивает США, до того, как его буквально бьет током. Россия уверенно ведет в этом безумном танце, его ладонь, обжигающая и влажная, скользит вверх-вниз, объединяя наконец в едином темпе. Но он не собирается доводить их до общей разрядки. Лишь немного притупить боль, расползающуюся цепкими щупальцами изнутри. — Да, — отвечает он и резко останавливается. Америка едва не плачет, пытаясь бедрами подтолкнуться к России, но тот несильно бьет его, желая отрезвить. Парень вздрагивает и откидывается на подушку, все еще извиваясь. Его рука сама тянется к члену, но ее грубо перехватывают и заламывают над головой. — Кто-то обещал быть покорным, — хрипло напоминает Россия, но руки отпускает. Америка мычит что то нечленораздельное, но чуть успокаивается. Пока его Россия рядом, все хорошо. — Молодец, — глядя на затихшего парня, хвалит Россия. И целует. В этот раз нет грубости, не боли, только мягкие, ангельские касания, от которых разливается тепло в груди, а сердце трепещет, как птица. Америка стонет в поцелуй, не желая, чтобы он когда-либо прекращался и Россия исполняет его желание. Он нежно притягивает размякшего парня, усаживая на колени и наконец сам откидывается назад, позволяя Америке вести, позволяя делать со своими губами что-то невообразимое. Сладкое. И Америка делает это, не замечая, как своим безрассудством сам распаляет звери в груди русского. Он будто нарочно трется о член парня, при этом невесомо восседая на нем и углубляет наконец невинный поцелуй, зарываясь во влажные курчавые волосы. Руки свободно блуждают, исследуя рельефное тело, чуть сдавливают соски в отместку за недавнее истязание и наконец касаются тех самых шрамов. Россия отстраняется, когда Америка пытается на них взглянуть, разорвав поцелуй. — Тебе не нужно, — начинает Россия и осекается на полуслове, потому что Америка нежно сцеловывает каждый шрам, забирая боль себе и шепчет что-то про себя. — …двенадцать…тринадцать…четырнадцать, — Америка смотрит наконец на него безумным взглядом, — Их четырнадцать, — Россия не знает что ответить на эти слова, произнесенные с укором. Почему-то ему сейчас ужасно стыдно перед США. — Прости… — в глазах Америки стоят слезы. — Ты не виноват, — отвечает Россия, — Я просто слишком слабый. — Нет, ты сильный, — убежденно отвечает США и когда Россия собирается его перебить, закрывает ему рот ладонью, — Я не подарок, ты и сам это знаешь. И возможно, нет, даже скорее всего, я принесу тебе еще много боли, — глядя на то как русский скривился, Америка не сдержался и притянул его к груди, — Но мы выбрали друг друга… И если однажды я увижу, что их пятнадцать… — он подносит свое запястье на уровень своего лица, — Вот здесь будет столько же. Он и не осознает какой эффект для России возымели его слова. Но в ту же секунду его вновь повалили на спину. Глаза русского налились кровью и светили мрачным блеском. Оба слишком упрямы. Оба слишком любят. И первым сдается Россия. Потому что так правильно. — Обещаю, — шепчет он, — Я тебе обещаю, что больше ничего с собой не сделаю.