25 декабря 2017
— Не нравится мне это, Лёх. Кир не находил себе места и лихорадочно крутил в руках ключи с брелоком из четырёх колец. Периодически снизу раздавался звук снятой сигналки. Тогда он, опомнившись на секунду, зажимал кнопку уже целенаправленно, стряхивал пепел в открытое окно и прятал догоревшие почти до фильтра бычки в полупустую пачку. Лёшка молчал. Его не беспокоил ни холод, ни сигаретный дым, ни понимание, что курить на территории больницы, а тем более в палате, запрещено. Его беспокоили только собственные ноги, превратившиеся в два бесполезных отростка, и неутешительный прогноз. Он смотрел в потолок, в окно, на белые стены, лишь бы не цеплять взглядом собственное тело. Было легче, когда кто-то приходил навестить. Разговоры, пусть и о насущных проблемах, отвлекали. Можно было улыбаться и шутить как ни в чём не бывало, держать марку. Даже Илье улыбнуться оказалось легче лёгкого. Вот только внутри всё как будто атрофировалось вместе с ногами. — Понимаешь, ну не верю я ему! Я сотню раз пытался найти ему оправдания, не мне тебе об этом говорить. Сейчас он предлагает помощь, а если через месяц скажет «пок-пок, у меня лапки, оказывается, я не был готов нести такую ношу»? — Тогда через месяц я уеду к маме. Или подыщу реабилитационный центр — у меня этих брошюр полный набор. Всё-таки, надо отдать Альту должное — всего за пару минут в палате он увидел общую картину и понял, что восстановление будет непростым, если вообще будет удачным, и займёт немало времени. Никто не просил его помощи — ни в реабилитации, ни в возможности пожить у него какое-то время. Лёша даже не подозревал, что у него есть жильё, а оно, выходит, не только есть, но и находится совсем недалеко от его собственной квартиры. Что-то ехидно подсказывало, что это неспроста. Чтобы всегда быть рядом. Пусть так, плевать. Сейчас в последнюю очередь хотелось искать тайный смысл в чужих действиях. Пускай это останется на совести Ильи. — Может, сразу? — Чтобы я вдобавок сошёл с ума от осознания, что теперь инвалид и нахожусь в компании себе подобных? — бесстрастно ответил Лёша. Затянуться бы не помешало. Или выпить. Но Кир не даст сигарет, а алкоголя не достанешь, да и не стоило мешать с лекарствами. — Ты же не думаешь, что это навсегда? — Кирюха покачал головой, отрицая даже в мыслях, что друг реально может так думать. — Будто моим ногам есть дело до того, о чём я думаю. Ты же слышал рекомендации. «Надеяться на лучшее, но не питать иллюзий». Я не хочу быть обузой. — Врезал бы тебе, да ты и так полудохлый. — Спасибо, что напомнил, — рассмеялся Лёша, морщась от боли в рёбрах. Он не понимал сам себя. Наверное, это всего лишь защитная реакция, попытка защитить мозг юмором — пусть даже неумелой иронией над самим собой. Всяк лучше, чем реветь в подушку, оставаясь в одиночестве. — Ещё раз услышу что-нибудь про обузу, и не посмотрю, что ты и так на больничной койке. — Бить лежачего против правил. Ладно, ладно, я понял. Только прекрати умирать, это моя прерогатива. Как только Кир, в очередной раз качая головой, ушёл, дежурная улыбка сползла с лица. В эти дни редко удавалось побыть одному. То нескончаемые посетители, то врачи или медсёстры. Не оставалось времени подумать о том, как это всё произошло, и что делать дальше. Антар не выходил из головы. Вот они собирают чемоданы, препираясь о том, нужно ли брать зеркалку или будет достаточно камеры с телефона, сходятся на мнении, что лучше оставить побольше места для того, что накупят в Мадриде и за его пределами. В голове выстроен маршрут путешествия — десять дней, которые должны запомниться на всю жизнь. И повториться ещё как минимум дважды, для закрепления информации. Антар смеётся, что через два года, вернувшись, можно напрочь забыть о том, что когда-то уже ходил по этим улочкам и стеснительно кивал на извечное «¡Hola!», присущее любому испанцу. Хочется верить, что так и будет. Но нет, ноющая боль в левом боку возвращает мысли к суровой реальности. Удар, завертевшийся мир, боль, тьма. Лёша распахнул глаза, пытаясь успокоить рвущееся из груди сердце. Задремал и снова вернулся в момент аварии. Наверное, было бы лучше не помнить вовсе, чем урывками. Испуганный взгляд Антара. Искорёженная машина по левому борту. Заевший ремень безопасности. Запах бензина. И крови. Плохо видно, мутно в глазах, да и голова тяжёлая. Собачий холод. Что-то шею сдавливает, но это фигня. «Ног не чувствую». Фраза, сказанная в никуда. Шум, автомобильные гудки. Они же ехали в аэропорт. Пулковское шоссе? Как некстати… Интересно, можно будет обменять билеты? Они ведь не по своей воле пропустят рейс? Придётся корректировать маршрут, Ант ведь расписал всё почти по минутам. Ничего. Скорректируют. Только поспать надо хоть часик, до ужаса клонит в сон… А после Васька, подписывающая бумаги. Мамин голос, пробивающийся сквозь сон. Где Антар? С ним всё хорошо? Но губы не шевелятся, сознание затуманено. Вопрос вертится на языке, но ответа нет. Как и самого Антара. Только бы был жив. Когда сознание возвращается, хочется, чтобы оно снова куда-нибудь ушло. По телу будто проехались асфальтоукладчиком, болит всё — вплоть до корней волос. Всё, кроме ног. И уж лучше бы болели, потому что паника подкрадывается слишком быстро. Кто-то рядом. Кто-то успокаивает. Говорит, что прорвёмся. В горле ком, язык едва ворочается — всё ещё не спросить то, что интересует больше всего на свете. Хрен с ними, с ногами, Антар где?! Тихий стук снова вырвал из дрёмы. — Тук-тук, — продублировал Илья словами и зашёл в палату. Он бы не поверил, насколько рад его видеть Лёша. Не конкретно его — он был бы рад любому вошедшему, потому что этот кошмар, возвращающийся изо дня в день, из ночи в ночь, уже скоро его доконает. — Как и обещал, — Альт повесил пуховик на крючок у двери. На нём меховая куртка, чудом пережившая столько лет. Вместе покупали, потому что Лёше надоело вечное шмыганье носом и холодные руки того, кто всерьёз посягал на его сердце. Воспоминания больше не приносили боли. Лёша кивнул. Что ж, Илья не соврал. Может и правда его намерения искренни? — Расскажешь, что случилось? Говорить не хотелось. Только вынырнул из кошмара — и сразу погружаться в него обратно? — Лучше ты расскажи, как узнал. Альт разместился в кресле, нахмурился, решая, стоит ли раскрывать карты, и внимательно посмотрел на Лёшку. — Герман написал, — признался он. — Обычно это я его терроризировал, пытаясь вызнать, всё ли у тебя хорошо. А тут он звонит, голос стальной, говорит, что ты в больнице. Я и сорвался. — Тебе только повод дай, — усмехнулся Лёша. — А дальше что? — Дальше… зависит от того, что ты надумал. — Ты же понимаешь, что мне не просто уголок нужен? Я ни работать не могу, ни пожрать приготовить, не говоря уже про… — Понимаю. Все Кирюхины сомнения разбиваются о серьёзный взгляд Ильи. Лёша помнил, с какой маниакальной тщательностью тот подходил к своим увлечениям, помнил такой же взгляд и был уверен, что Альт уже в курсе всех подводных камней в предлагаемой авантюре. — И тебя не напрягает? Перечень возможного «напрягает» с обеих сторон мог быть весьма внушительным, начиная разрывом, продолжая недавними отношениями Лёши и заканчивая естественными нуждами. Но Илья мотнул головой. — Только если ты готов. — И тебе придется всё мне объяснить. — Обещаю. Но не сегодня. — Только не говори, что до сих пор не готов. — Не скажу. Хочу успеть вытащить тебя отсюда до Нового года. Придётся побегать, — улыбка Ильи кажется заранее уставшей. — Если врач разрешит, — кивнул Лёша, но тут же понял, что разрешение уже получено. Нужно было только его согласие. Альт действует наперёд, словно знает заранее, каков будет исход. Уверенность в себе ему идёт. — Позвони мне, как всё решится. Номер я не менял. — Хорошо. Уже дойдя до двери, Илья, вспомнив что-то, вернулся обратно, достал плитку белого шоколада и оставил на тумбочке. Вот уж кто точно помнит каждую деталь… Этой ночью Лёша смог уснуть, не погружаясь в пучину отчаяния и кошмаров. Наверное, потому, что ближайшее будущее чуточку прояснилось. Жаль, только с Антаром так ничего и не понятно. Отличное вышло совместное путешествие…28 декабря 2017
— Ты всё-таки согласился? — недовольно фыркнул Кир в трубку вместо приветствия. — Так уж вышло. Поможешь перевезти вещи? — В жизни б эту рожу больше не видел, — послышалось тихое бурчание. — Куда я денусь. Чего ни сделаешь ради такой занозы в заднице. — Если ты не забыл, у меня есть Ксюхин номер. — Опять пускаешь в ход тяжёлую артиллерию? — Ты не оставляешь мне выбора. — Вот и делай добро… — О, снова старый дед разворчался! — Нет, всё-таки Дубакс тебе лучше подходит. Прогадали мы с выбором. — Кто бы говорил, мармеладный мишка. — Лёха, — предупредительно процедил Кир. — Моя любовь к тебе не безгранична. — Ты разбиваешь мне сердце… — …отбиваю почки и надкусываю печень. Ладно, напиши мне, когда и куда. До связи. Как в старые добрые времена. Съязвить в неподходящий момент и делать вид, что обиделся на ответ, — в этом весь Кир. Илья спрятал улыбку, прикрыв лицо ладонью. Динамик у Лёхи был отличный — никакой конфиденциальности. Выходит, пары дней Киру хватило, чтобы смириться с необходимостью взаимодействия, — не слишком-то он и сопротивлялся. Всё лучше, чем если бы бросался с кулаками. Он передёрнул плечами, представив, что однажды такое произойдёт. Ему не хватит смелости уйти от удара или рискнуть ответить. Представил сломанный нос, фингал под глазом, разбитую губу, и все больше распаляющуюся злость Кира. И Лёшу, который не остановит лучшего друга, потому что элементарно не сможет до него докричаться. До чего же быстро фантазия увела его от радости о том, что всё осталось прежним. Зажатый в ладони телефон ожил, оповещая, что машина подъехала. Лёша растерянно оглядел своё пристанище последних дней, словно в последний момент испугался, что ничего не получится — у Ильи, что зря доверился и теперь едет в неизвестность. — Ещё не поздно отказаться, — Альт коснулся его руки, привлекая внимание. Деньги фигня, если на самом деле окажется, что Лёшка поедет только потому, что он был слишком настойчив. Лёша покачал головой. Поздно. Или не собирался отказываться. Просто нервничает. Им обоим будет сейчас непросто. Илья благодарен судьбе за то, что позволила ему снова быть рядом, но ненавидит её не меньше за то, какой ценой.***
Лёша открыл глаза, только когда захлопнулась входная дверь. В пути укачало, а собственная беспомощность ввинчивалась в мозг одним простым словом. Обуза. Как бы он ни старался, в ближайшее время он будет обузой для каждого, кто окажется рядом дольше, чем просто с визитом вежливости. Возможно, именно поэтому он и согласился — Альт задолжал ему за эти годы. Лёша прикусил язык, прогоняя непрошенную мысль. В нём говорила злость и обида, хоть и казалось, что всё уже давно оставлено позади. Хорошо, что можно было притвориться спящим в пути. Но от навязчивых мыслей это не спасло. К ним примешивался страх, что теперь придётся постоянно притворяться — видеть Илью ежедневно, терпеть его прикосновения, слышать беспокойство в голосе. В памяти невольно всплыл март. Вот бы, как Антар, заснуть на месяцок. Ну же, организм, неужто тебе недостаточно стресса, чтобы сделать себе такой подарок? Недостаточно. В этой квартире Аксель не бывал. В ту, где Илья жил с матерью и отчимом, он заглядывал всего раза три, удивляясь тому, как отличается его представление о «мажоре» от того, чем он живёт на самом деле. Когда-то богатый ремонт поблёк, истрепалась мебель, повсюду царил хаос. На фотографиях, украшавших стены, невозможно было узнать его красавицу мать, так потрепала её жизнь после кончины мужа. Только Илюхина комната держалась особняком. Порядок в вещах, аккуратные стопки тетрадей и книг, гитара в углу. И несколько плакатов, прикрывших обои. Аура богатства лопнула как мыльный пузырь. Кликуха к Илье прилипла с первого же дня, как только он пришёл в их класс голодранцев в таком виде, будто на выпускной бал. В костюме — белоснежная рубашка, брюки со стрелками, галстук. Гордая осанка, приподнятый нос. Они были из совершенно разных миров, но этот образ вдохновлял куда сильнее, чем длинноногие девицы в кожаных миниюбках. Уже тогда, подсознательно, Лёша видел в нём не того, на кого стоит равняться, пусть даже чувствовал себя неуютно рядом в потёртых джинсах, а того, кто пробуждает внутри тайные желания. Это было искрой. И кто бы мог подумать, что однажды она обернётся пожаром. Во всём классе оставалось лишь два свободных места. Когда новичок проигнорировал парту во втором ряду, Лёша понял, что попал. Его отсадили на камчатку за излишнюю болтовню с Кирюхой — справедливости ради, трепался в основном Кир, но перепало всё равно ему. Илья сел рядом, поставил рюкзак у парты, повесил пиджак на спинку разрисованного стула и уснул, не прошло и десяти минут от урока. Лёша ощущал тонкий аромат ментола, наверное, шампуня. И отчётливо видел, что даже во сне тот жутко напряжён. Местная кодла пыталась его подкалывать, обзывала мажором, кидала в него скомканные бумажки. Лёша не знал, спал ли Илья на самом деле, но не реагировал точно. Эта хрень и его отвлекала. Терпение лопнуло довольно быстро, и весь ворох тетрадных листов отправился в обратный путь. Он знал, что, в случае чего, подскочит Кирюха и поможет дать отпор, даже если не поймёт причин. В тот день Лёша перестал запариваться о том, что о нём подумают окружающие. Пусть хоть женихом и невестой кличут — бред же сивой кобылы. Он долго искал оправдания своим поступкам, но к счастью тогда легко было сказать себе «так правильно» и моментально поверить в это. Просто не по-человечески было как-то… Илья держался особняком, ни разу не подал виду, что прозвище его хоть немного задевает. Наверняка он и ощущал себя выше того сброда, в котором вынужденно оказался. Разговорить его было той ещё задачкой. На учительские вопросы отвечал без колебаний, но одноклассников словно не замечал. Всё общение с ним сводилось к обсуждению математических задач — в точных науках Илья не был силён, но понять пытался упорно, а Лёшке было несложно объяснить. Зато на иностранном языке частенько позволял себе лишнего и поправлял учителей. То, что он всегда отстаивал своё мнение, подкупало. А потом на него наехал Тоха, главный раздолбай и задира класса. Лёшка не видел начала конфликта, но не смог пройти мимо, когда увидел оторванный рукав рубашки. Кирюха подскочил следом, придержал разбушевавшегося Антона, плюющегося желчью в сторону Ильи, и получил локтем по носу. — Лучше быть пидором, чем таким гандоном, как ты, — плюнул он вслед Тохе, когда тот удрал, поняв, что на довод «педик» всем насрать. Со временем всё как-то замялось — Антон до конца обучения старательно обходил их компанию, частью которой именно тогда и стал Илья, а, если не получалось, только фыркал презрительно. Кир, правда, успел приревновать — сказал Лёше самому присматривать за своим альтер эго, после чего демонстративно неделю с ним не разговаривал. Оттуда и прозвище появилось. Илья не возражал. Оно позволило ему стать частью этой компании, о чём он даже не мечтал. А «мажор» остался за её пределами — для всех остальных. Лёша вынырнул из воспоминаний — в комнате запахло жасмином. Илья замер в дверном проёме с кружкой в руке, будто это не его квартира вовсе. Впрочем, обжитой её было трудно назвать. Компактный бежевый диван, простенький письменный стол, комод да табуретка. Словно Альт и не жил здесь вовсе все эти годы. Неудивительно, что сюда запросто влезла громадная медицинская кровать для него, столик, тумбочка и даже коляска. От беспомощности захотелось накрыться одеялом с головой, но Лёша, пересилив себя, кивнул Илье, чтобы подошёл. — Извини. Не хотел будить. — Я не спал. Мыслей слишком много, — он дёрнул краешком губ и обвёл пальцем комнату, — когда ты успел? — За три дня можно ремонт сделать или даже переехать в другую страну, — Альт улыбнулся, поставил чай рядышком. — Сейчас подниму спинку, не пугайся. Если бы это было самым страшным… — Сколько это всё стоит? Я верну. — Лёш, — Илья подтянул табуретку и сел рядом, вручая тому теплую кружку, — забудь о цифрах. Ты же сам прекрасно понимаешь, что этим не ограничится. Пока мне хватает. Если будет туго, я скажу. Я просто хочу помочь, — голос дрогнул. Лёша понимал. В поведении Ильи он видел собственное отражение, так же сидел у чужой постели в надежде, что может хоть как-то улучшить состояние Антара. Надеялся только, что Альта обуревает не тот же ураган эмоций, что сносил его этой весной. — Тогда расскажи мне, что тогда произошло. Это было нечестно. Собственное желание понять уже попахивало откровенным шантажом. И мешалось в голове с отчаянным нежеланием прошлых лет ничего не знать про Илью. Он отставил нетронутый чай в сторону и скрестил пальцы в замок. Во взгляде Ильи читалось одно: об этом пожалеют они оба. Опёршись локтями о кровать, он невольно повторил жест Лёшки и произнёс, легко, как если бы заказывал латте в кофейне: — У меня ВИЧ.