Не по сценарию

      Гвен уверена, что ей вот-вот разорвёт сердце от страха. Кромешная тьма монолитом давит на её сознание, диким прибоем накатывает ужас. Солёная влага собирается в уголках глаз и скатывается, смешиваясь с холодным потом. Её крупно трясёт.       Гвен с детства боится темноты, и по ночам у её кровати остаётся светить высокий ночник, словно верный страж, отгоняющий от неё рождённые в жутких тенях кошмары. Несмотря на это, проснуться в абсолютном мраке было ещё не самым страшным. Ощущение инородного предмета во рту — вот, что едва не лишает её рассудка. Кляп. Ей нечем дышать. Руки и ноги крепко связаны. Она рывком переворачивается на бок и упирается во что-то сплошное и твёрдое. Разворачивается в другую сторону — препятствие. Мартин пронзает ужасная мысль — она вскидывает связанные руки и снова чувствует преграду. Замкнутое, узкое пространство. Она заколочена в гробу?! Разум вспыхивает и полыхает паникой, не оставляя ни единой цельной мысли.       Нужно успокоиться. Дыши, Гвен, дыши. Вот так.       Может, ей это только снится? Прошу, пусть это будет всего лишь сон. Очень реалистичный сон.       Девушке удаётся успокоить громыхающее у горла сердце и прислушаться. Нет, не гроб. А если и гроб, то на колёсах: она ощущает равномерное движение и слышит гул мотора. Её заперли в багажнике!       Эван?! Нет, братец, конечно, та ещё задница, и провернуть нечто подобное — вполне в его духе. У засранца специфическое чувство юмора, и если уж на то пошло, Гвен в долгу не остаётся. Но Эван, по крайней мере, оставил бы ей фонарик, чтобы не доводить до сердечного приступа раньше времени. Её похитили. Из горла рвётся истеричный смех и разбивается о кляп, вызывая удушье. Долго думать не приходится. Очевидно, отец перебежал кому-то дорогу и, погруженный в привычную суету, скорее всего, даже не заметил этого. Других причин своего похищения она не видит. Ещё вопрос, как им это удалось? Гвен точно помнит, что засыпала в своей кровати. Как кто-то пробрался в их дом мимо охраны, не разбудил слуг, а главное, обошёл систему сигнализации?       Гвен не уверена, когда в последний раз испытывала такой ужас. Ей страшно за себя, за брата и своих людей, о судьбе которых ей ничего не известно. Что с ними стало?       Близнеца ещё не было дома, когда она ложилась спать, и девушка надеется, что он остался ночевать у Куперов. Пусть хотя бы он будет в безопасности. Смерть одного из них уже будет ударом для родителя, а потерять обоих… Гвен передёрнула плечами, мысленно отвесив себе затрещину. Рано себя хоронить.       Когда ей удаётся более или менее успокоиться, она чувствует, как замедляется её склеп на колёсах. Кажется, они куда-то заезжают. Так и есть, машина встаёт — мотор глохнет. Сердце ухает в желудок, снова взлетает и принимается стучать где-то в ушах. Как с ней поступят?       Мартин дёргается из-за внезапного щелчка — крышка багажника поднимается. Для привыкших к темноте глаз внешний мир оказывается ослепительно ярким. Она жмурится и смаргивает выступившие слёзы, пытаясь рассмотреть лицо склонившегося над ней человека.       — Девчонка проснулась, — кому-то сообщает незнакомец.       — Вытаскивайте, — раздаётся в ответ. — Только осторожнее, шеф сказал не навредить ей.       Гвен охватывает облегчение. Если пленницу приказывают не трогать — она нужна невредимой. Хочется в это верить.       Она не брыкается, когда её аккуратно подхватывают и опускают на землю. Какой смысл в сопротивлении? Со связанными конечностями далеко не убежишь. Да и будь она свободна, её тело сейчас не в самом подходящем состоянии для побега: гортань сжимается в рвотных позывах, и её кренит так, что земля серьёзно норовит ускользнуть из-под ног. Против воли ей приходится положиться на помощь своих похитителей.       Босые ступни мгновенно замерзают, по обнаженным плечам пробегает холодок. Только сейчас Гвен понимает, что стоит в тонких пижамных шортах и лёгкой майке. Мартин окончательно убеждается, что её выкрали прямо из постели, возможно, усыпив какой-нибудь психотропной или наркогенной дрянью. Отсюда и головокружение с тошнотой. Интересно, как скоро у мужчин иссякнет запас вежливости, если она попросит плед?       Ноги ей вскоре развязывают. Когда один из мужчин вынимает кляп, она едва удерживает слёзы облегчения и невольно испытывает благодарность. После первой в своей жизни поездки в багажнике и многозначительного щелчка заряженного ствола у виска, кричать и звать о помощи как-то не хочется. Вместо этого Гвен принимается незаметно осматриваться, стараясь на всякий случай запомнить лица похитителей и окружающую обстановку. На первый взгляд помещение похоже на просторный амбар, захламлённый беспорядочными рядами дощатых ящиков и контейнеров. На нескольких из них Гвен замечает товарный знак: что-то вроде кристалла, заключённого в окружность. Кажется, она уже видела такой где-то.       Мужчин трое, и она уверена, что никогда прежде их не встречала. Все трое вооружены и, несмотря на обходительное обращение, Мартин чувствует, что лучше не нарываться.       — На кого вы работаете? — девушка осторожно прощупывает почву, проверяя границы дозволенного.       — Скоро увидишь, ступай, — её легко подталкивают вперёд, к высокой узкой двери.       Подсознание девушки неожиданно бьёт тревогу, фокусируя внимание на одной, казалось бы, незначительной на первый взгляд детали: ей не завязывают глаза, не натягивают на голову провонявший сыростью мешок и вообще никак не препятствуют осматриваться. Кажется, она в дерьме. Гвен просмотрела достаточно триллеров, чтобы понимать, насколько она в дерьме. Она просто в глубокой яме, по края заполненной первосортным дерьмом. Или она ничего не смыслит в похищениях, или её не собираются отсюда выпускать. Живой уж точно. Гвен надеется, что фильмы — не самый надежный источник информации и пытается дышать ровнее.       Девушку заводят в ещё одно широкое помещение, на этот раз практически пустое, не считая двух грузовых фургонов и небольшого стола с единственным стулом, на который её и усаживают. Перед ней сиротливо горбится настольная лампа.       Потолки здесь выше, с характерной для складов металлической конструкцией балочных перекрытий. Дальние части помещения скрываются в полумраке скупого освещения. Гвен непроизвольно ёжится. Если её предположения верны, они в каком-то логистическом центре и, скорее всего, заброшенном, судя по толстому слою пыли на ящиках в предыдущем помещении. Где же она всё-таки видела тот логотип?       Спереди эхом отскакивая от пустых стен раздается дробный перестук каблуков, и из тени выступают ещё двое мужчин. Один из них по виду ровесник отца, может немного старше. Довольно солидный мужик, на головореза не смахивает. Может, пронесет? Сложив руки в карманы, незнакомец окидывает Гвен острым оценивающим взглядом, и она отвечает ему тем же. Мужчина хмыкает.       — Развяжите девочке руки, — следует негромкий приказ.       Гвен морщась потирает поврежденную кожу запястий и бросает на мужчин недовольный взгляд. Улыбка «шефа», а это должно быть он и есть, расползается шире.       — А волчонок не из робкого десятка, — он проводит рукой по заросшему поседевшей щетиной подбородку. — Ни слёз, ни истерики. Боец. Вся в отца — старого волка.       Что-то в этом жесте мужчины, в его словах и манере держаться кажется ей знакомым, щекочет глубины памяти, взывая к давно канувшим воспоминаниям. Она уже видела его раньше.       — Кто вы? — Мартин чувствует, что пришло время для разъяснений и теперь ей не откажут в ответах. — Что вам сделал мой отец?       — Что твой отец сделал, — хмыкнул незнакомец. — Этот сукин сын решил, что может надуть меня. Воспользоваться моими деньгами и выкинуть за борт. Только Фрэнка Арджента не так просто вывести из игры.       — На кой чёрт папе ваши деньги, когда у него своих — хоть подтирайся? — она с вызовом скрещивает перед собой руки и насмешливо вскидывает бровь. — Кажется, на днях он так и сделал.       — Храбришься, — усмехаясь тянет Арджент. — Говорят, нищета учит смирению. Твой отец на волоске от банкротства, хоть и признаюсь, пока неплохо это скрывает.       — Что за бред! У отца всё под контролем, как и всегда.       — Сэмуэль Мартин — мастер блефа, вот и весь его контроль. А это не спасёт его от разорения. Акции компании стремительно падают, и единственный выход — продать бизнес, пока есть желающие и есть, что продавать. Но твой отец крепколобый старый осёл, он держится за своё дело крепче, чем сосунок за юбку матери. Настолько, что не побрезговал «грязными» деньгами, лишь бы удержаться на плаву. Моими, кстати, деньгами. У него имелся какой-то план, но судя по моим сведениям, он провалился, так что век старого волка на исходе. Он задолжал мне не только деньги.       — Ложь! — с каждым словом Арджента девушку трясёт всё сильнее. — Мой отец никогда не опустился бы до сделок с людьми вроде тебя!       — Плохо ты папашу знаешь, — хохочет Фрэнк. — Думаешь, он выехал в бомонд на чести и благородстве? Как и любой бизнес, девочка, дело твоего отца пустило корни на чьих-то костях.       Гвен, наверное, накинулась бы на мужчину, но она предусмотрительно пригвождена к месту крепкой хваткой его людей. Она ещё некоторое время сопротивляется, сыпая проклятиями, но вскоре затихает, тяжело дыша.       — Думаешь, я поверю в бредни поехавшего уголовника? — стоит девушке вернуть самообладание, как она вспоминает две вещи.       Обо всех слухах мирового масштаба Гвен почти всегда узнает в пересказе Эвана и, как оказалось, иногда даже запоминает. В памяти всплывает болтовня близнеца о неком Фрэнке Ардженте. И если отбросить колоритные комментарии братца, то суть сводится к тому, что генеральный директор лидирующей алмазодобывающей корпорации страны был арестован по обвинению в организации и осуществлении сбыта алмазов в чёрный рынок.       И если её выводы верны, Гвен сейчас находится в запустелом логистическом центре как раз этой самой корпорации, некогда твёрдо удерживающий свой статус в алмазодобывающем секторе. Впрочем, Эван, кажется, упоминал об активных действиях по восстановлению репутации компании под руководством уже другого промышленника, но вряд ли это как-то может помочь Гвен выйти из глубокой задницы.       Второе, что она припоминает — визит этого Арджента в их дом незадолго до его ареста. Да, она абсолютно уверена, что события развивались именно в этом порядке: около года назад Арджент встречался с её папой и несколько месяцев спустя был арестован.       И только сейчас, сложив кусочки головоломки, она понимает, что это один и тот же человек. Внутри всё переворачивается, стоит вспомнить, как радушно принимал его отец, словно старого друга. Что, если папа действительно… Нет, всё это указывает лишь на их знакомство, не больше. Папа, как и весь остальной мир, мог и не догадываться тогда, что за личность скрывается под маской порядочного делового человека. Нельзя поддаваться на провокации старого мерзавца.       — И по чьей милости, ты думаешь, я оказался за решёткой? — между тем распаляется мужчина, нависая над Гвен. — Мартин подставил меня. Слил копам, как только получил свои деньги, и концы в воду!       — Мне плевать, как ты там оказался. Если папа и замешан в этом, он только сделал всем большое одолжение, — Гвен кривит душой, она привыкла идеализировать образ отца и теперь просто раздавлена сомнениями, но Ардженту знать об этом не следует.       Она всё выяснит позже… если выживет.       — Это теперь неважно, — взгляд мужчины тяжелеет. — Сэмуэль поймёт, что не стоило меня злить, когда ему придётся обойти все морги страны, собирая любимую дочь по частям.       Глаза девушки в ужасе расширяются. Дыхание замедляется, застревая в груди. Её собираются пытать? Она надеялась, что урод потребует за неё выкуп, но, очевидно, месть интересует его больше, чем деньги.       От переизбытка эмоций парная метка на предплечье начинает болезненно пульсировать. Снова. Кажется, сотый раз за последнюю неделю, с тех пор как проявилась. Начинается всё с небольшого зуда, который Гвен не всегда замечает, но вскоре кожа пухнет и краснеет, отзываясь мгновенной болью на малейшее прикосновение. Эта долбанная гиперчувствительная татуха ведёт себя как капризная сучка, постоянно требующая внимания. Она реагирует абсолютно на все изменения в организме девушки и даже вне его. Чёрт, она воспаляется даже от адресованных Гвен похотливых взглядов озабоченных мудаков, словно верный пёс, сторожащий целомудрие девушки для того, кому она теперь принадлежит. Будто ему есть до неё дело. Будто мало ей бессонных ночей, когда образ Пары прошибает её мечущееся тело острым томлением.       Арджент кивает двоим, что возвышаются по сторонам от девушки, и те, грубо схватив её за локти, отрывают от стула. Как-то быстро эти дуботрясы забывают об обходительности. Боль в предплечье поднимается на новый уровень, словно метку ковыряют раскалённым ножом. Гвен приглушенно скулит сквозь стиснутые зубы. Мужество в полушаге от того, чтобы покинуть её по-английски, когда за спиной поднимается гул голосов.       — Райан! — Фрэнк переводит взгляд на группу вошедших людей. — Не ожидал тебя так скоро.       — Я закончил раньше, — раздаётся низкий голос, от которого по телу словно проносится разряд молнии, поднимая волоски дыбом.       Гвен ощущает, как тяжелеют мышцы, и бдительная, мать её, гравитация прочными нитями тянет безвольное тело вниз. Девушка почти рада, что её удерживают два амбала, потому что в голове расплывается густой туман, и всё, что она может — наблюдать размагниченным взглядом, как Арджент с довольной улыбкой пожимает руку её Истинного. Её, пекло всех их побери, Истинного! Она, должно быть, сходит с ума или видит кошмарный сон. Или, может, оказалась в блядской параллельной вселенной, где Истинный братается с твоими похитителями. Потому что так не должно происходить на самом деле.       Гвен жмурится и шумно выдыхает. Разжимает веки и сталкивается с холодной сталью в глазах шатена. Райана, да. Теперь она хотя бы знает его имя. На его лице проскальзывает узнавание. Пристальный взгляд задерживается на хирургическом пластыре, прикрывающем её мётку, и поднимается к чужим рукам, грубо удерживающим Гвен за локти. Она может поклясться, что на скулах мужчины проступают желваки. Но, возможно, оглушенный мозг принимает желаемое за действительное, потому что в следующую секунду шатен безразлично отворачивается.       — Кто тут у вас? — не обращая внимания на ошарашено вылупившуюся девушку, Райан выуживает из кармана потёртой кожанки сигарету и затягивается.       — Отпрыск Мартина, я говорил тебе, — Арджент хмурится, — жаль, что и парня достать не удалось. Но уверен, девчонки достаточно, чтобы уничтожить ублюдка.       Гвен затаив дыхание наблюдает за реакцией Райана. Он же не оставит её на растерзание этой швали? Мужчина может не хотеть отношений, но в нём должны, просто обязаны заговорить защитные инстинкты!       Даже если и сам он конченый отморозок.       Но Райан лишь кивает и выдыхает дым.       — Думаю, достаточно, — встряхивает пепел.       Зародившаяся в груди хрупкая надежда на спасение расходится паутиной трещин. Девушка титаническими усилиями удерживает созревающую истерику. Она просто угодила в цирк уродов, не иначе. И её Пара — главный фрик и гвоздь программы.       — Уведите нашу гостью, — Фрэнк взмахивает рукой, — нам с Райаном нужно потолковать.       Гвен грубо разворачивают и подталкивают к выходу. Несколько мгновений её разум дрейфует в полной прострации. Но когда сигналы мозга прорываются сквозь вакуум отрешённости, Гвен сбивает шквалом паники. Удивительная штука эта связь родственных душ. В их первую встречу её Истинный отказывается заявить на неё права, во вторую — безучастно наблюдает, как её волокут прочь вышибалы Арджента, у которого на неё многообещающие планы. Видимо на их связи природа решила отдохнуть, потому что Гвен окончательно уверяется, что в глазах Райана она — пустое место. И всё же, девушке каждый раз так тяжело его покидать. И если в ту ночь в клубе её сердца коснулась лёгкая грусть несбыточного, то в эту самую минуту девушкой владеет первобытный бесконтрольный ужас. Вопреки здравому смыслу и любой логике, она каждым дюймом кожи ощущает, будто её отрывают от самого надёжного на всём свете человека, утаскивают из единственной безопасной гавани, рядом с Истинным.       Пустой взгляд которого провожает её сквозь ленивые выдохи табачного облака.       Чёрт бы побрал этот грёбанный мир.       Гвен сотрясают волны возмущения и обиды. На него, на себя, на своенравную судьбу, что непонятно за какие грехи подкинула ей морального урода. Гнев скапливается на вспухшем языке отборным матом и давит на нёбо, рвётся сквозь сжатые челюсти. И чешется выплюнуть в каменное лицо мужчины, что он — говна кусок, продемонстрировав на прощание идеальный маникюр на перламутровом ноготке известного пальца.       Но в последнюю секунду ей удаётся выставить щиты, о которые разбиваются разрушительные волны эмоциональной катастрофы. Гвен стискивает зубы и позволяет увести себя в неизвестность. Потому что всё, что ей сейчас остаётся — это чувство достоинства, которое она не позволит им растоптать. Если ей предстоит умереть, она не доставит врагам удовольствия лицезреть её слабость.