***
Андрей прочел заявление Кати об увольнении, и опрометью бросился в ее кабинет. — Что это значит? — закричал он, но она не ответила. — Я спрашиваю тебя что это значит? Неужели я настолько тебе противен, что ты не можешь спокойно пройти мимо меня в коридоре? Или, может быть, ты полагаешь что я буду преследовать тебя до конца дней и поэтому увольняешься? Ты можешь быть абсолютно спокойна по этому поводу, и вовсе необязательно бороться со мной подобными методами. — Он на секунду замолчал, глотнул воздух, постарался успокоиться и заговорил тише: — Я больше никогда тебя не побеспокою. Все нормально. Я все понял, я усвоил все уроки. Компания никогда больше не будет расплачиваться за мои ошибки. Ни Зорькин, ни Валерий Сергеевич не виноваты в сложившейся ситуации, а они вынуждены будут уволиться, уйти вслед за тобой. Сотрудники, которые тебя любят, тоже не виноваты. Ты… Ты тем более не виновата. Не виновата ни в чем. Ты единственный человек, который может вывести компанию из кризиса, и ты должна, ты обязана доделать все до конца. Именно поэтому уволюсь я. Да… Не переживай! Ты можешь спокойно отвечать на телефонные звонки, я тебе больше никогда не позвоню. Ты можешь спокойно ходить по коридорам, я здесь больше никогда не появлюсь. Обещаю тебе. — И вдруг снова сорвался в крик: — Я навсегда исчезну из твоей замечательной жизни! Разорвав ее заявление об увольнении, Андрей не оглядываясь пошел к двери, но задержался в проеме, обернулся в надежде услышать хоть одно слово от той, без которой не мог дышать, но она молчала. Пора было прекращать портить ей жизнь своим присутствием, и Жданов, собрав последние силы, сделал шаг в приемную, и даже дверь за собой закрыл аккуратно, хотя хотелось жахнуть ею со всей силы. Дальше он действовал на автомате — зашел в свой кабинет, написал заявление об увольнении, отказ от акций компании, дарственную на личное имущество в счет погашения долгов «Zimaletto» и письмо. Личное письмо для нее, для Кати: «Я бы все отдал за возможность работать вместе с вами, но, по известным нам обоим причинам, это невозможно. Я желаю вам и компании всего самого лучшего. Уверен, что под вашим руководством «Zimaletto» ждет блестящее будущее. Настоящим письмом уведомляю вас о своем выходе из состава Совета директоров. Все необходимые документы я поручил составить и подпишу. Я больше не хочу иметь отношения к компании. P. S. Я очень люблю тебя, Катенька, поэтому исчезаю из твоей жизни, может, тогда ты сумеешь стать счастливой. Будь счастлива, умоляю тебя, будь счастлива, иначе моя жертва окажется напрасной. Прощай». Маме Андрей позвонил уже из аэропорта: — Пожалуйста, не перебивай меня, — попросил он. — Я улетаю. Не спрашивай куда. Далеко. Мамуль, уговорите Катю остаться, только она сможет спасти компанию. — Андре… — Мама, не перебивай, — в отчаянии вскричал он. — Я сейчас отключу мобильный, я даже разберу его на запчасти, чтобы вы не смогли определить, где я, но завтра в шестнадцать ноль-ноль, позвоню тебе, чтобы узнать новости, не занимай линию. Тут же нажав кнопку «отбой», Жданов вынул SIM-карту из мобильного, убрал ее в портмоне, и быстрым шагом пошел на посадку. А назавтра выяснилось, что Катерина все-таки уволилась и что Сашка хочет продать компанию, что отец в ужасе и чуть ли не в предынфарктном состоянии. Что было делать Андрею? Добить отца? Пришлось возвращаться, брать бразды правления в свои руки, и вытаскивать компанию из той ямы, в которую сам же ее посадил, продолжая работать по Катиному плану вывода «Zimaletto» из кризиса, правда, несколько его доработав. Он дневал и ночевал на работе, не позволяя себе отвлекаться не только на развлечения, но и на отдых, на нормальный обед, и все-таки не успевал делать все намеченное, тем более, что его бывшая невеста Кира выносила ему мозги разговорами о возвращении к ней, пожирая и без того ограниченное время. И однажды он сдался, позвонил Ромке, недавнему другу, отношения с которым были разорваны. Как ни странно, тот сразу откликнулся на просьбу о помощи и сразу же вышел на работу. Прежней дружбы не получилось, увы, отношения стали натянутыми и даже прохладными, но пахал Ромка на совесть. Кате Андрей не звонил ни разу, он же пообещал больше ее не беспокоить, вот и не беспокоил. Правда, когда накатывала на него невыносимая тоска, он прыгал в машину, ехал к ее дому и часами, украденными у сна, смотрел на окно ее комнаты, которое, как правило, было темным. А через месяц Зорькин пришел за отчетом и… отнял у него даже призрачную надежду на возможность счастья. — Она уехала в Питер, — после долгих, униженных просьб рассказать, как поживает Катенька, сквозь зубы выдавил Зорькин. — Давно? — В тот же день, как уволилась из «Zimaletto». — С Борщовым? — Да, — недовольно буркнул Николай, чувствовалось, что Михаил ему не нравится еще больше Андрея. — Они расписались. — В смысле? — Жданову показалось, что он ослышался или чего-то не понял. — Поженились они, неужели не ясно? — Коль, она ведь не любит Борщова. Зачем она себе жизнь сломала? — Это ты ей сломал жизнь, понятно? И нечего теперь скорбящего из себя корчить. И не лезь к ней, и не ищи, слышишь? Дай ей забыть и тебя, и то, что ты с нею сделал. Сдержи свое слово, если ты мужик. Андрей сдержал… Никто не знает, чего ему это стоило, но сдержал. Даже в Питере, куда он поехал после окончательного расчета с «НикаМодой», чтобы хоть одним глазом, хоть на мгновение увидеть Катю, он к ней не подошел, не стал смущать покой глубоко беременной женщины. Посмотрел, как она весело щебечет с Михаилом, как тот аккуратно ее придерживает, приобняв по-хозяйски за располневшую талию, скрипнул зубами, и больше уже никогда не пытался увидеться с Катенькой. Жданов хотел, чтобы она была счастлива, она, судя по всему, счастлива… Он не станет мешать. Как он жил следующие четыре года после поездки в Санкт-Петербург, он и сейчас вспоминать не хочет. Работал на разрыв аорты, и пил. Пил и работал, стараясь заглушить в себе даже мимолетные воспоминания о Катюше. А если он не работал или не пил, то думал он о ней и только о ней. И сердце сжималось, и выть хотелось, и жизнь начинала быть в тягость. Ромка уволился через восемь месяцев после возвращения… Андрей даже облегчение испытал, потому, что Малиновский в своем искреннем желании вытащить Жданова из глубокой задницы, в которую тот был погружен, постоянно ковырял его и без того не заживающую рану, то ругая Катюшу на чем свет стоит, то пытаясь подсунуть ему самых красивых и сексуальных девушек, и при этом снова ругая Катеньку. Ни ругаться, ни драться с бывшим другом, защищая любимую, у него не было никаких сил, и слушать о ней гадости тоже сил не было, он просто вставал уходил и напивался. Жизнь начала потихоньку возвращаться к Андрею, на пятый год после расставания с Катей. И помогла ему, как ни странно, Кира, к тому времени успевшая выйти замуж, родить прелестную малышку и даже стать ему единственным… другом. Вернее не так чтоб другом, но все же. По крайней мере, она его не раздражала, и с нею он мог говорить. — Тебе просто нравится страдать? — как-то спросила она у Жданова, застав его с бокалом виски в руке в середине рабочего дня. — Или все еще хуже? Может, тебе всего лишь нужен повод, чтобы выпить? Это вторая стадия алкоголизма, но ты не переживай, перейдешь к третьей стадии, уже и повод не нужен будет. Пей, Андрюшенькка, пей! Пока ты справляешься с работой, мы закрываем глаза на то, что наш президент — алкоголик. Перестанешь быть полезен, мы тебя вышвырнем, возьмем управляющего, а ты пропив квартиру и прочее, сдохнешь где-нибудь под забором. Впрочем, я не твой доктор, не твой учитель, лечить и учить тебя не собираюсь. Кира ушла, а он задумался. Впервые за эти годы задумался о себе, о своей собственной жизни, и образ Кати, уже размытый и полузабытый в этот раз ему не помешал. Пройдя полный курс лечения от алкозависимости, на следующие пять лет Жданов ушел в загул. Нет-нет, про «Zimaletto» он не забывал, компания по прежнему была у него на первом месте, но гулять он начал с такой активностью, менять партнерш с такой частотой, что куда там Ромке с его рыбОньками-бабОчками. Увы, и плотские утехи приносили ему мало радости. Ни одна не смогла его зацепить так, чтобы он ее помнил хоть пару дней. Одна сплошная физиология, и ни какой душевной привязанности или интереса… Вот тут в его жизни и появилась Катя. Не та, другая, ставшая его женой. Сама судьба отправила Машу Тропинкину в декрет, и привела к нему на собеседование скромную милую девушку Катерину Викторовну Гладышеву. У него даже сердце ёкнуло, когда новая Катенька достала из сумочки и водрузила на нос очки, а уж когда она затараторила, что она знает о «Zimaletto», память выхватила из прошлого очень похожий эпизод, правда неотчетливо и не больно, но это все равно было лучше, чем ничего. Новая Катенька отнюдь не была такой уж скромницей, Жданов и сам не заметил, как однажды после работы она оказалась на его столе, а через месяц, когда он уже подумывал о ее увольнении, огорошила сообщением, что беременна, причем умудрилась его убедить, что это он затащил ее на стол, и никак иначе. «Это судьба, — подумал он. — Пора мне завязывать с гулянками, пора строить дом, сажать дерево и растить сына. И пусть Катюша не очень умна и трудолюбива, зато она тихая, скромная, любит меня, будет верной женой, родит мне наследника, а может даже не одного, и стану я нормальным степенным и взрослым». Ну, может, не совсем так Андрей тогда подумал, но сути это не меняет. А потом случилась эта беда, в которой конечно же, он был виновен. Он всегда и во всем был виновен. У всех! Он и сам поверил в свою вину, привык к тому, что он перманентно виновен… Всегда и у всех…***
Андрей вернулся в настоящее, тяжело вздохнул, подумал: «Виной больше, виной меньше», горько усмехнулся и вошел в подъезд. — Есть будешь? — с порога спросила жена. И никакого скандала, хотя его не было дома почти трое суток. — Нет, Катюша, есть я не буду. Ты присядь, нам нужно поговорить. — Что-то случилось? — спросила она равнодушно. — Случилось. Прости. Я люблю другую, и прошу у тебя согласия на развод. — Ну, и люби на здоровье. Разве я тебе мешаю жить своей жизнью? Зачем смешить людей и разводиться? — Катя, я хочу жить не с тобой, пусть даже формально, а с женщиной, которую люблю. Я хочу жениться на ней, неужели это не понятно? — Живи, я тебе не мешаю, твою постель уже года три не навещаю, но развода я тебе не дам. Мне нравится статус замужней женщины и дивиденды, которые он приносит! Она впервые говорила ему такие циничные вещи, и таким холодным светским тоном, что Андрей опешил, забыл про свою вечную вину перед ней и перешел в наступление. — Извини, родная, но не в твоей власти и не в твоих силах удержать меня, ясно? Я завтра же подаю на развод, детей у нас нет ни больших, ни маленьких, так что я добьюсь свидетельства о расторжении брака в течение часа. — Зато у нас есть имущество и деньги, — в запале гадко осклабилась Катерина, показав тем самым свое истинное лицо, — я не собираюсь бедствовать, разведясь с тобою. Ты мне за все заплатишь, за все. За мой выкидыш, за мою депрессию, за свое невнимание ко мне и за… За… За все! Я оставлю тебя голым и босым. И на что ты будешь содержать свою новую семью? Станет твоя пассия терпеть возле себя старого, нищего самодура-импотента? — Дура ты, Катька, дура, — вдруг рассмеялся Андрей. — Зря ты так, я собирался оставить тебе квартиру, машину, приличный счет в банке, но знаешь что? — Что? — Моему сыну, пожалуй, все это будет нужней. — Твоему сыну? — Да, моему сыну, женщина, которую я люблю, ждет от меня ребенка. — От тебя? — дико захохотала Катя. — Ой! Не могу! От тебя?! Ну, слушай, сейчас ты получишь свой апперкот…