Альтернативная забота

      К этому рассказу он готовился долго. Все эти годы, в общем-то. Не в силах поделиться ни с одним близким человеком о том, что так гложет. Про свою боль и унижение, про то, как всё потерял. Лёша был первым в списке тех, кто заслуживал правды. И именно поэтому было столь непросто начать.       Это случилось столь давно, что, казалось бы, должно было уже стереться из памяти, но тяжёлые воспоминания до сих пор жалили душу. То был самый счастливый период его жизни. Опьяняющее чувство взаимной влюблённости, любимое дело, приносящее какой-никакой доход, мечты о совместной жизни, которым вот-вот суждено было сбыться. Жизнь омрачала только необходимость возвращаться домой — со смерти отца семьёй они с матерью быть перестали и являлись ею только по документам. С появлением в жизни матери другого мужчины всё стало ещё сложнее. Его моральные принципы, если таковые вообще у него имелись, сильно уступали отцовским. Илья так и не понял, что мать в нём нашла. Денег у него не водилось, приятной внешностью не обладал, через слово вставлял маты и бухал по-чёрному. Он мог облапать маму посреди улицы, просто потому, что захотелось, чтобы все знали, кто ею обладает, будто она была вещью. Илья бесился оттого, что ничего не мог с этим сделать. Мама, будто под гипнозом, не замечала, что чахнет на глазах. Не было больше красивых причёсок, новых платьев и выходов в люди. Не было надежды, что завтра что-то изменится. Глядя на это из года в год, Илья опустил руки. Её было не переубедить. Он пытался, не раз — всё впустую. А когда мама перестала защищать его интересы, уверился в том, что нужно бежать как можно скорее. То была лишь капля в море. Сначала ему запретили ходить на танцы, мол не мужское это занятие. Илья хотел огрызнуться, что мужское, видимо, это смотреть мордобой по телевизору до рассвета, после чего блевать с дивана, но посмотрел на сидящего напротив борова и понял, что нарвётся на кулаки. Промолчал. Зато мать радостно кивнула, что лучше эти деньги на его учёбу отложат. Тогда ему было насрать на учёбу. Через месяц он должен был поехать на фестиваль. Им обещали билет в будущее, если заработают призовые места. Сначала региональный конкурс, затем можно было замахнуться и на международный. Это стоило потраченных на костюмы средств и времени. Иногда Илье казалось, что хореограф — единственный человек в школе, кому хоть как-то хочется, чтобы его ученики чего-то добились. Он даже звонил его матери, пытался убедить, что у Ильи талант, но отчим перехватил телефон и разорался, что тот может себе жопу подтереть этим талантом. Слыша это из другой комнаты, Илья едва не лез на стену, понимая, что мечта вырваться из этого кошмара ускользнула из рук. Это была лишь первая попытка, оттого самая болезненная.       Справедливости ради, на учёбу деньги и правда отложили. Если бы это ещё было плюсом. Никто не спрашивал его, куда бы он хотел поступить — просто поставили перед фактом. Менеджмент. Мозгов много не надо, зато и диплом нормальный будет, и профессия толковая. Илья смутно понимал, как ему это пригодится в жизни, но возразить не рискнул — теперь, когда деньги были у него на руках, это был шанс. Нужно было пользоваться. Заочное отделение вместо очного, обучение на права, работа в такси с возможностью последующего выкупа автомобиля. Жизнь закрутила. Дома стал появляться редко, в основном, чтобы переночевать. Не видя матери, вечно прячущей глаза, и человека, решившего, что имеет право решать что-то в этом доме. Учёба давалась легче, чем он ожидал. В его планах была филология, лингвистика, журналистика на крайняк. Возможно, когда-нибудь в будущем, думалось ему. А сейчас вполне устраивало то, что можно не сильно запариваться на этот счёт, и без того дел хватало.       С окончанием школы стало гораздо меньше возможностей для встреч. Нет, друзья не перестали видеться, но происходило это теперь заметно реже. Сначала, на энтузиазме, каждые выходные, после — раз в пару недель, а то и в месяц. Становилось всё сложнее собраться вчетвером. Лёшкино поступление в медицинский колледж Илья считал своей заслугой — смог убедить пойти туда, куда хочется, а не делать выбор, исходя из престижности, высокооплачиваемости и, упаси боже, настояний родных. Но обучению сопутствовало отсутствие времени. А ещё Лёша был влюблён.       Соня вскружила ему голову последней школьной весной. Или он ей — как посмотреть. Илья всегда замечал влюблённые взгляды в его сторону, но Лёша не обращал никакого внимания. Девчонки сдавались, не решаясь сделать первый шаг, а Харитонову будто и одному было комфортно. Пока не появилась Соня. Она училась в параллельном и, вероятно, решила, что другого шанса не будет. И пригласила его на свидание.       Вспоминать о ней Илья не любил. Соня заставила Лёшку отдалиться от друзей. Ей всегда было мало. Времени, денег, внимания. А Лёшка выкладывался — первые серьёзные отношения, как никак. С мамой только не знакомил — Соня не захотела, рано мол. А Альт ревновал по-страшному и иногда ловил виноватый Лёшкин взгляд. Жаль только, тот слушать не желал, что ничего хорошего из этого не выйдёт. Даже лучшего друга не слышал, всячески пресекая разговоры из разряда «она тебе не пара». Уж кого, а Кирюху можно было послушать. Но что уж теперь…       Всё закончилось только к концу первого курса. На торжественной попойке в честь окончания года, когда великолепной четвёрке снова удалось собраться, Лёша перебрал. Обычно он не позволял себе такого, а тут вливал в себя стакан за стаканом. Илья цедил один единственный бокал весь вечер, хмуро качая головой на Кировы попытки добавить ещё. Это был их с Лёшкой день, учиться дальше пошли только они — Кир решил отдохнуть, а Герман нашёл подработку сразу после школы, — но не было никаких сил на радость от ровной графы «отл.» в зачетке ненужного ему диплома. Потому что точно так же хотелось нажраться в сопли оттого, что ничем не может помочь. Но было нельзя. Позже, сидя на цветастом коврике в ванной и слушая Лёшкины размышления о том, что не чувствует никакой отдачи, предложил сделать перерыв, уехать куда-нибудь — всё равно до сентября свободны. Он думал, что Лёша ничего не вспомнит наутро. Прогадал. Наутро, выпроводив всех из квартиры, он собрал вещи и уехал в деревню, никому ничего не сказав, и целый месяц не появлялся в городе. И за всё это время только раз звонил Кирюхе. Илья надеялся, что это поможет Лёше привести мысли в порядок, а сам, вечерами, приезжал к его дому, надеясь увидеть свет в заветном окошке. Со временем это стало чуть ли не ежедневным ритуалом. Впервые они не виделись так долго. И если Лёша, скорее всего, даже не думал о нём, то Илья сходил с ума от неведения, всё ли хорошо.       Таксование едва ли можно было назвать мечтой всей жизни, но заработок был более чем достойным. А ещё дорога хорошо отвлекала от мыслей о человеке, которого не было рядом. Колесил по городу, который уже знал, как свои пять пальцев, встречая за рулём рассветы и закаты, и возвращался в ненавистный дом, чтобы переночевать. А после, в потоке одинаковых дней, остановился в пустом дворе, чтобы перекусить, но не успел даже открыть бардачок, как пассажирская дверь нагло распахнулась и назад ввалилось не вяжущее лыка тело. Скривившись на стойкий запах перегара, он обернулся, чтобы спросить адрес — обед всё равно откладывался, — и опешил, едва признав в нежданном пассажире Лёшку. Тот уже благополучно уснул, едва уронив голову на сиденье. Всё было очевидно — Соня. Пока можно было лишь догадываться, что именно произошло, но сердце подсказывало, что о Соне можно забыть, как о страшном сне. По крайней мере, на это очень хотелось надеяться — он устал видеть Лёшку разбитым.       В последний раз он ездил так медленно, ещё только получая водительское удостоверение. Будто бы скорость могла развеять иллюзию того, что Аксель рядом. Было эгоистично желать даже такой малости, но Илья ничего не мог с собой поделать. Лёша нехотя вылез из машины, так и не продрав глаза, и не смог внятно ответить, где ключи от дома. Представляя, как это выглядит со стороны, Илья, отчаянно краснея, обшарил карманы его джинс и нашёл заветную связку. Лёшка, шатаясь, позволил себя завести в дом, а в лифте обнял, ткнувшись носом в шею, заставив сердце стучать так, что закладывало уши. Уложив его спать, Альт победил заедающий дверной замок и, наконец, огляделся. В коридоре стояла неразобранная дорожная сумка, на кухонном столе до сих пор оставались последствия их посиделок месяц назад, а в холодильнике, и вовсе отключённом, сиротливо приютился стакан позеленевшей сметаны. Работа явно откладывалась.       На поход в магазин, уборку и готовку ушло несколько часов, часто отвлекаясь на то, чтобы проверить, как там Лёша — спал как убитый, стянув резинку и разметав волосы по подушке, обмотав одеяло вокруг торса, но при этом успев стянуть джинсы. Никакой изящности. Улыбаясь себе под нос, Илья возвращался на кухню, представляя, какой бы могла быть жизнь вместе с ним. Глупо было — откуда бы им взяться, подобным отношениям? Едва ли Лёшка когда-то взглянет на него не как на друга. Они же с Соней явно не только за ручки держались. Это ранило, но и ему ничего не обещали, а мечтать не запрещал никто.       Хрипло-сонное «Альт?» застало врасплох, но намыленную тарелку Илья удержал, смущённо улыбнувшись в ответ, и пожелал доброго утра. Лёша взглянул на алеющий за окном закат, вздохнул и отправился в ванную. Уже позже, за кружкой куриного бульона, рассказал, что послушался одного мудрого совета и убедился в том, что никогда не был нужен. Ни одного звонка за месяц, ни одного сообщения, куда пропал. Вернувшись, он сразу встретился с ней и предложил расстаться. «Ладно». Словно и не было этого года. Он думал, что готов к этому разговору, но не ожидал, что ответ так сильно ранит. В ближайшем же магазине купил вискарь и прямо за ним, во дворах, пил, не ощущая ни крепости, ни опьянения. А после, решив вернуться домой, не смог встать со скамьи и вызвал такси.       Илья поблагодарил судьбу за такую шалость и шашечки на крыше собственной машины. Скорее всего, он бы так никогда и не узнал, что случилось в тот день, случайно не подрезав у коллеги заказ. И слушал Лёшкин поток эмоций очень внимательно, зная, что тот редко даёт волю чувствам, предпочитая держать всё внутри. Тем ценнее были эти моменты.       Этот день сблизил их. Альт мог приехать в любой день, притащить пива или восточных сладостей, зная, что Лёшка будет рад его видеть даже с пустыми руками. Настало время долгих разговоров обо всём на свете. Илья чувствовал себя самым счастливым на свете, потому что не мог и мечтать настолько с ним сблизиться. Пускай в роли друга, пусть даже не лучшего — не с Киром же тягаться. Не мог подумать, что их отношения разовьются благодаря старому ковру — споткнулся о складку и буквально рухнул в объятия Лёши, возящегося с приставкой. Тем воскресным вечером Илья получил лучший подарок на именины в виде робкого поцелуя. Внутри всё перевернулось — от радости, от неожиданности, от понимания, что уже никогда не будет как раньше. Годы безмолвной влюблённости закончились. Будет по-новому, лучше. Вместе.       Кирюха раскрыл их в первую же встречу и от души поздравил довольным «ну наконец-то!», да и мама Лёшкина понимающе улыбнулась, когда они летом вместе приехали и изъявили желание занять одну комнату, хоть в доме было полно спальных мест. Счастье затмевало разум и длилось почти четыре года, пока Илью не подвела собственная беспечность.       Он появлялся дома в основном для того, чтобы переночевать. И то не каждый день. Потрепанная трёшка была полностью в их распоряжении. Лёшкина мама предпочла жизнь за городом, а о Ваське напоминали только фотографии да девчачий ремонт в маленькой комнате, не тронутый ни временем, ни детскими ручонками. И Аксель каждый раз расплывался в счастливой улыбке при вопросе «я останусь?». А после Вася вернулась. Ненадолго — на какую-то пару месяцев. Собралась учиться на бортпроводницу. Ей только-только исполнилось восемнадцать. Мысль о том, что придётся жить с ней под одной крышей, Илью смутила. Пусть Лёша и говорил, что всё нормально, шутил, что она не кусается. Но Илья всё равно вернулся в отчий дом, терпя насмешки со стороны отчима и очередное мамино молчание. Он снова ушёл в работу, катаясь дни и ночи напролёт, лишь бы не видеть этой опостылевшей рожи. Его удивляло то, что, спустя столько лет, мама до сих пор его терпит. В собственном доме, заплывшего урода, не знающего элементарных норм поведения и не ценящего чужих границ. Но сам он не был готов играть в спасителя. Поэтому, стиснув зубы, пропускал мимо ушей осточертевшие комментарии о собственной внешности, о нормальной работе, проходил в свою комнату и молился, чтобы эта ночь пролетела быстрее предыдущей. Дня, когда Василиса снова уедет, он ждал сильнее, чем собственного дня рождения, а заодно собирал вещи, чтобы уже навсегда отсюда убраться.       Чуть-чуть не успел.       После очередной смены, вернувшись домой, он обнаружил отчима за бутылкой и просмотром очередного боксёрского поединка. Тот, уже изрядно наклюкавшись, клевал носом, и едва ли заметил его возвращение. И к лучшему. За эти два месяца он устал, как собака, редкие встречи не помогали справиться со стрессом. Можно спокойно помыться и проверить, не забыл ли чего упаковать. А там, того и глядишь, Вася уедет — не сегодня, так завтра. И если Лёшка не станет возражать, Илья переедет к нему. Даже если Вася будет приезжать на выходные — в конце концов, это и её дом тоже. Он понял, что уже не хочет и не может жить без Лёши. А если что-то пойдёт не по плану, можно будет снять квартиру. Но об этом можно подумать потом, «если».       «Васька уехала, приезжай». Предательское сообщение, вылезшее на ноутбуке, должно было принести радость и облегчение, да только адресат оказался не тот. Выйдя из душа, он не сразу заметил, что стало тихо. А когда заметил, было уже поздно. Отчим заломил ему руку за спину и повалил на кровать.       — Это тебе нравится, шваль паскудная? Каждому задницу подставляешь, кто слово приятное скажет? Что же, милый , давай и меня обслужи, по высшему разряду.       Илья пытался сопротивляться, но после суток за рулём сил почти не было, да и отчим зверел после каждого его рывка, вжимал лицом в подушку, имея его пивной бутылкой, а после и сам вколачивался, «выбивая» эту дурь заднеприводную, ибо «клин клином». Илья был раздавлен. Каждое движение вызывало жгучую боль и обиду. Синяки, начисто содранная слизистая, осознание произошедшего. Слезы душили, но, пока этот урод был здесь, словно не могли прорваться через барьер, с трудом позволяя вообще дышать. Больно было ещё и оттого, что не может добраться ни до телефона, ни до компа, чтобы хотя бы позвонить Лёше и попросить помочь. Других вариантов пока не было. От боли хотелось кричать, от омерзения — содрать с себя кожу, чтобы не осталось ни одного миллиметра на коже, где касались эти сальные пальцы. Мысль, что Лёша увидит его в таком виде, рвала душу. Может, лучше ему и не знать…       Когда больше не было сил лежать в этом дерьме, а входная дверь хлопнула, оповещая, что отчим ушёл, он написал Лёше, что пока не сможет приехать, сквозь боль помылся и напросился пожить у Германа. Тот не стал задавать вопросов. Илья понимал, что обидит Лёшу своим отсутствием, — они оба ждали этого дня с нетерпением, — но не мог показаться ему на глаза, даже передвигаясь с трудом. Просто чудо, что он смог доехать до Герки сам. Правда, так и забыл собранную сумку, но не нашёл в себе сил вернуться в треклятую квартиру. Хрен с ними, с вещами, можно новые купить. Нервы дороже.       Спасибо Герману, он довольно быстро встал на ноги. Обезболики, мази, готовка и разговоры о новинках кино вместо расспросов о том, что случилось — друга успокоил тот факт, что Лёша не причём. Страшно было подумать, откуда взялось такое предположение, но вывод напрашивался сам собой. Больнее всего может сделать самый близкий. К счастью, физическая боль проходит довольно быстро.       Они продолжали переписываться, стараясь избегать вопроса «когда». Синяки постепенно сходили на нет. Беспокоило только то, что однажды столкнётся с отчимом и снова не сможет дать отпор. Это навело на мысль, что стоит пойти на курсы самообороны. Зная, что Кир, перепробовавший в жизни уже, казалось, всё, может помочь, Илья обратился к нему. Кирюха, подозрительно выгнув бровь, место посоветовал, однако выпытал, что случилось, добавив, что Лёха уже переживает. Сказать всю правду Илья так и не смог, ограничившись тем, что это отчим постарался, и добавил, что не планирует возвращаться домой.       — Ты только маякни, если этот гандон объявится. Не пожалею для него новенькую биту.       Кир всегда был такой — только дай повод полезть в драку. Эта поддержка дорогого стоила. Но Илья всё равно попросил только не тревожить Лёшку. Кир пообещал молчать. А заодно предложил забрать вещи. Илья не стал отказываться, всё же там не только одежда, но и фотки были, да книги отцовские. Такое не купишь.       Стоило только выйти в город, как страх обрушился на него с новой силой. Не за себя — за Лёшку. Повсюду он натыкался на плакаты — «Проверь себя — защити близких». Мысль о том, что у случившегося могут быть последствия, догнала его только сейчас. Он ворвался в ближайшую клинику, словно безумец, желая провериться. Сочувственно поджав губы, девушка за стойкой сообщила ему, что прошедший период с незащищённого полового акта ещё слишком мал для выявления инфекции, если она есть, и предложила запись на более позднюю дату. Он согласился, понимая, что это единственное, что он сейчас может сделать. Не заставить время бежать быстрее.       От тоски по Лёше уже хотелось волком выть, и он не сдержался. Приехал, собираясь рассказать всё, как есть. Но когда зашёл в квартиру, а тот налетел на него ураганом, обнимая и целуя, не отпуская ни на секунду, понял, что не сможет. После всех слов о том, как скучал, после нежных поцелуев и пальцев под футболкой. Просто не смог испортить момент счастья в кромешной тьме последних дней. Он хотел рассказать потом, но подходящий момент всё не наступал. А потом разбил кружку у Лёши дома и, порезавшись, испугался, что может быть заражен — день записи уже маячил на горизонте. Он отдёрнул руку, когда Лёша попытался взять её, и заклеил рану сам. Остаток вечера они провели почти в полном молчании, валялись на диване. Илья — головой на его коленях, притворяясь спящим. Его душили слезы и до печёнок пробирал страх, что это счастье может скоро закончиться.       Постепенно начали рушиться совместные мечты и планы, надежды на общее будущее. Он понимал, что торопит события, что ещё даже не сдал анализы, но сознание уже услужливо рисовало мрачную картину будущего. Он старался максимально наслаждаться моментами, проведёнными вместе. Но сердце сжималось всякий раз при мысли о том, что он может быть опасен для самого дорогого в его жизни человека.       А потом его догадка подтвердилась — и весь мир рухнул. Он не знал, как смотреть Лёшке в глаза, как делить с ним постель, как касаться кожи, зная, что сам смертельно болен. Конечно, люди живут с этим. Годы, а то и десятки лет. Но нельзя было допустить, чтобы это же случилось и с Лёшей. Не мог подвергать риску.       Тяжелее всего было поставить точку. Уйти, ничего не объясняя. Для его же блага.       Почти десять лет влюблённости, надежд и счастья. Почти четыре — любви и отдачи всего себя без остатка.       Страшно говорить «нам надо расстаться», когда сердце кричит «я люблю тебя».       Страшно, что Лёша снова может подумать, что не был нужен, и решить, что сам во всём виноват.       Но как сказать «прости, я ухожу, чтобы ты жил в безопасности»? Он так и не смог найти подходящих слов.       И все эти годы жил с мыслью, что сам разрушил собственное счастье.       — Жаль, — Лёша прикусил губу, — что твои попытки уберечь меня никому не сделали лучше. Нужно было сразу рассказать…       — Как ты вообще себе этот разговор представляешь? «Привет, как дела? — У меня всё супер, а у тебя? — Отлично, меня только что изнасиловали!»       — Да хоть так. В моих планах никогда не было долгой жизни и детишек на заднем дворе. Не знаю, лечишься ли ты, но прошло шесть лет, а ты выглядишь как модель плейбоя…       В последующем молчании так и слышится — «столько времени потеряно». Илье хочется ответить — «наверстаем», но он знает, что ещё слишком рано. Не знает при этом, как поведёт себя Леша, если вернется золотой мальчик. Ему хочется думать, что это годовое увлечение мало что значило, но помнит, с какой легкостью Лёша привязывается к людям. Он не будет торопить события и лезть к нему с признаниями, сейчас нужно всё сделать правильно, тем более, когда все карты раскрыты.       Он ждёт хоть какой-то реакции, нервно похрустывает пальцами. Отчаянно хочется курить. Наверное, от этой зависимости никогда не будет спасения. Но комната пропитывается запахом жасминового чая, уже остывшего, а Лёша беззвучно плачет, прикрыв глаза. Только дрожащие губы выдают. И хочется спросить, что сейчас у него на душе творится, да только права не имеет.