Альтернативная забота

31 декабря 2017

      Когда на тумбочку легла мягкая еловая лапа, Лёша открыл глаза, дёрнувшись, будто от удара. Илья замер, словно, если не двигаться, он бы снова уснул, но пронзительный взгляд и плотно сомкнутые губы подсказывали, что план провалился. В свете настольной лампы, единственного источника света, медицинской кровати толком не было видно, вот только блеск этих глаз он бы различил даже в кромешной тьме. На мгновение представилось, что Лёша просто дремал, не дождавшись его возвращения с вечерней смены. Едва ли удастся быстро избавиться от привычки корить себя за то, что упустил возможность быть с ним все эти годы, — если вообще удастся.       — Спи, — извиняющимся шёпотом произнёс Альт, будто заклиная. Ещё даже не рассвело. Но Лёша упрямо качнул головой, не отводя взгляда.       Про чуткость Лёшкиного сна Илья помнил с давних времён — ни разу не смог даже из комнаты выйти, не разбудив его неосторожным шагом по предательски скрипнувшему полу. Ему чудесным образом удавалось находить то самое место именно на рассвете. Сколько они ни пытались поставить эксперимент днём, следуя друг за другом шаг в шаг, всё без толку. Днём противная половица притворялась несуществующей. И самого Лёшку ни разу не побеспокоила, несмотря на то, что Илья заметно уступал ему в весе. И к чему сейчас вспомнилось?..       Ему и самому не спалось, сказывался стресс, а необходимость проверять Лёшкино состояние каждые несколько часов только усугубляла ситуацию. Поэтому утренняя прогулка показалась не самым плохим вариантом. Он почти не помнил город таким тихим, чаще выбираясь куда-то поздним вечером, когда тот ещё гудел, а сейчас ходил по давно исхоженным улицам, удивляясь безмолвию, и не узнавал его. А на обратном пути наткнулся на бабушку, выкладывающую еловые веточки на раскладном столике, пока её муж вытаскивал ёлки из машины, ворча себе под нос о том, что уже слишком стар для таких манипуляций. Он, в общем-то, и не собирался ничего покупать — не до праздника было, но, поравнявшись с ними, не смог себе отказать. Взял самую пушистую и ушёл, осыпаемый пожеланиями удачи, успехов и счастливого года. Бабуля, словно не желая отпускать его, продолжала этот список до тех пор, пока Илья не скрылся за поворотом, но кое-что всё же донеслось до его ушей. «…и мужа хорошего!», вслед за чем раздалось восклицание мужа, пронёсшееся громом по пустой улице: «Дура! Какого ещё мужа?!» Оговорилась наверняка, но Илья записал это пожелание на свой счёт и отчего-то счастливо улыбнулся.       — Почему ты вернулся?       А какие ещё были варианты? Сидеть на месте и молиться, чтобы всё хорошо закончилось? Свечку поставить за здравие и продолжать жить дальше, как ни в чём не бывало? Не получилось бы. Можно было даже не пытаться. Всё равно бы сорвался — максимум днём позже, дольше терпения бы не хватило. Неизвестность всегда пугала его до чёртиков. Неизвестность в отношении Лёши — в сто крат сильнее. Именно поэтому предложение Хелен вызвало в нём такой резонанс. Переезд означал отдаление и необходимость оставить всё в прошлом. И, как ни парадоксально, единственным, что помогало, снова был Лёша. Уже тогда Илья понимал, что этим отношениям быть. Он не знал, чем они зацепили друг друга. Ему удалось откопать только Инстаграмм Антара, судя по фоткам, типичного богатенького сынка — сплошные клубы да рестораны. Публикации были слишком редкими, по его странице вообще было невозможно определить, что ему нравится в жизни кроме траты денег. Не было на фотках и Юлиана — Айболит явно не был готов к камин-ауту. Может, поэтому и упустил своё золотце? Вот Илья и уехал, утешая себя мыслью о том, что Лёша больше не один, сколь бы закручена ни была их ситуация.       — Спишь?       Илья покачал головой и повернулся к нему. Разложенный диван был значительно ниже кровати, но смотреть на Лёшу снизу вверх было более чем привычно. Он так всю жизнь мог провести, лишь бы не прогнали.       — Потому что кроме тебя у меня ничего нет, — он наконец сформулировал мысль.       — Я не мог ждать тебя вечно.       Так всё-таки ждал?       — А я и не просил. Даже надеялся, что у вас всё получится. Пусть не сразу. Сначала мне хотелось выбить ему пару зубов.       Лёша тихонько рассмеялся.       — Значит, мне не показалось.       — Ты всегда читал меня как открытую книгу, — Илья пожал плечами. — Что будешь делать, если он вернётся?       Он знал, что подходящего времени никогда не наступает. Неудобные вопросы всегда остаются неудобными, сколько ни выжидай, и можно сколько угодно оправдывать себя фразой «хотел как лучше», а в итоге получится «как всегда».       — Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, — вздохнул Лёша, дотянулся до веточки и втянул хвойный аромат. — За один день моя жизнь трижды перевернулась с ног на голову. У него наверняка тоже. Если бы люди умели говорить словами через рот, прежде чем принимать важные решения, всем было бы гораздо легче.       Злость и обида прекрасно слышались в его голосе. Даже понимая, что Лёша дело говорит, Илья с трудом подавил в себе желание извиниться. Сейчас речь шла уже не о нём.       — Если бы все были такими же умными, как ты, — улыбнулся он. Но вопрос не покидал его мысли. — А всё же? Придёт, всё объяснит, извинится. Скажет, что готов…       — Альт, я не знаю, — Лёша огрызнулся, прерывая его. — Боишься, что я побегу к нему по первому зову? В этом можешь быть спокоен — уйти у меня точно не получится. Если тебя так беспокоят мои чувства, то тут я тебе не помощник. Я жил с ним почти год. Мы спали вместе. Я каждый день говорил ему «я люблю тебя». Я думал, что это навсегда. Всего десять дней назад. Ты правда думаешь, что я готов сейчас ответить? Мне пяти лет не хватило, чтобы тебе подобную выходку простить, и я до сих пор…       Лёша резко выдохнул, прервав себя на полуслове. Понял, что завёлся. Это было даже к лучшему. Не тот, конечно, разговор, на который намекал Вячеслав, но хоть что-то. Эмоции, а не инертность. Пусть бесится, взрывается, лишь бы не закрывался в себе — это у него хорошо получается.       — Я не прошу тебя отвечать мне сейчас, — вкрадчиво произнёс Илья, сильнее закутываясь в одеяло. — Но рекомендую подумать. Ты строил с ним новую жизнь, это не фантик в мусорку бросить. Я же стану третьим лишним, если он вернётся. Просто хочется знать заранее, придётся ли срочно собираться, если ты скажешь мне уёбывать.       — Это твоя квартира, — хмуро напомнил Лёша.       — Да какая разница…       Он понимал, что делает Лёша. Цепляется за самые безобидные фразы, лишь бы не говорить о том, что тревожит больше всего. Узнавал в его поведении себя на первых приёмах у Эвелин. Эскапизм упрощает жизнь только в текущем моменте, но никак не в долгосрочной перспективе. Самое главное — продолжать закидывать удочки. Пусть Лёша не готов к этим разговорам, но непременно задумается о том, что уже произнесено вслух.       — С чего ты вообще взял, что он вернётся? — послышался едва различимый шёпот.       — О тебе невозможно не думать — наверняка он уже пожалел о своём решении.       Удивительно, насколько просто стало говорить о том, что думаешь, когда сломал искусственно возведённый барьер. Словно перестали существовать смущение и неловкость — слова слетали с языка, будто птицы с ветки. А вместе с ними исчез и страх быть непонятым. Он по-прежнему любил Лёшку так, что темнело перед глазами, уже не мечтая о взаимности, просто теперь чувствовал, что может позволить себе капельку больше.       Наверняка в итоге всё закончится пониманием, что ни о каких отношениях и речи быть не может. Наверное, поэтому так настойчиво вспоминал Антара — скорее всего, он просто испугался, ведь это так по-человечески, можно ли его за это винить? — чтобы Лёша не оставался один. Потому как, если он снова спрячется в своей скорлупе, его уже никто оттуда не сможет вытащить. Ни Кир, ни даже Васька. А Илья с одиночеством как-нибудь справится, не в первый раз.       — Мы собирались лететь в Испанию. Он прописал целый план отдыха, будто мы не в отпуск едем, а на работу. Сегодня могли пить каву и есть счастливые виноградинки под бой курантов, а получилось всё вот так. Я впервые никуда не еду в Новый год и впервые хочу, чтобы этот день поскорее прошёл.       Илья поднялся, понимая, что подремать уже не получится, раздвинул шторы. Хотелось видеть Лёшкины эмоции. За столько лет они первый раз говорили так много и так откровенно. Это было ценно для него и едва ли имело хоть какое-то значение для Лёшки. Он одёрнул себя, чувствуя, как его снова заносит в пучину самобичевания. Им предстояло прожить вместе несколько месяцев, нельзя было допускать подобные мысли, иначе руки могут попросту опуститься.       Вид из окна практически не изменился за год отсутствия, разве что появилась пара новых лавочек на радость старым подъездным сплетницам. Не хватало только красного Лансера — продал через месяц после переезда. Деньги утекали сквозь пальцы, накоплений отчаянно не хватало, а просить Хелен было бестактно. Она и так немало помогла. Потом, когда финансовая ситуация стабилизировалась, он успел пожалеть о продаже своей первой собственности, но Эвелин убедила, что машина была ещё одной ниточкой, держащей его на привязи, и что это к лучшему. И к чему это привело? Он снова стоит на прежнем месте, только уже без этих привязок. Если точнее — всего лишь с одной, что сверлит взглядом спину.       — Чем я могу помочь?       Он повернулся, надеясь встретить любимый взгляд, но ошеломлённо замер, заметив в руках Лёши облезшую веточку и россыпь иголок на одеяле. Рванул к нему, перехватывая исколотые пальцы, будто иголки были ядовитыми, целуя руки и не понимая, что творят они оба. Лёшу трясло. Нервная дрожь невольно передавалась и Илье.       — Ну что ты… Слетаешь ещё в свою Испанию, и на Барнабеу посмотришь. Кавы не обещаю, а за виноградом, хочешь, хоть сейчас сбегаю? Лёшик…       Лёша высвободил руку, вытер намокшие глаза.       — Лучше валерьянки купи мне, — горько усмехнулся он, — что-то меня кидает из стороны в сторону.       Илья смахнул хвоинки на пол, встряхнул одеяло, чтобы ни одной не осталось, и снова бережно укрыл Лёшу.       — Наверное, поспешил я соглашаться на твоё предложение, только нервы тебе и мотаю со своими заёбами, — цокнул тот языком. — Позвони Славе, он с пансионатом каким-то сотрудничает, лучше мне там поселиться.       До боли стиснув зубы, Илья промолчал, подхватил облысевшую ветку и вышел из комнаты. Его предупреждали, что будет сложно, даже ничего не зная об их прошлых (так уж ли прошлых?) отношениях. Сердце рвалось на части, но он ещё не был готов сдаваться. Поставил чайник, вернулся с метлой.       — Альт, я серьёзно. Не порти себе жизнь.       И ведь не поймёшь, что больше им движет — беспокойство о других или желание остаться в одиночестве. Что-то подсказывало, что вероятность второго значительно выше.       Он вернулся через пятнадцать минут — с завтраком и двумя кружками травяного чая, купленного ещё в день приезда. Им обоим не помешает успокоиться.       — Илья!       Как гром среди ясного неба. Лёша так давно не называл его по имени. Всегда только «Альт», с самого дня расставания. Он жил у Германа, пытаясь осознать то, как изменилась жизнь, и разобраться, что делать дальше. Сказать «прости, пока» было непросто, но ещё сложнее было не попадаться ему на глаза, ведь Лёша не мог сидеть сложа руки, не понимая, какого чёрта произошло. Чай не школьники бездумно рвать отношения, чтобы через неделю найти кого-то ещё. Илья знал, что Лёша попробует докопаться до правды, поэтому держал язык за зубами, не поддаваясь на расспросы друзей. То, что его хорошенько отмутузили, было очевидно, и Герка старался не наседать, видя, что ему и без допросов херово. Ограничился лишь одним вопросом и облегчённо выдохнул, удостоверившись, что Лёша не причём.       — Нет у меня никакой жизни, нечего портить.       Тот октябрь навсегда изменил его жизнь, лишил чувства безопасности и спокойного счастья. Заставил врать любимому человеку и избегать желанных встреч. Поселил в сердце небезосновательный страх. Попытка провериться успехом не увенчалась — в клинике сообщили, что период с акта ещё слишком мал для проявления болезней. Он записался на более позднюю дату и, обещая себе быть максимально осторожным, решился встретиться с Лёшей. Он хотел признаться с порога, оттягивая момент, поднимаясь на пятый пешком. Но когда зашёл в квартиру, а Лекс ураганом налетел на него, обнимая, понял, что не сможет. После всех слов о том, как скучал, после нежных поцелуев и пальцев под футболкой. Просто не смог испортить момент счастья в кромешной тьме последних дней.       А потом пришёл положительный результат.       Он и так слишком долго тянул. Уговорил Лёшку уехать к маме, ведь и с Васькой давно не виделся. Сказал, что будет работать на корпоративах, да и в саму Новогоднюю ночь. Уговаривал себя, что за эти дни соберётся с силами и расскажет, что будет лучше решить вместе, как дальше быть. Не вышло. Он пил, надеясь, что под градусом станет легче, не думал ни о какой работе — только Лёша был в голове. И лишь одна мысль. «Я не посмею ломать ему жизнь». Не дожидаясь Лёшкиного возвращения, позвонил сам, стискивая собственное горло ладонью, чтобы не закричать, и на счастливое «привет» произнес жалящее «нам надо расстаться». Лёша молчал долго, но его дыхание было слышно в трубке. Илья не мог себя заставить отключиться, задыхаясь от нахлынувшей паники. Он любил этого человека, казалось, всю свою жизнь, не для того, чтобы лично сказать ему «прощай». Но так уж сложилось. «Месяц», — наконец выдавил из себя Лекс, — «повтори мне это через месяц». Он не смог ответить и нажал сброс вызова. Хотелось кричать от боли. Он знал, что не позвонит. Но сердце оказалось слабее. Илья звонил много раз, но сбрасывал быстрее, чем начинались гудки. Приезжал, высматривая Лёшу в незашторенных окнах. Сходил с ума от злости на самого себя, когда увидел сломанную руку. Понял, что сам является причиной. Столько поводов себя ненавидеть…       На съемной квартире Германа не было даже раскладушки, но Илья был благодарен просто за то, что впустили. Спал на надувном матрасе под окном, довольствуясь наличием розетки под боком, и старался приходить только для того, чтобы переночевать. И так чувствовал, что нужно искать другие варианты — за три месяца Герман даже не намекнул ни разу, что пора бы уже двигаться, но ему самому казалось, что стесняет друга. А тут проснулся посреди ночи от ласкового прикосновения, учуяв стойкий запах корицы, и в ужасе подорвался, отползая прочь. «Я не могу без тебя», — шёпот, словно нож по сердцу. Любящие глаза напротив, нахмуренные брови, мольба во взгляде. А собственная голова отчаянно болтается из стороны в сторону, будто у заведённой игрушки. Это он должен был говорить, что не может без Лёши, ползать на коленях и умолять простить. «Уходи», — едва слышно произносит Илья, отталкивая протянутую ладонь. В этом глухом голосе столько стали, что одно слово бьёт не хуже пощёчины. И Лёшка уходит, чтобы вернуться наутро и не застать того, кто снова от него сбежал, поджав хвост, теперь уже в никуда.       — Как ты справлялся все эти годы?       Лёша обхватил кружку двумя руками, поднёс к лицу, вдыхая успокаивающий аромат. Штормило его и правда знатно — Илья не был готов к столь резким перепадам настроения, но приходилось подстраиваться. Когда они были вместе, о Лёшкино спокойствие можно было расшибить лоб. Когда расстались — осталась только агрессия. Всего два состояния. К теперешним американским горкам его настроения нужно было привыкнуть.       — Забывался чем только мог.       — Чем? Меня алкоголь не брал — только если напивался до отключки.       — Работой. Из студии в машину — и до рассвета за рулём. Четыре часа сна — и по новой. Когда не было сил после выступлений, пил. Но мне тоже не помогало. Даже наоборот — под градусом всё чаще ездил к тебе. Чудо, что прав не лишили.       — Не так и часто ты пил, выходит.       — Ты ещё не знаешь, сколько раз я не решался подняться, — Илья усмехнулся. — По-настоящему отвлекали только колёса — смещали фокус на то, что было рядом. Но я старался не увлекаться — иногда они давали противоположный эффект, и тогда, вместо того, чтобы отвлечься, я пару часов наблюдал твою копию. Мой собственный мозг порой был со мной более жесток, чем ты настоящий.       — Мне жаль.       — Да… — И нет смысла объяснять. И без слов понятно. — Пусть в этом году не будет больше сожалений, — Илья отсалютовал ему своей кружкой.       Это меньшее, о чём они могли мечтать. Меньшее из того, что было реально исполнимо.