По ту сторону кожи

Санса трещит каждой костью, когда он приходит. Приходит, и словно запускает ей пальцы под ребра, выжимая комки ощущений и воспоминаний, изуродованные куски мяса, изглоданные и рваные, не прижившиеся в грязном месиве, которое оставил после себя Рамси. Это было больно. И Санса готова рухнуть к его ногам, когда встречает этот взгляд - и дрожит, ежится в подкожных нахватах мерзлоты, разливающихся в венах и тканях. От Теона остался покореженный остов плоти, тело на искривленных, изломанных костях, и он смотрит на Сансу прозрачными, пустыми, чужими глазами, и выгибает губы незнакомым, насквозь больным изломом - и Санса не была с ним волком, не была зверем, не могла, - только уставшей, истаявшей девочкой, которую он спас, и все это всколыхивается чудовищным сгустком и спазмом по ту сторону кожи. От этой боли хочется выть. И она почти воет, когда Теон опускается перед ней на колено - перед ней и дотракийской девчонкой, желавшей зимнюю корону, но напоенной луной и пеплом, и ей нет здесь места, и Теон называет ее королевой, но смотрит лишь на Сансу, - и заходится хрипами в простуженном, ветреном голосе. - Я пришел биться за Винтерфелл, леди Санса. Если примете. В Теоне и море, и шторм, и северные вьюги - Теон снова отдает ей свою жизнь, швыряет ей под ноги, как мясо швыряют собакам, и Санса оглушенная, слабая, бескожная перед ним - потому что Теон не может, потому что он снова умирает за нее, потому что между ними шквал из смертей, благодарности и боли, и от этого гнется хребет, и Сансе кажется, что она умрет, обязательно умрет, потому что от всего этого просто не может дышать. - Я никогда не прощу тебе этого. Слезы обжигают и въедаются в сгустившуюся плоть раскаленными брызгами, когда она обнимает Теона, обдирая пальцы о выступы и впадины костей, Теон пахнет кожей, морем, солью и сталью, Санса давно прижила его на изнанке собственных внутренностей, и в глотке корежится внезапная обглоданная нежность, когда Теон робко цепляется за ее плечи, кажется, впервые за эту жизнь. - Я никогда к тебе не прикоснусь. Санса вжимала пальцы в его плечи, руки, глотала ворох обидных слов и злых усмешек, которые вырождал когда-то (вечность назад) ее язык, и внутри нее стыло целое Железное море, разбитое штормами на окостеневшей коже, когда Санса шептала: - Я скучала. Боги, как же я скучала.

_____

- Ты приняла его обратно. Голос Джона злой, шипящей пологостью продирается в голову, и Санса веселится, когда прячет насмешку и обиду за воспаленными веками и говорит: - Ты же говорил, что нам нужны союзники. Или это касается только твоей королевы? Санса выеживается всей шкурой и в этой комнате им вдвоем становится тесно, душно, ее горло расшатывается, когда Джон смотрит вот так, и Санса хочет вылезти из собственной кожи, под которой разлагалась долгие годы, пока он не пришел (почему тебя не было раньше, почему я была с каждым из них и не была с тобой, Джон?). - Он предал Робба. Почему ты веришь ему? Джон давился злостью и больным желанием коснуться ее, и это скручивало жилы в тугой ком за грудиной, а Санса была колючей, была горькой, была почти ненавистна ему - и Джон хотел ненавидеть ее, потому что было бы проще (твоя сестра, Сноу, кто поимеет ее и твой Север следующим?). И Джон кипел, когда она открывала рот в этой блядской ухмылке, словно бы все знала, словно видела все, что он представляет себе в жарком полумраке спальни, когда остается один - и тянется к нему ладонью, чуть касаясь бледными пальцами взрезов скул: - Он умрет за меня. Голос Сансы был тихий, насмешливый, и Джон вспыхнул, перехватывая ее руку и сжимая пальцы почти до вспыхнувшей боли, резко притягивает к себе и замирает, оглушенный той покорностью, с которой Санса поддается ему. У нее взгляд голый, влажный, она запрокидывает голову, когда встречается с ним глазами, и им тесно рядом, жарко, Джон сжимает ладонь на ее шее, ощущая судорожный пляс пульса, вбивающийся в его кожу. Боги, что мы делаем друг с другом? - Я тоже умираю за тебя. Слова сорвались тяжелыми хрипами и тут же были пойманы ртом Сансы, податливо сминающимся под губами Джона, и она была мягкой, бескожной, послушно льнущей к чужому горячему телу. Мы одно, - оглушенно ощущала Санса, въедаясь в него дикими, больными поцелуями. Одна кожа. Одна стая. - Мы все умрем завтра, - полузадушенно выдохнула Санса, когда Джон, рыча, рванул ткань платья вниз по плечу, и он вылизывал эти слова, вылизывал бьющую ему прямо в рот вену на ее шее, и Санса задрожала, вжимаясь бедром в твердый член. Ладони Джона горячие и жесткие, они задирают ее юбку, и Санса задыхается, когда чувствует их на своей голой коже, и дрожит, разбитая желанием и ужасом. что мы делаем друг с другом Джон вжимает ее хребтом в каменную прохладу стены, Санса хватается за его плечи и стонет в его рот, когда грубые пальцы скользящим, влажным движением проходятся у нее между ног. Он зол на меня, - Санса послушно выгибалась навстречу этим касаниям и сходила с ума, давясь собственным дыханием на чужих губах. Он хочет меня. Ей казалось, что Джон обезумел, и что она тоже безумна, но кожа горела под его руками, плавились кости, и Санса возбужденная, мокрая, она точно сходит с ума, точно задыхается, когда его пальцы входят в нее, трогают изнутри и начинают толкаться. - Я не сделаю тебе больно, - его голос хриплый, оглушенный, забирающийся под кожу, и Джон дикий, изглоданный, срывающийся от осознания, что Санса голая перед ним, открытая перед ним, подставляет дрожащее горло под его клыки, и он больше не выдерживает этого влажного жара, охватывающего пальцы. Он толкается в нее резко, грубо, член входит с бесстыдным влажным звуком, и Санса забыла все слова, забыла все, что есть помимо этих ощущений и касаний, и тело словно взорвалось. Джон рычит, исступленно, голодно толкаясь в ней, входя все медленнее, все глубже, и замирает, прижимая ее всем телом к себе. Да. Мы одно.