Прикройте гештальт

салли возвращается домой с проблесками рассвета, пока энон спит. салли слегка смущён, потому что из-за него энон спит на диване. но сейчас это не так важно. салли возвращается домой к родителям и брату. ёбаный серпентарий. *** из кухни доносится запах копоти и масла. оседает в лёгких. до чего же невкусно. просто мерзость. - вот ты и вернулся, сал. хорошо погулял, я смотрю? это мачеха. готовит лазанью. уже лет семь как одна лазанья трижды в день. что поделать - остальные блюда мачеха готовит хуже. - я взрослый парень, - отвечает салли. - мне уже больше двадцати, чёрт возьми. - да, хорошо погулял. мачеха дёргает салли за ворот свитшота, обнажая два ярких засоса. - и кто же она? или может, он? тебя за девицу легко принять. - вашего сына, впрочем, тоже, - язвит салли. - не смей оскорблять ларри. что ж, не буду отвлекаться от готовки. с тобой разберётся твой отец. отец уже здесь. его штаны расстёгнуты, он держит в руках увесистый ремень. салли не кричит, когда отец его бьёт. салли привык. но то, что нежность энона так быстро переходит в жестокость родственников - будто ведро ледяной воды после купания в горячем источнике. и не поймёшь, закаляет или травмирует. когда отец заканчивает избивать салли ремнём, на заднице салли просто живого места нет. салли за двадцать. но его до сих пор бьёт отец, как если бы салли был второклассником, притащившим двойку из школы. и салли не может ничего поделать, салли низкорослый и щуплый, а отец сильный. салли не может встать, поэтому укрывается одеялом и лежит на животе, разглядывая спинку кровати. но и это ещё не всё. *** салли вздрагивает от звука шагов. размеренно, чеканно стучат берцы, которые салли называет "говнодавы". и кровь будто стынет в венах салли. "ларри". ларри подходит к салли, внушая ему первородный ужас. хуже едких слов мачехи, хуже отцовского ремня. ларри не церемонится. не смазывает, не ласкает. лишь отпускает пару грязных шуток про засосы салли. и делает своё дело, как привык за последнее время. ларри чувствует свою вседозволенность, ларри шипит салли на ухо: - ты будешь принадлежать только мне, понял, салли-кромсали? никому, никому другому. никто не имеет права делать это с тобой, кроме меня. в колонках орёт какой-то метал. салли не шарит. и вообще метал не любит. но музыкальный долбёж по всем возможным инструментам - идеальный способ заглушить отчаянные крики салли. а ларри ещё и подпевает в процессе. и салли больно, плохо и больно. это унижает и уничтожает. "только бы был здесь энон, он бы не допустил". горячая кровь стекает по бёдрам салли. и нет никакой пощады. "я обязательно расскажу энону всё, он поможет мне". - что ты там пищишь, уёбок безлицый? ты только мой. ничей больше. как пиздецки подло со стороны ларри - самоутверждать своё эго за счёт брата, который не может ответить ни слова. салли - бессловесная, безвольная тварь перед молохом в лице ларри. в душе салли стыд борется с ненавистью. пока ничья. ларри уходит, бросая салли лежать на кровати одного. *** салли плачет, уткнувшись лицом в подушку. салли понимает, что энон не придёт, что у него работа, другие клиенты. какое ему дело до салли? такой же, блять, клиент, кошелёк на ножках с пятнадцатью долларами за душой. и всё-таки, после всего, что было… энон - единственный шанс на спасение салли. не воспользоваться этим шансом - значит обречь себя на окончательную погибель. на медленное внутреннее гниение. а пока салли лежит. без возможности встать. телефон - на письменном столе. всего метра два от кровати, но в положении салли это слишком далеко. остаётся только ждать. скоро всё заживёт, если только ларри не захочет ещё потешиться. скоро всё стабилизируется. но пока вся семья вгоняет салли глубже в его травму, надежда на это так слаба и эфемерна. ёбаный серпентарий.