23 февраля 2018
Гладкие бусины лежат в руке непривычно. Илья с недоверием смотрит на чётки, не поддаётся завораживающему лазурному блеску. Кажется, что ему подсунули чужой заказ — ну не могут быть столь идеальными чётки, которым столько лет. Если бы ими занимался какой-другой мастер, Илья бы точно уверился в том, что этот человек решил пойти лёгким путём — купил новые и отдал взамен старых, как якобы отремонтированные. Но к этой мастерице он обращался не впервые. Обычно — с просьбой заменить леску. Он и сейчас пришёл по тому же поводу, положил перед Сашей пакетик с россыпью потрёпанных бусин и, услышав горький вздох, подумал: всё, не возьмётся. С тех пор, как он впервые заявился в эту мастерскую, она знатно набила руку, и теперь больше работала с ювелирными украшениями, чем с бижутерией, а он всё равно помнил её с «пальмой» на голове, перетягивающую те «дорогие» чётки прямо при нём. Теперь они и впрямь стали дорогими — не сильно затратный, но вполне себе регулярный ремонт сделал их бесценным экземпляром. Каждый раз Александра качала головой, говоря, что проще было бы приобрести новые, и даже готова была сделать такие же на заказ, но Илья упрямо отказывался. Других ему было не нужно. А сейчас она сотворила чудо. Он пытается вспомнить, какими они были изначально, но не выходит. Даже фотографии нет — все, если и были, то у Лёшки остались, а он наверняка уже давно всё выкинул. Но это абсолютно совершенно точно те же самые чётки. Может, за исключением пары бусин, которых ему не удалось собрать. Было в этом что-то символическое. Ничто не будет прежним, но всё можно наладить. Медитативно перебирая их в руках, Илья думал о внезапно свалившемся наследстве. Отца не было в живых уже так долго, что он и не полагал, будто что-то могло остаться. А теперь по всему выходило, что остались не только деньги, но и некая тайна. Ожидая своей очереди в банке, он бесцельно листал сберкнижку, пока не обнаружил еле заметные карандашные следы на страницах. Они были не на каждом листе, всего пара букв или цифра. Их хаотичный порядок едва не привёл его в отчаяние и чуть не заставил прошляпить очередь. Его наследство с учётом индексации оказалось чуть больше той суммы, с которой он уезжал в неизвестность с Хелен, и было скорее приятным бонусом, нежели свалившимся с неба спасением. Да, можно было на какое-то время забыть о работе, не чувствуя тревоги о собственном финансовом положении. Но сейчас его занимало другое. Надписи в теперь уже бесполезной книжке напомнили ему об игре «Эрудит», в которую отец частенько с ним играл, приводя в замешательство каверзными словечками, которых ребёнок попросту не мог знать. В том, что здесь была скрыта загадка, Илья не сомневался. Вряд ли кто-то стал бы использовать сберкнижку в качестве записной. Нужно было хорошенько подумать — благо, времени у него было сейчас предостаточно. Он перелистывал страницы туда-обратно, будто в надежде, что буквы устанут от его мучений и сами выстроятся в ряд. И чуть было не отчаялся — может и не было в них никакой тайны. Но успокоиться так и не мог. Лежал на койке, перебирая чётки и прокручивая в голове беспорядочные слоги и цифры, до тех пор, пока не услышал где-то за стенкой гитару. Её только настраивали, а память услужливо подкинула стишок, который заучивали на уроке музыки: «Фа-до-соль-ре-ля-ми-си — кошка ехала в такси, си-ми-ля-ре-соль-до-фа — город есть такой, Уфа». Илья подскочил, озарённый пониманием, схватился за ручку и выстроил буквы в нужном порядке. Дубровка. Отец не мог написать просто так, он всегда заставлял задуматься над элементарными вещами. Вот и сейчас, глядя на незнакомый адрес, Илья думал, какой смысл был его шифровать? От мамы? От кого-то ещё? Столько вопросов оставалось без ответов. Но адрес на клочке бумаги мог хоть что-то прояснить. Нужно было ехать. Всего час пути. От Лёши всё равно не было никаких известий. Он старательно гнал от себя мысль, что на этом всё закончилось, что это и есть окончательно поставленная точка. Потому что знал, что если поддастся неприятным мыслям, это снова повергнет его в пучину отчаяния и паники. Потому-то так тщательно занимал каждую свободную минуту последних дней. Лишь бы не думать. Электричка прибыла строго по расписанию. Дубровка встретила крепким морозом и пустынными улицами. Редкие прохожие смотрели на него как будто с недоверием, сторонились глазеющего по сторонам незнакомца, сверявшегося с маршрутом в телефоне. Карта уводила его подальше от центра с его редкими многоквартирными домами и магазинами, вглубь узких улочек с покосившимися заборами, чередующимися с новёхонькими коттеджами. А если он и сюда зря приехал? Прошло столько лет с отцовской смерти, и уж тем более с того дня, когда ему в голову пришла эта загадка. Может и не живёт больше по этому адресу тот, кто мог бы прояснить, что отец хотел этим сказать. Илья поднял ворот пальто, жалея, что не подумал о шарфе по пути сюда, и вспоминая, видел ли где кафешку, чтобы погреться на обратном пути в ожидании отбытия. Увы, разве что зайти в продуктовый. — Заплутал? — послышалось справа. Задумавшись, Илья даже не услышал крадущегося сзади внедорожника. — Немного, — не стал он скрывать. — Мне сорок третий дом нужен, а тут таблички дай бог на каждом пятом висят. — Твоя правда, — хмыкнув, мужчина почесал рыжую бороду. — А кого ищешь-то хоть? Илья только развёл руками. Он смутно представлял, что скажет хозяину дома о цели своего визита. — Что ж. Прошу за мной, незнакомец. Вот он, сорок третий, мой, — подмигнув, он кивнул на железные ворота и припарковался. — Пошли, холодно сегодня, небось околел совсем. У меня чай на травах настоялся как раз. Я Костя, кстати. А тебя как величать? Поздно было взвешивать «за» и «против», раздумывая, стоит ли соглашаться на предложение. Но над гаражными воротами и впрямь висел выцветший номер 43. Дом был кирпичный, новенький — не больше пяти лет. А среди отцовских знакомых никаких Константинов Илья не помнил. Но попробовать стоило. — Илья. Мы незнакомы, но вы, возможно, знали моего отца. Константин кинул ему тапочки, в которых ноги моментально почувствовали весь уличный холод, пробравший до костей, потихоньку отогреваясь. — Возможно, — повторил тот, заворачивая на кухню и гремя посудой. — Лимончику кинуть? — Не откажусь. Дом был двухэтажный, добротный. Новый ремонт, хорошая мебель. Только как будто нежилой. Ни фотографий, ни сувениров. Очень напомнил его собственную квартиру. Красивый, но какой-то… бездушный. — Знал, говоришь? Умер, значит. Я многих друзей похоронил, увы. Подскажи что ль, что б не гадать, — он протянул Илье дымящуюся кружку и сел напротив. — Володя Костин. — Илья поджал губы, втягивая успокаивающий травяной аромат. — Вот же! — Мужчина расхохотался, расплескав свой чай, и ещё долго не мог остановиться. Лицо покраснело, а в глазах застыли слёзы. — Ох, прости… — он утёр глаза ладонью. — Лет десять назад я ещё ждал твоего появления, а сейчас просто не ожидал. Вовка… Шестнадцать лет прошло. До сих пор не верю. — Значит, я всё-таки по адресу, — улыбнулся Илья, доставая из кармана сберкнижку. — Может, вы объясните, к чему такая секретность? — Может, и объясню. Скажи только: ты же не все шестнадцать лет пытался понять, что здесь написано? Илья мотнул головой. — Мать отдала мне конверт год назад, но я только на днях его открыл. Думал, там только деньги. Но зачем-то же папа указал этот адрес? — Вовка ещё при жизни говорил, что любит твою мать до безумия, вот только не доверяет ей ни на грош. — Горько усмехнувшись, он потёр шрам на щеке и снова прикрыл его кулаком, оперевшись о стол. — Он надеялся обеспечить тебе лучшую жизнь, хорошее образование — нормальная мечта для любого отца. Боялся только, что не успеет. Как видишь, справедливо боялся. Я заезжал после похорон, но твоя мать не пустила меня за порог. Сказала, что никто ни копейки не получит, даже если Вовка кому был должен. И это не было беспокойством о твоём будущем — это была жадность. Да, я пришёл поговорить о деньгах. Однако, о тех, что Вовка оставил мне на всякий случай. Для тебя. Она не стала слушать. А кто я такой, чтобы навязываться? — Но я же забрал деньги. Да, пусть с сильным запозданием… — Дорогой мой, — Константин цокнул языком, — ты правда думаешь, что это всё, что мог дать тебе отец?***
Alter: Иногда думаешь, что хорошо знаешь человека, а спустя время узнаёшь, что ничего о нём не знал.
Слушая мерный перестук колёс, Илья думал. Вспоминал всё, что знал об отце, и не мог поверить в то, что узнал сегодня. Не мог понять, как соединить воедино то, каким помнил его, с той информацией, которую услышал от Константина. В памяти папа был самым честным в мире человеком, добрым и заботливым, чутким и внимательным, и очень умным. Он был отличным писателем с богатейшей фантазией и подвешенным языком. Вот только сейчас Илья осознал, что, зная, каким был его отец, никогда не задумывался, кем он был. Давно ли писательские гонорары начали обеспечивать безбедную жизнь не самым именитым авторам? Он смотрел на чемоданчик, лежащий на коленях, и не мог поверить в то, что полученные утром деньги, — пыль на ветру по сравнению с тем, что он держит в руках сейчас. И пока не понимал, что испытывает по этому поводу. Казалось, чем больше он пытается разобраться в прошлом, тем сильнее запутывает клубок хитросплетений жизни, так и не находя ответов.***
26 февраля 2018
— Здорово! — раздался в трубке бодрый голос Славки. — Принимай гостей. Илья подлетел к окну, не веря в то, что слышит. Но вот он, знакомый фургон, внизу. И Славка машет, опустив стекло. Силясь успокоить колотящееся от неожиданности сердце, Илья коснулся губами чёток, благодаря небо, впрыгнул в старые кроссовки и сбежал по лестнице вниз, едва не забыв прихватить ключи. В одной футболке, не ощущая свежего дыхания зимы на коже. Чувствуя только облегчение. — Спасибо, — он искренне обнял Вячеслава, похлопав по плечу. — Да я-то что… Моё дело за малым, — тот широко улыбнулся, отворяя дверцу и помогая Лёше пересесть в кресло. Лёше, не сказавшему ни слова. Лёше, даже не посмотревшему на него. Сердце снова ухнуло вниз. Что-то не так? Что не так? Резкий холод пробрал до костей, и виной ему явно был не порыв ветра, но Илья сдержал дрожь, давя в зародыше панику. Лёша в порядке — это самое главное. Если он не хочет говорить при посторонних — это его право. Но он обещал расставить все точки над «i» в день выписки. Даже если сейчас он скажет, что пришло время попрощаться. — Ну, я поехал, — выкатив коляску, Слава передал Илье сумку с Лёшкиными вещами. — Бывайте. Сколько может тянуться секунда? В какой миг понимаешь, что время замерло и не движется? Когда понимаешь, что сердце не бьётся? — Опять ты без куртки… — Оказывается, чтобы снова его завести, достаточно лишь одного звука чужого голоса. Чтобы холод отступил — одного прикосновения к руке. Чтобы вернулась надежда — одной улыбки. — Идём домой?***
— Не знал, что у тебя есть эта фотка. — Лёша взял рамку с подоконника на кухне, задумчиво повертел в руках. — Сколько нам тут? По шестнадцать? — Семнадцать. Четверо мальчишек на фотографии счастливо улыбались, радуясь приближающимся каникулам и просто наслаждаясь жизнью. Кирюха подловил какую-то девчонку из параллельного, попросил щёлкнуть их на Лёшкину мыльницу, которую мама всунула в последний момент. Плёнка ушла часа за три, но толковых кадров оказалось всего ничего, а с девчонкой Кир замутил уже на следующий день. Опять, правда, ненадолго. Но тогда его это ещё не беспокоило. — Она твоя, если честно. — Знаю, — Лёшка усмехнулся, разворачивая коляску. — Когда забрал? — На тот Новый год. Я был уверен, что не вернусь, а у меня ни одной фотки не было, чтобы с тобой рядом. — Я так и понял. До последнего думал, что это Вася сладкое покупает. А она на меня. Забыл, что у тебя остались ключи. — А я каждый раз боялся, что ты сменишь замки. — Сменил. На тот Новый год. Он не выпускал рамку из рук, всматриваясь немигающим взглядом в детали. Илья столько дней провёл в компании могучей кучки, что мог бы нарисовать по памяти, обладай хоть зачатками таланта к рисованию. Кирюхину кожанку, которой практически не было видно из-за нашивок и цепей, его сломанный нос — последствие недавней попытки вступиться за девчонку. Удачной, надо сказать. Двум неудачникам с длинными языками повезло унести ноги, а Кир тогда получил лишь крепкие объятия незнакомки в благодарность — без малейшего намёка на продолжение. Герка щеголял в футболке с человеком-пауком, которая болталась на нём, как на палке — был длиннющий и худой, будто его совсем не кормили дома, хотя на самом деле бабуля тщательно следила за его рационом. С тоненькой полоской усов. Экспериментировал. И никогда не обижался, если над ним ржали (Кир редко мог удержаться от комментариев). А Лёша… Простая белая футболка (как он только умудрялся сохранять их чистыми?), синие джинсы с дизайнерскими потёртостями, руки в карманах, расслабленость и счастье на лице. Образец нормальности, если бы не длинная коса на левом плече. Кирюха предупреждал, что лучше будет обрезать, если призовут, но Лёша как будто заранее знал, что этого не случится и берег свою шевелюру как зеницу ока. И Илья сходил с ума, стоя от него по левую руку — в нелепом пиджаке с коротким рукавом поверх черной майки с кровавой надписью «I love rock-'n'-roll», краснющими щеками и осознанно опирающийся о Лёшкино плечо. И ведь не отстранялся. Надо было уже тогда догадаться, что всё взаимно. Но пока это было просто фото друзей. — А я утопил ключи в Темзе. Лёша покачал головой, неверяще вскинув брови. — Там было хорошо? — Да, — Илья не стал скрывать. — Мне было легче в незнакомой среде. Было на что отвлечься. Не поверишь — мне даже языковой барьер помогал. Если не вслушиваться в чужую речь, иностранный язык остаётся просто фоном, даже если ты понимаешь его. Только когда акцентируешь внимание на чьих-то словах, смысл доходит. Я часто так отключался, если не был занят работой или психотерапией. — Тебе наверняка рекомендовали забыть обо мне. Рамка опустилась на место со стуком. Будто рука дрогнула. — Не всем рекомендациям обязательно следовать. — Альт улыбнулся. — Скажешь это моему лечащему врачу? — Не сравнивай божий дар с яичницей. — Это ты мои ноги яичницей назвал? — Зато тебя — божьим даром. Лёшка рассмеялся. Искренне, заливисто, прикрыв лицо ладонью. — Я скучал по этому. «А я скучал по твоему смеху». Илья вытянул табурет из-под стола и сел рядом, протянув к нему руку. — Я рад, что ты в порядке. Вопрос висел в воздухе, но Илья не рискнул начинать этот разговор сам. В его голове крутилось слишком много мыслей, казалось невозможным выбрать что-то одно. Да и подстёгивать Лёшу к трудному решению не хотелось. Он был прав — Илья не дал ему выбора тогда. Сейчас, когда многое изменилось, он просто не смел торопить события. — Когда Максу требовалась операция, Вася сказала, что достанет из-под земли эти деньги. Хоть и успела решить, что он любовницу скрывает, а не болезнь. Я знал сумму и не думал, что у неё получится. Боялся, что она утонет в долгах. Потом — беременность, ремонт. И тут моя операция — как снег на голову. Ломал голову — откуда деньги. Разве что мама дом продала и к Ваське переехала. А оказалось, что это мои деньги, о которых я был ни сном, ни духом. — Она тебе рассказала… — Илья потупил взгляд. — Порой я умею ставить ультиматумы. Когда ты успел? — Лёшка перехватил его ладонь, заставив посмотреть на себя. — Я бы не накопил столько в одиночку. — За восемь лет это не так уж и много. Помнишь, мы мечтали о своей квартире? Я начал откладывать в тот же день, когда подарил тебе мадридский мяч. — И продолжал… — И продолжал. Хотел, чтобы ты осуществил мечту, даже если без меня. — А шоколадки, значит, были приятным бонусом? — Всё-таки приятным? — Ну ты и… — Лёшка покачал головой, стискивая пальцы. — Разве так можно? — А кто устанавливает правила? — выдохнул Илья. — Я говорил, что не хочу тебя видеть, — Лёша поджал губы. — Ты и не видел. — Я ненавидел тебя и все наши воспоминания. — А теперь? Судорожно вдохнув, Лёша запрокинул голову. Но руку не отпустил, продолжая гладить ладонь большим пальцем. Илья чувствовал его сомнения, страхи. Сидел, затаив дыхание, боясь пошевелиться, чтобы не сбить с мысли. Им обоим нужно это решение. Обдуманное и озвученное. Никому не будет легче, если оставить всё как есть. — Теперь… я не знаю, что бы делал без тебя. Прошло шесть лет, а забыть тебя у меня так и не получилось. «А Антар?» — вертелось на языке. Но вопрос явно был лишним. — А ты бы хотел? — Раньше — да. Сейчас… Я бы хотел попробовать. — Забыть? — сорвалось с губ прежде, чем успел осознать. — Дурак… Дурак! — прошептал Лёшка, потянув на себя его руку и целуя пальцы. — Ты же прекрасно понял… — Я же дурак, — Илья засиял, тихонько посмеиваясь. — Объясни мне, пожалуйста. — Я знаю, что не будет, как раньше. Но я люблю тебя. Не знаю, что из этого выйдет — и выйдет ли? — но хочу, чтобы ты был со мной. Достаточно доходчиво? О Лёшкины щёки можно было топить снег. Илья любовался, скользя взглядом по его лицу, поджатым губам, сдерживая в себе бурю эмоций. Он не планировал такого откровенного диалога. Был уверен, что всё ограничится парой фраз, будто забыл, что такие вещи невозможно оформить в двух словах. Но Лёша произнёс то, о чём он и не мечтал услышать так скоро. — Вполне. Давай попробуем.