21 декабря 2017
— Я готов.
— Привет. Непривычно-нервный звук собственного голоса отразился от стен школьного кабинета и ускользнул гулким эхом в безлюдный коридор. Класс почти пуст. Среди оставленных рюкзаков и раскрытых на партах тетрадей мужчина чувствовал себя неуютно — слишком взрослый. Как же давно он не вспоминал это место… И если бы не парень, сидящий у самого окна, было бы вообще непонятно, что он здесь забыл. Тишина в ответ давила на плечи, словно толща воды. От неприятного ощущения хотелось как можно скорее избавиться. Мужчина повторил приветствие — на этот раз на порядок спокойнее, напускной уверенностью отгоняя ирреальность происходящего. Сомнения сейчас — последнее, что ему нужно. Когда тот поднял взгляд, Илье показалось, что он тонет. Столько времени он смотрел в эти глаза лишь на фотографии, что сейчас от удивления и восторга чуть не забыл, как дышать. Красивый, уверенный в себе, притягательный. С этим глупым хвостиком на затылке. И одна только мысль в голове: «подбежать, сгрести в объятия и никогда больше не отпускать». — «Привет»? Это и всё, что ты можешь мне сказать? — голос пронзил холодом, но губы непроизвольно растянулись в улыбке. Всё как оба привыкли. Постоянные попытки задеть — за всё, что было раньше. Не всегда осознанные, но часто попадающие в цель. Но больше нет нужды поддаваться на провокацию. — Я больше не буду извиняться. — Один робкий шаг навстречу. — Ты всегда меня только раздражал этим, — парень легко рассмеялся, решительно поднялся из-за парты и потянулся — как ему только не тесно было, чай не пятнадцать лет. Илья залюбовался вытянутой шеей, тонкими пальцами в замке, вспоминая, как не мог прекратить скользить по этой коже губами. Воспоминания были свежи в памяти, будто это происходило вчера. — Всё потому, что ты не хотел слушать. — И ещё по ряду причин, — парировал юноша, подходя и с каждым шагом приближая чью-то остановку сердца. — И чем же… раздражал? — В горле пересохло, как только он подошёл вплотную. Так близко, что ощущался запах корицы — того самого «девчачьего» шампуня, который ему когда-то подарил Илья. Кто бы знал, сколько магазинов пришлось пройти, чтобы найти заветный бутылёк — консультанты как на подбор говорили, что подобного не существует… Взгляд пристальный, проверяющий на стойкость. От него хочется убежать, такого непривычно тёплого, но Илья, словно привороженный, не мог даже отвести глаз. — Именем. — Имя-то моё тебе чем не угодило? — притворно насупился Илья — от близости срывало крышу. — Не твоё, — фыркнул тот, не прекращая улыбаться. Вот оно что… — Лёшик… — невольно сорвалось с губ. — И вот опять! — ни капли удивления, напротив — он ждал этого. Улыбнулся и коснулся кончиками пальцев щеки. Даже сейчас, даже здесь он был решительнее. Мужчина невольно прикрыл глаза потянулся навстречу, позабывший уже такие нежности. — Опять бесит? — шепнул тихо, боясь спугнуть своё видение, и поймал руку, медленно целуя каждый палец. — Нет. Мне всегда нравилось. Так даже мама меня не называла. Этот мираж должен был исчезнуть, раствориться при первом же касании. Но ничего не происходило. Земля не уходила из-под ног, мир не крутился калейдоскопом, а дыхание всё так же обжигало губы. Похоже, на небесах ему решили подарить последний второй шанс. В объятиях комфортно, как не было уже кучу лет. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Ему всю жизнь только и нужно было, что эти понимающие глаза, нежные руки и любящее сердце. — Ты поседел весь, — Лёша задумчиво перебирает его волосы. Тело неожиданно приняло горизонтальное положение. Мягко. Илья открывает глаза. Всё как он помнит. Стена обклеена футбольными плакатами, из большой комнаты доносится тихий бубнёж телевизора, а потолок неумело украшен звёздами. Как они мучились тогда, исполняя Лёшкину мечту детства… — Ты бы тоже поседел после… — он осёкся, чувствуя, что не имеет права говорить об этом. Точно не здесь и не сейчас — зачем портить момент. Но собеседник кивнул, прекрасно всё понимая. Тема и правда не из приятных. — Я-то думал, скажешь, каким красавцем меня возраст сделал, — хрипло усмехнулся Илья, переходя на нейтральную тему. — Тот ещё красавец! Кожа да кости. Совсем всё плохо в вашей загранице, — прокряхтел, изображая бабульку, Лёша. — Ты меня и таким любить будешь. — Конечно буду, куда я денусь? Илья приподнялся на локте и внимательно на него посмотрел. Блажь, спокойствие. Удовольствие мурчащего кота. Слишком неестественный. Он всё понимал, но не мог налюбоваться. — Ты простил меня? — спросил он, рискуя вновь отпустить своего журавля в небо. — Нет. Ты же так ничего мне и не рассказал, — пожал плечами парень и коснулся губами его виска. — Но у тебя ещё будет возможность. Лучше прости себя сам до нашего следующего разговора. Внезапно стало невыносимо жарко. Пот градом покатился по спине, пропитывая рубашку. Да, не по погоде он одет… Это аэропорт. Зал ожидания. Илья расстегивает верхние пуговицы — дышится с трудом. Вокруг людно и шумно. Но лица неразличимы, а голоса неразборчивы. Да и плевать. Его только один человек интересует. — Ты бы ещё в валенках пришёл, — рассмеялся Лёша, глядя на его зимние ботинки, подхватил ручную кладь и перекинул через плечо. Сумка почти пуста, всего один комплект сменной одежды и прочее по мелочи — чтобы было что захватить с собой в обратный путь. Куда без сувениров для друзей и семьи? Тёплое солнце уже ждёт. Илья знает, что будет дальше. И не хочет отпускать Лёшку. Хочет отобрать билет и разорвать на тысячу клочков. А лучше сразу паспорт, чтобы наверняка. Но парень предусмотрительно убрал их в сумку, а теперь смотрит на него так, что душа рвётся на части. Он тоже знает. Одним шагом мужчина сокращает расстояние между ними до миллиметров и стискивает в объятиях. Алексей тихо смеется и треплет его по волосам, шепча что-то успокаивающее. Илья не слышит ни слова, но любимый голос приводит его в чувство. Он медленно отстраняется и целует Лёшу — осторожно, как в первый раз, как тем утром, когда тот запутался в ногах и буквально рухнул в объятия дремавшего, как он думал, Ильи. Тот, не просыпаясь, подмял его под себя и поцеловал. Это был шаг отчаяния, но насколько желанный! Когда бы ещё он решился? Лёшка тогда лежал, не шелохнувшись, пару часов, хоть мочевой пузырь отчаянно напоминал о своём существовании, а рядом дрыхли ещё двое друзей. Он смотрел на того, с кем бы никогда не подумал ни о чём больше, чем дружба, и удивлялся тому, как выпрыгивает сердце из груди, а на губы наползает абсолютно неуместная довольная улыбка. Тогда он не осознал, к чему это может привести, и просто любовался, пока чей-то будильник не разрушил иллюзорное счастье тихого утра. — Я не спал тогда, — признался Илья, поджав губы. Лежал, наслаждаясь едва ощутимыми несмелыми касаниями и теплом любимого человека. — А потом ты влюбился и два года позволял обводить себя вокруг пальца какой-то фифе. Алексей кивнул задумчиво. — Ты никогда не думал, что я так пытался от другого наваждения избавиться? «Объявляется посадка на рейс Санкт-Петербург — Мадрид». — Прости, мне пора. На шее шарф королевского клуба, ослепительная улыбка на губах. Он готов идти навстречу судьбе. — ¿Hala Madrid? — натянуто улыбнулся Илья, утирая пот со лба. — ¡Y nada más! — продолжил Лёша, смеясь. — Смотри, сам не опоздай, — кивнул он на зажёгшуюся сзади табличку «Dignitas»*. Ещё бы он опоздал… Но как же невыносимо сложно было отпустить руку. Столько не сказанного… Да и не сделанного, но уже поздно. Противно защипало в носу. — Илья… — донеслось до ушей откуда-то издали. Он повернул голову, в последний раз ловя любимый взгляд. — Скоро увидимся.— Время смерти…
***
Alter: Никогда не знаешь, чего ждать от жизни. Ещё вчера ты счастлив, а завтра снова может наступить переломный момент. И ты сидишь, глядя на россыпь осколков только что склеенной души, не понимая, за что.
Этой ночью он спал всего два часа. Проснулся в холодном поту и с выпрыгивающим из груди сердцем. Опять Лёша. Наверняка из-за приближающегося Рождества — похоже, «новогодние обострения» были куда реальнее, чем ему самому казалось. Во вторник, на последнем сеансе в этом году, нужно будет рассказать Эвелине. Подумать только, год пролетел, а он и не заметил. В последние месяцев шесть о Лёше не было новостей даже от Германа — наверное, это и к лучшему. Илье было достаточно знать, что Лёшка счастлив. Пусть и с другим. В середине августа он меланхолично скипнул уведомление о дне рождения, о котором не планировал даже думать, а уже вечером отметил его в ближайшей гелатерии фисташковым мороженым с кленовым сиропом. Шарик быстро таял в вазочке, а Илья думал только о том, что его психотерапевт ошиблась — всё он помнит. И про день рождения, и про привычки, и что поверх сиропа обязательно нужно добавить шоколадную крошку и самую малость корицы. Больно не было, но о подобных эпизодах ностальгии они с Эвой сразу условились говорить. Рассказав, он даже не понял, зачем это сделал. Легче не стало. Впрочем, больше такого и не случалось. Работал, не видя выходных, выкладываясь во всём, за что хватался, до тех пор, пока Хелен не хватала за руку и не тащила отдыхать, обзываясь трудоголиком. Банковский счёт стремительно рос, а потребностей так и не прибавлялось. Была, конечно, мысль обзавестись собственной квартирой, но ему и съёмная нравилась. Можно было завести собаку… Но кому оставлять, когда Хелен снова крутанёт глобус, ткнёт пальчиком и скажет «хочу сюда»? И он поедет следом — хоть в Камбоджу, хоть в Гватемалу. Не в тягость. Так что вариант с домашними животными отметался. Три дня прошли как в тумане. Не спалось. Постоянно хотелось курить. Неспокойно было. Хелен молчала, хотя ещё неделю назад обещала вытащить его куда-нибудь в рождественскую ночь. Раньше запас одноразовых электронных сигарет отлично спасал — не нужно было искать среди ночи, где бы купить пачку, из которой уйдёт максимум пара штук. Но за эти дни запас иссяк. Он то хватался за кружку, насильно вливая в себя ромашковый чай, ни черта не помогающий успокоиться, то выпускал струйки пара в потолок, пытаясь отделаться от ощущения, что что-то не так. Но нечто незримое как нарочно ломало все барьеры, так тщательно выстроенные с Эви, вскрывало старые раны… А через час поступил звонок. Илья машинально отметил, что международный. Удивился — Герман всегда звонил через мессенджер — а больше и ждать было неоткуда. Звонок продлился секунды три. Да большего и не нужно было. «Лёша в больнице». И голос такой сдавленный, что сразу понятно — дела плохи. Иначе бы не стал звонить. Вот и объяснение собственной тревожности. Он всегда подобное чувствовал, только разобраться удавалось редко. Ощущая только тянущую пустоту глубоко внутри, он вызвал такси. Заправил постель, умылся, переоделся в выглаженные брюки и тонкий свитер, впрыгнул в лакированные ботинки, словно вот-вот поедет на работу. Бросил в портфель портмоне, зарядку, ключи от питерской квартиры, папку с документами и фотографию могучей кучки — прямо с рамкой. Впопыхах схватил с вешалки потрёпанное пальто и спустился к ожидающему кэбу. В дороге было тихо — таксист попался неразговорчивый. А даже если бы с ним заговорили, Илья бы не заметил. Тревожные мысли сплелись в неразборчивый клубок. Голова гудела, но всё это будто происходило с кем-то ещё. Глядя в окно, он прощался с городом, подарившим ему вторую жизнь, не представляя, когда вернётся. Если всё будет хорошо — ближайшим рейсом. Но отчего-то в хорошее верилось мало. Он очнулся, только когда приехали. Протянул купюру и вышел, не дожидаясь сдачи. А вот аэропорт шумел, несмотря на ранний час. О том, что не знает, куда ехать, вспомнил, когда билет в Питер был уже на руках. Но Герка без всяких просьб скинул адрес больницы и номер палаты. Хвала небесам за таких друзей. Оставалось только добраться. Его вырубило, не успел самолёт даже взлететь. Привычка пристёгиваться сразу уберегла его и без того неспокойный сон. Четырехчасовой путь он проспал, постоянно приходя в себя и снова проваливаясь в забытьё. Окончательно проснулся, когда шасси шаркнули о полосу. А сойдя с трапа понял, что ему трудно дышать. Паника невольно подступила ужасающим предположением — что, если уже слишком поздно? Герман больше ничего не писал. Дальше он сам по себе. Поплотнее укутался в плащ, прижал к груди портфель, словно тому было под силу удержать в груди выпрыгивающее от страха сердце. В полубессознательном состоянии обменял деньги, сел в первое попавшееся такси, не в силах даже думать о наценке и хрипло выдавил из себя адрес. Парнишка за рулём хмуро кивнул и попросил пристегнуться. Что-то подсказывало, что тот в курсе произошедшего. И это значило только одно — Лёшка далеко не единственный пострадавший. Что это могло быть? Очередной терракт? В апреле он тоже чуть было не сорвался обратно, но тогда душу не рвало на части от предчувствий, всему виной были только ужасающие заголовки. И статус «в сети» подтверждал, что беспокоиться не о чем. А сейчас? Без доступа к интернету Илья чувствовал себя не в своей тарелке. Старая симка завалялась где-то в портфеле. Стоило подрубиться к вайфаю в аэропорту, наверняка что-то было в новостях, да поздно уже. И даже Лене не позвонить — сорвался как лист с дерева, ни звонка, ни записки. Нужно будет предупредить, чуть позже. Скорее всего, она до сих пор спит. Впрочем, скоро же Рождество — ни о какой работе речи не будет идти ещё несколько дней, а к тому моменту он, может, и вернётся. Правда, придётся долго извиняться за то, что не присутствовал на праздновании. Ничего, это такая мелочь… Мысли о работе отвлекли ненадолго. Каждый раз, когда в подсознании всплывало имя Лёши, Илья старательно выискивал другие темы. Что угодно. Выглядывал новые магазины (или старые, о которых успел забыть за год отсутствия). Вспоминал, как вёз сюда Хелен, будучи в шаге от того, чтобы наложить на себя руки, как ехал сам, сжигая все мосты. А теперь, выходит, мосты восстановлены. Он снова здесь, снова один, никому не нужный. Эвелин не одобрила бы подобные размышления, но её не было рядом, чтобы, выразительно вздёрнув брови и поджав губы, дать ему понять, что он не прав. Точно так же, как не одобряла его план о поездке в Швейцарию, пусть и не в ближайшей перспективе. Припарковавшись, водитель пожелал удачи и взял сумму втрое меньше оговоренной. И опять ни слова в дороге. Альт вздохнул. Неужели над его головой в действительности висит грозовая туча? Холодный ветер проникал, казалось, даже под кожу. Пока добрался до входа в больницу, продрог до костей. А внутри пришлось забыть и о холоде, и о том, что пациенту он по сути никто. Включил обаяние на максимум, насколько оно вообще возможно для шокированного сводного брата, на всякий случай уже выудил из портмоне пару рыжих купюр, но ему просто указали нужное направление и выдали бахилы. Молясь о том, чтобы везло и дальше, Илья поднялся на пятый этаж. В отделении так тихо, что закладывает уши. Ноги не желают идти, будто свинцом налитые. Страшно подойти ближе. Страшно узнать, что всё плохо. Страшно подумать, что его беспокойство — последнее, чего ждут. Страшно оттого, что Лёшка вообще мог не выжить. Несвоевременная мысль. Раз в палате, значит живой. Без него всё потеряло бы смысл, которого и так, в общем-то, в последние годы почти не было. Илья замер в двух шагах от палаты, стискивая чётки, подаренные Акселем. Краска давно облупилась, деревянные бусины явно нуждались в повторной обработке, царапали пальцы. Хоть не треснули. Лёша наверняка бы удивился, узнай, как он к ним относится. За семь лет менять нить пришлось всего трижды. Мастер при замене неподдельно удивилась, зачем ремонтировать явную подделку. Илья таинственно улыбался, говорил, что дороги как память. Лёшка тогда купил их в подземном переходе, просто потому, что Илья в те годы всерьёз заинтересовался религией востока, и это действительно было ценным подарком. С тех пор не было ни дня, чтобы он не держал их в руках. И всякий раз думал о том, кого оставил по собственной глупости. Ему всегда хотелось только одного — чтобы Лёша был счастлив. Сам он, к сожалению, уже давно стал нежелательным элементом и вряд ли мог как-то этому счастью поспособствовать, но мысли о Лёше настолько вошли в привычку, что ни расставание, ни переезд, ни даже другая страна этого не смогли исправить. Перед нужной дверью он растерянно замер. Ни цветов, ни традиционно-больничных фруктов. Только чёртов портфель, делающий из него какого-то адвоката, необъятное беспокойство, давящее на плечи, и море страхов. Плюс плащ не по сезону, тоже Лёшкин. В городе туманов было достаточно. Кто мог подумать, что в вечно дождливом Питере окажется так холодно? Или это просто нервы шалят? Дверь распахнулась ровно в тот момент, когда он поднёс руку, чтобы постучать. Хорошо, хоть открылась внутрь, иначе стоящий за ней Кир уже бы исполнил давнюю мечту врезать ему. Впрочем, доброжелательным взгляд бывшего друга всё равно не назовёшь — возможно, ещё не вечер, а бежать-то некуда. Сейчас ему вдарят за все годы отсутствия и нежелания объясниться, жаль только что грехи этим не замолить. А за его спиной Лёшик… Бледный как поганка, с такими синячищами под глазами, будто его пытали трое суток, уставший, но живой. Даже не перебинтованный толком (или просто не видно под одеждой и одеялом?), только на лбу ссадина, как фонарь, зелёная. Может, Кипер не так понял, и вышел сломанный телефон? Но судя по озабоченным лицам сестры и мамы, сидящих по обе стороны от его постели, первое впечатление обманчиво. — Какого хера тебе надо? — шёпот Кира, переходящий в рычание, заставил отвести взгляд в сторону. Хорошее приветствие, ничего не скажешь. — Я позвал, — хрипло извинился Лёша, прочистил горло и виновато пожал плечами. — Спасибо, что приехал. Кажется, только что произошло чудо. Лёшка зачем-то спас его потрёпанную шкуру, хотя ещё не так давно сам говорил, что и слышать о нём ничего не желает. Кажется, что о большем нельзя было и мечтать… Наверняка только кажется. — Ну, мы завтра зайдём. Пойдём, Васят. Женщина поцеловала сына в щёку, подхватила сумку и подтолкнула Ваську, заметно поправившуюся, к выходу. Кир не сводил с Ильи глаз, будто тот одним присутствием мог навредить, но молчал, чтобы Лёшку не беспокоить. Впрочем, тема не осталась открытой — Илья чувствовал, что продолжению разговора быть, и оставалось надеяться, что это случится не в темном переулке, вдали от чужих глаз. Тетя Аня, вытолкав посетителей из палаты, коротко обняла Илью, словно не он разбил сердце её ребёнку шесть лет назад, и это вселило уверенность, что всё ещё может быть хорошо. Пускай не сейчас, но когда-нибудь. Илья вздрогнул и невольно поднял глаза, когда захлопнулась дверь. Лёша. Они больше года не виделись, даже не верится… — Спасибо за… — Тут только мордобоя не хватало, — хмуро ответил Лёша. — Какими судьбами? Дежурная фраза для поддержания беседы. Что ж, это хотя бы начало… — Не мог заснуть, — нервно поджал губы Илья, не зная, стоит ли вываливать всю правду, — и… решил прогуляться. — Из Черногории? — скептически вздёрнул бровь Аксель. — Соединенного королевства, — поправил Илья, подходя ближе и отмечая, что Лёшка отчасти в курсе о его передвижениях. Бусины едва не врастают в кожу, так сильно он сжимает чётки. — Заблудился в тумане, а как выбрался, тут уже и Спас на Крови маячит на горизонте… — он подошёл ближе, ставя портфель в кресло и замирая в шаге от койки. Совсем рядом… — Как ты? — Жить буду, — криво улыбнулся Лёша. — Не факт, что хорошо и долго, но это дело десятое. Мир мгновенно сузился до размеров палаты. Аксель всегда был среди них тем единственным, кто верил в лучшее в самой дерьмовой ситуации. Насколько же всё плохо сейчас… — Каков прогноз? — сдавленно прошептал Илья, но Лёша услышал. Или догадался. Наверняка ждал такого вопроса. — Возможно, я никогда не смогу ходить. — Лёшка смотрит в упор, а внутри всё обрывается. Катится в бездну его желание путешествовать, прыгнуть с парашютом… даже элементарно жить. Никогда прежде он не был столь уязвим. — Почему ты меня бросил? — Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба, пусть горизонт уже давно был затянут. — Я никогда не хотел… — «Да и как это будет звучать? Я ушёл, чтобы тебя защитить. Как фраза из бульварного романа…» — Это не ответ, Альт. — Думаешь, станет легче, если узнаешь сейчас? — Если бы узнал сразу, было бы легче пережить это снова, — бьёт ответом словно ножом по груди. От понимания, что Лёша вновь лишился надежды, стало трудно дышать. Он оттянул сдавливающий шею воротник, осознавая, что не хотел знать причины, по которой Антара здесь нет. Заниматься самообманом гораздо проще, чем знать правду. Год назад Илья ушёл, обрубив все концы, потому что знал, что Лёшка в надёжных руках, любим и счастлив. А теперь… — Прости. Я не думал… — Я тоже. Но видно судьба такая. Лёша демонстративно закрыл глаза и отвернулся, показывая, что разговор окончен, и Илья может быть свободен. Больно. И кажется, лучше бы прогнал с порога, чем позволил узнать такое. Но, если честно, заслужил. Хочется бесконечно вымаливать прощение, но Лёшка уже давно дал понять, что ему плевать на эти бессмысленные извинения. Стук в дверь выдернул из очередной пучины отчаяния. — Поторопитесь, пожалуйста, время посещений заканчивается. — Девушка удалилась сразу после его кивка. Едва ли он тут один такой несвоевременный. — Ты в этом и пришёл? — Лёша коснулся кончиками пальцев собственного плаща, а Илью снова бросило в жар — будто эти пальцы скользили по его шее, а не по одежде. Он снова кивнул, сглатывая ком в горле. — Возьми куртку, там холодно. От этой заботы хотелось разреветься, броситься в ноги и рассказать всё сию секунду. Лёшка ведь всегда был таким… даже ночные визиты терпел, хотя мог даже не впускать. А утром обнаруживалось одеяло, которого не было, когда засыпал. Или антипохмелин на столике рядом. Именно поэтому было так невыносимо окончательно расставаться. — Я и так в твоём хожу, — сдавленно прошептал Илья. — Холодно, — повторил Лёша тоном, не терпящим возражений. Илья вспомнил про обратный билет, который ему впарили при покупке, утверждая, что это едва ли не самое выгодное предложение в его жизни. Может, так оно и было, если бы он собирался обратно. С тех пор, как он уехал, ничего существенно не поменялось. О Лёше было трудно не думать, когда тот исчез из поля зрения. А потом один звонок разрушил с таким трудом возводимую броню. — Баш на баш… — он задумчиво почесал щетину, с трудом веря в то, что собирается предложить. — У меня есть квартира. От твоей минут двадцать пешком. Она, конечно, небольшая… — Это неудобно, — Лёша сжал пальцы на одеяле, отворачиваясь. «Неудобно» лучше чем «иди нахер со своим предложением». Это почти «я подумаю». — Неудобно ходить на голове. Я же не говорю «поехали и точка». Подумай. Васька недалеко будет в случае чего. Не думаю, что ты захочешь, чтобы она занималась твоим восстановлением. К тому же — я наверняка лезу не в своё дело, — у тебя скоро появится племяш? Пожалей рыжую бестию. Ей и так непросто будет. Лёша глубоко вдохнул, явно желая по привычке огрызнуться, но одёрнул себя. Похоже, понимал, что Альт прав. Какие были варианты? Оставаться в больнице, день за днём видя чужие травмы, слышать чужие стоны и ощущать чужую боль вдобавок к своей. Вернуться домой и чувствовать на себе жалостливый взгляд Васи, которая наверняка уже вовсю колдует над детской — со звёздами на потолке. Или поехать к маме (наверняка тётя Аня предложила это первым делом), в глушь, чтобы тоска сожрала быстрее, чем наметится хоть какое-то улучшение. Илья мог только предполагать. Собственное предложение сейчас было авантюрой, ставкой ва-банк. Не было никакой уверенности, что Лёша согласится. Но если вдруг что-то щёлкнет в его голове, то у Альта не возникнет никаких сомнений в том, что это было зря. — Хорошо. Я подумаю. Только куртку надень. Окоченеешь ещё — с кем мне тогда обсуждать это предложение? — улыбнулся Лёша краешком губ. Что ж. Самый сложный шаг уже сделан — диалог начат. — Завтра верну, — Илья подскочил к двери и снял белый пуховик с вешалки так быстро, будто опасаясь, что через секунду Лёша передумает. Куртка великовата, но чертовски теплая. И пахнет корицей, как в старые добрые времена, пусть вещь и новая. Лёша не изменяет привычкам. — Плащ оставь в залог. А то исчезнешь опять. Укол совести. — Уж лучше б паспорт спросил. — Я хочу тебе верить. Второй. Игнорируй. — А вообще, зачем мне плащ, если у меня есть модная куртка? — он развел руки в стороны, улыбаясь. И стараясь не разреветься от того, какой ценой восстанавливается их общение. Лёшка тихо рассмеялся, а у Альта внутри разлилось тепло. И вряд ли пуховик был тому причиной. Он забрал портфель и вышел, махнув рукой на прощанье. Всего лишь до завтра. Осталось отдышаться в коридоре и добраться до дома. Поспать. А после решить массу других вопросов до того, как сюда вернётся. — Поговорим? Кир подкрался так неожиданно, что у Ильи ёкнуло сердце. А взгляд недобрый. Впрочем, как все последние шесть лет. Пять — поправил себя сам — за последний год его нога ни разу не ступала на русскую землю, негде было пересечься. Альт кивнул на лестницу, видя столпотворение уходящих посетителей у лифта, и прошёл вперёд, не оглядываясь, зная, что Кир не отстанет. — Зачем приехал? — спросил тот уже на улице. — Беспокоился. — У него и без тебя забот. Не порти ему жизнь снова… Какого хера на тебе опять его одежда? — Он сам предложил. — В жизнь не поверю, — фыркнул Кирилл. — Да мне плевать, — устало вздохнул Илья. — Хочешь верь, хочешь нет. Я ради него всё сделаю… Пускай на улице было морозно, и собственные щёки успели покраснеть, он заметил, как побагровело лицо Кира. — Мы тоже на всё были готовы ради тебя, а ты как гандон последний… Ты даже представить не можешь… Кир оборвал себя на полуслове, мотнул головой, и быстрым шагом направился к Адель, явно не ожидая компании. — И что это значит? — крикнул ему вдогонку Илья, но ответа не последовало — Кир запрыгнул в машину и заставил бедолагу рвануть с места без прогрева. Альт никогда не думал, что эта обида может быть вызвана чем-то ещё, кроме их разрыва с Лёшей. Нужно будет в новом году расставить все точки над «i» и узнать, в чём дело. В том числе, чтобы сеансы с Эвелин не пропали впустую. Забавно. Её фразу о том, что все беды из-за недосказанности, до сих пор он примерял только на себя, а сейчас не имеет ни малейшего понятия, что имел ввиду Кир. — Спасибо, что напоминаешь, мироздание. Но я уже давно понял, что был не прав, — произнёс Илья в затянутое снежными тучами небо, запрокинув голову, и побрёл в сторону подземки. Сегодня он не знал, что будет завтра. Он полностью вверил свою судьбу в руки человека, который долгие годы не желал его больше знать. И продолжать испытывать к нему чувства было попросту иррационально. Нужно было отпустить. Не получалось. Может, сейчас всё наконец-то разрешится? Лёша скажет, что справится сам. Страховка покроет большую часть расходов. Он снимет квартиру. Наймёт сиделку. Иногда будет обращаться за помощью к семье. И в целом он сильный, справится. Это в его стиле. Скажет, что раз пережил один разрыв, так и со вторым справится. Тем более, что и срок сопоставимо меньше. Уже через месяц забудет о том, что в его жизни вновь появилось пьянящее чувство — и снова пропало. Ещё через два месяца встанет на ноги — всем назло, не принимая ничьей (конкретной) помощи. И найдёт способ осуществить мечты. Съездит в Японию, побывает на Эль Классико. А там, может, и с парашютом прыгнуть разрешат. Альт вытер защипавшие глаза, будто всё уже было решено, и вошёл в подошедший вагон.