Друг мой, Зорро

* * *       Выехали с рассветом по дороге, что идет не по холмам, а через долину. Она шире и удобнее для перегона животных. Табун был не слишком велик, и его сопровождало пять или шесть вакеро. Старший направлял и задавал ход впереди, остальные по бокам не давали лошадям разбредаться. По пути были сплошные заросли кактусов и агав с каменистой землей, и вакеро не планировали останавливаться до середины дня. К тому времени они должны были добраться до широкого, но мелкого ручья и дать лошадям попастись на пустыре перед ним. Там, на месте предстояло решить переходить его вброд с табуном или обойти по склону ближайших холмов.       Ночь была холодная, и к рассвету низину заволокло туманом. Пабло присоединился к старшему вакеро впереди табуна, а Мигеле и Фелипа сопровождали его с правой стороны. Из-за тумана не было видно голову табуна, да и окрестности просматривались плохо. Мигеле то и дело тревожно вглядывался то вперед, то вокруг, но все было тихо и спокойно, если не считать лошадиного топота, окриков вакеро и щелканья кнута. Невыспавшаяся Фелипа отчаянно зевала. Но вскоре утренняя прохлада и длинные солнечные лучи, рассекавшие туман и превращавшие пейзаж в фантастическое видение, окончательно разбудили ее.       Пара часов однообразной дороги, тающий под солнцем туман успокоили тревогу Мигеле. Вскоре на горизонте блеснула вода, а к ним подъехал Пабло. Он сказал, что старший вакеро решил переправляться вброд. Лошади попасутся и остынут перед этим. Дождей в последние дни не было, ручей обмелел. А по холмам слишком большой крюк получится. Поделившись новостями, Пабло пришпорил лошадь и снова ускакал вперед. Вскоре они подъехали к череде холмов, которые тянулись от дороги до самых предгорий. Дорога огибала их и шла между ручьем и холмами. В одном месте холмы расступались, открывая широкий и ровный пустырь, где собирались сделать остановку.       Загнав табун на пустырь, вакеро и их спутники направились к старшему, и в тот же миг на них напали. Одновременные залпы раздались с двух противоположных холмов. Вакеро бросились в разные стороны, стремясь сдержать вспугнутых лошадей, а Пабло с Мигеле спрыгнули на землю и, вооружившись ружьями, залегли в зарослях кактусов и кустов у входа на пустырь. Лошадь под Фелипой в первый миг встала на дыбы, едва не скинув всадницу. С трудом удержавшись в седле, Фелипа судорожно вцепилась в поводья и сжала пятками бока лошади. Та бросилась вперед, оказавшись между табуном и ближайшим холмом, за которым оказалась широкая тропа, уводящая, должно быть, в сьерру. Выскочив с пустыря, Фелипа наконец справилась с паникой и мгновение спустя смогла успокоить и остановить лошадь. Развернувшись к пустырю, она достала пистолет и вздрогнула, увидев на валуне в двух шагах от себя знакомые серапе и широкополую шляпу.       С ружьем за спиной Эль Райадо сидел, свесив ноги с валуна, и с интересом смотрел на нее. Заметив, что она собирается вернуться, он соскочил с камня и схватил лошадь за узду.       – Не стоит лезть под пули, сеньорита. О, какая милая штучка, – заметил он терцероль в руках девушки. – Но вряд ли его пуля поможет тебе справиться с десятком ружей.       – Это лучше, чем просто сбежать, сеньор, – фыркнула Фелипа, пытаясь вырвать узду из крепких рук охотника.       – У меня есть предложение получше. Иди за мной. Не пожалеешь, – добавил он, заметив, что девушка колеблется.       Он показал ей, как подняться на лошади до середины холма и где привязать ее. Затем махнул рукой и быстро пробежал по холму к группе камней на другой стороне его. Фелипа, пригнувшись, присоединилась к нему.       – Смотри, – он показал в щель между камнями, через которую пустырь был виден как на ладони. – Вон там залегли братья Гарридо. А там и там двое вакеро. Они пытаются отстреливаться, но у них плохая позиция – солнце слепит их. Эти бандиты знали, где и когда нападать...       Эль Райадо лег у камней, положил ружье в щель и улыбнулся Фелипе:       – Так, значит, ты знаешь, как нажимать на спуск и целиться, красотка?       Он слегка сдвинул приклад в ее сторону. Фелипа закусила губу, улеглась рядом с ним и взяла ружье в руки. Охотник прав – здесь у них самый лучший обзор. Она прицелилась в одну из точек, где засели нападавшие, и выстрелила. Пуля попала в камень рядом с бандитом, черкнув ему по лицу каменной крошкой. Послышалось проклятие.       – Неплохо, – похвалил Эль Райадо. Перезарядил ружье и снова протянул Фелипе.       – А вы... в этот раз вы не хотите помочь нам?       – Я и так помогаю, – сверкнул улыбкой охотник. – А стрелять у тебя и самой неплохо получается. Но тренировка не помешает, – он указал на пустырь.       Фелипа сердито сжала губы и выстрелила. Снова промахнулась, но помешала вражескому стрелку, целившему в Мигеле.       Перестрелка продолжалась еще несколько минут, пока Чако, понявший, что добраться до Гарридо им опять не удается, решил, что надо выполнить хотя бы половину задания хозяина. Он дал команду своим людям, и те, вскочив на укрытых за холмами коней, с криками «Вива Мексика!» и «Вива куро!» бросились к табуну. Вакеро не оказали им почти никакого сопротивления, а Мигеле и Пабло ничего не могли сделать под градом пуль, которыми их осыпали оставшиеся в укрытии бандиты.       Напавшие захватили табун и погнали его по той тропе, что уводила в сьерру. Когда топот копыт затих вдали, прекратились и выстрелы. Оставшиеся прикрывать бандиты скрылись в холмах. * * *       Эль Райадо, больше интересовавшийся стрельбой Фелипы, чем судьбой табуна и его защитников, улегся на бок, подставив под голову согнутую в локте руку. Он смотрел, как она закусывает губу перед каждым выстрелом, как сводит брови, оценивая результат. И когда стрельба затихла, поинтересовался:       – Ты в самом деле так плохо стреляешь или просто боишься, что попадешь? Признайся, красотка. Ни в том, ни в другом нет ничего постыдного, – он усмехнулся. – Конечно, девушке с таким воспитанием, как у тебя, убивать не доводилось, но с твоим характером....       Фелипа резко повернула голову к нему, окатив его странным взглядом, который он не смог расшифровать, и снова уставилась в щель. Последним выстрелом она отсекла верхушку кактуса почти на максимальном расстоянии, которое могла преодолеть ружейная пуля. Эль Райадо сел, скрестив ноги и с интересом посмотрел на нее.       – Хороший глаз и твердая рука, – оценил он. И снова усмехнулся: – Или просто случайность.       – Мой учитель рисования тоже хвалил мой глаз и руку, – вздернула подбородок Фелипа, усаживаясь напротив охотника и кладя ружье на землю между ними. – И однажды я убила человека. Правда, я смутно помню, как это было.       – Ты испугалась того, что натворила, и теперь боишься повторения? – почти сочувственно произнес Эль Райадо.       Фелипа покачала головой:       – Убивать так легко. Особенно, когда ты в ярости. Но убитый же уже не воскреснет... – Она опустила глаза и тяжело сглотнула.       – Иногда это к лучшему, – попытался успокоить ее Эль Райадо. Фелипа с сомнением посмотрела на него и спросила:       – Кто вы?       – Охотник, – пожал плечами он. – Тебе наверняка уже рассказали обо мне много занятных историй.       – Вы не местный, – предположила она. – Не из Мексики.       – С чего ты взяла?       – Вас не волнует ее судьба. Так кто вы?       Он не успел ответить, хотя и так не собирался. Раздался шум, и через мгновение в их убежище стояли оба брата Гарридо. * * *       – Похоже, мы снова должны поблагодарить вас за помощь, сеньор Монтес, – учтиво, но довольно холодно произнес Мигеле, оценив обстановку. Глаза у Пабло потемнели при виде дружеских посиделок Фелипы и охотника. Эль Райадо широко улыбнулся и покачал головой, вставая.       – В этот раз ваши благодарности адресуйте сеньорите. Ружье, – он поднял оружие и закинул за спину, – было в ее руках.       Братья воззрились на Фелипу. Пабло подал ей руку, помогая подняться.       – Сеньор тигреро доверил мне свою самую ценную часть, – бросив колкий взгляд на Эль Райадо, ответила она.       – Это правда, – проникновенно глядя на Фелипу, с усмешкой заметил охотник.       – Ты цела, кариньо? Я волновался, когда твоя лошадь понесла, – Пабло обнял Фелипу, целуя ей руку.       – Все в порядке, – она ткнулась лбом ему в плечо, старательно отводя взгляд от охотника.       – Чего не скажешь о доне Карлосе, – заметил Мигеле. – То негр сбежал, то табун угнали. Кажется, мы с тобой, братец, приносим несчастья нашему соседу.       – Бросьте, – фыркнул Эль Райадо. – Вы тут ни при чем. Просто... слишком много бандитов развелось в Мексике.       – А вы правы! – Повернулся к нему Пабло. – Эти повстанцы – настоящие бандиты и есть. Ты слышал, Мигеле, как они кричали «Вива куро»? Они забрали лошадей для своего Морелоса.       – Нет, Пабло. Восставший народ Мексики – не бандиты. А те, кто напали на нас... еще неизвестно, какое они отношение имеют к повстанческой армии. Кричать можно что угодно.       Пабло хотел горячо возразить, но заметил, с каким интересом наблюдает Эль Райадо за их спором, и осекся.       – А вы что думаете о Морелосе? – спросил он у охотника.       – Падре Морелос, отлученный священник, на которого молится вся его вооруженная паства. А еще он удачливый генерал. Удачливый – или умный и расчетливый. Говорят, в его войске жесткая дисциплина. И он карает за грабеж своих.       – В самом деле? – заинтересовался Мигеле.       – Нам надо ехать, брат, – прервал его Пабло, не желая спорить сразу с двумя противниками. – Пока еще какие-нибудь бандиты не напали.       – Да, конечно, – согласился Мигеле и протянул руку Эль Райадо, прощаясь. – Один вопрос, сеньор Монтес. Что стало с негром Умберто и его лошадью?       – О, с ним все в порядке. Я показал ему дорогу на Орисабу через перевал, и он отправился в армию к Морелосу.       – Значит, он сбежал, чтобы присоединиться к восстанию. А мы случайно попались ему на пути, но как честный человек он не мог не вмешаться, – решил Мигеле. Эль Райадо ничего не ответил на эти размышления, лишь усмехнувшись, как обычно.       Братья и Фелипа распрощались с охотником и вернулись на дорогу к дому, оставив вакеро самих разбираться, что делать – возвращаться на ранчо или попытаться выследить разбойников, хоть силы и не равны. * * *       Всю дорогу до дома они гнали лошадей и не разговаривали. Точнее, лошадь гнал Пабло, а остальные догоняли его. На гасиенде он помог спешиться Фелипе, и они оба почти сразу поднялись в свои комнаты, предоставив старшему брату рассказывать родителям о происшествии.       Во дворе, сойдя с лошади, Фелипа чувствовала, что валится с ног и мечтала только о том, чтобы лечь. Но в комнате она даже не посмотрела на кровать, а, сняв жакет и шляпу, подошла к комоду и достала папку с рисунками. Отделила портреты и разложила веером на кровати. Села в кресло напротив и, упершись подбородком в скрещенные руки, принялась рассматривать их.       Прошло совсем немного времени, в комнату постучали.       – Войдите, – Фелипа подумала, что надо бы убрать портреты, но сил пошевелиться не было.       Вошел Мигеле. Он был чем-то озабочен, а взгляд на рисунки Фелипы заставил его нахмуриться.       – Скажи мне, что происходит? – без обиняков спросил он. – Что ты творишь?       – Я? – устало удивилась Фелипа.       – Сначала с твоих губ не сходило имя Бернардо, теперь этот тигреро заполонил твои мысли. Да есть ли в твоей душе хоть маленький уголок для моего брата?       – Ты умеешь читать мысли? – невесело усмехнулась Фелипа, пытаясь перевести разговор, но понимая, что от него не уйти.       – Твои – умею! – резко ответил Мигеле. Она давно не видела его таким рассерженным и взволнованным. – Ты можешь любить кого угодно, это дело твое. Но зачем ты даешь надежду Пабло, если ей не дано осуществиться?       – Может быть, потому... что я и сама надеюсь? – задумчиво произнесла Фелипа. – Ты прав, Мигеле, что некоторых людей... я слишком близко принимаю к сердцу. Но и Пабло дорог мне!       Фелипа нашла в себе силы встать и собрать рисунки в папку. Она убрала ее в комод и обернулась к Мигеле, бессильно уронив руки.       – Эти надежды не беспочвенны, поверь, – с нажимом произнесла она. – Но... я сама не знаю. Мой мир столько раз переворачивался, столько всего произошло...       Она обхватила плечи руками, сжавшись, точно от холода. Мигеле почувствовал укол совести, что набросился на нее, но не хотел перебивать.       – Каждый раз, когда я думаю, что вот сейчас-то все наконец решилось, устоялось и пойдет определенным порядком, тотчас что-то случается и... Но я все же верю, Мигеле, что так не может происходить вечно. Мне надо еще немного времени. Ты прав, я бываю непозволительно холодна с Пабло – сама того не замечая. Но я не хочу огорчать его. Я постараюсь быть теплее и отгонять фантомы, которые маячат у меня перед глазами.       Она грустно улыбнулась.       – Мне жаль, Фелипа.... – Мигеле вздохнул. – Но постарайся не затягивать со свадьбой. Или скажи честно, что свадьбы не будет. С горьким, но прямым ответом Пабло справится. Будет хуже, если он узнает об этом не от тебя. Будет много... много хуже. * * *       День спустя дон Карлос, стоя на лошади на холме, с которого открывался вид на амарантовые поля соседа, хмуро наблюдал за уборкой последних снопов и выслушивал доклад Чако об операции, удавшейся только на половину. Не иначе этих Гарридо сам дьявол защищает, раз после стольких покушений они все еще живы. Он слушал рассеянно, пока Чако не упомянул тигреро.       – Эль Райадо? – настороженно сощурился дон Карлос. – Он опять встрял? Что он там делал? Кто-то из твоих людей ранен?       – Нет, хозяин. Эль Райадо не стрелял. Он... – Чако расхохотался. – Он любезничал с этой девчонкой – невестой младшего Гарридо.       Дон Карлос удивленно поднял бровь.       – Ладно, раз так. Пока Эль Райадо уговор соблюдает, и я девицу не трону. Кто это? – указал он на всадника, двигавшегося по дороге с перевала.       Вернее сказать, лошадь еле плелась, а седок ее лежал, едва держась в седле.       – Пойти узнать, хозяин?       – Постой, – дон Карлос увидел, как к всаднику поскакали Мигеле Гарридо и один из их работников с поля. Но они еще не успели доехать, как лошадь встала, а седок тюком свалился на землю. Мигеле, подъехав, соскочил с лошади и склонился над человеком. – Езжай на ранчо, я скоро вернусь и дам тебе новые указания.       Дон Карлос махнул рукой Чако и пришпорил коня, спускаясь с холма к дороге. Он подъехал в тот момент, когда незнакомец только открыл глаза, напоенный Мигеле водой из фляги. Он был изможден, хрипло дышал и порывался встать, лошадь выглядела не лучше хозяина.       – Кто вы, сеньор? – допытывался Мигеле, сдерживая его двигательные порывы и снова поднося флягу к губам.       – Антонио Гонсалес Поса. Я священник из Орисабы.       Окружившие его переглянулись. По одежде сеньор Гонсалес, скорее, выглядел крестьянином или мелким лавочником.       – Что с вами произошло, куро?       – Я должен торопиться. Моя лошадь... нет, она слишком слаба. Мне нужна лошадь! Я очень спешу!       – Но куда?       – К епископу в Оахаку. Морелос выступил из Орисабы. Он хочет захватить весь юг. Я должен предупредить епископа!       – В таком состоянии? Все, что он может – это умереть по дороге, – грубовато заметил дон Карлос.       – Вы правы, сеньор, – согласился Мигеле. – Мы заберем его к себе на гасиенду и дадим придти в себя.       – Но епископ!... Я должен...       – Мы пошлем в Оахаку своего человека на свежей лошади, не волнуйтесь, куро.       – Благослови вас Господь! – воскликнул сеньор Гонсалес и снова лишился чувств.       Дон Карлос внешне участливый, но со злорадной надеждой в душе наблюдал, как Мигеле с работником осторожно уложили священника на лошадь работника и повезли на гасиенду, ведя в поводу полузагнанную лошадь. Что ж – вот и повод вызвать недовольство Морелоса. Укрытие врагов во всех войнах жестоко карается. * * *       А еще день спустя в долину с перевала спустилась армия Морелоса. Они не собирались задерживаться здесь, но после перехода через сьерру и людям, и лошадям нужно было передохнуть день-другой. А затем – вперед, без долгих остановок. На Оахаку.       Повстанцы разбили лагерь из белых полотняных палаток, разожгли костры, вывели пастись лошадей. Их огни были видны, если подняться на асотею. Именно там закат застал троих Гарридо и их гостя – падре Антонио из Орисабы. Посыльный в Оахаку, как и обещал Мигеле, был отправлен. Это несколько успокоило падре, но все же вид повстанческого лагеря вселял в него почти суеверный страх.       – Отчего вы дрожите, падре? – сочувственно поинтересовался Мигеле. – Вечер довольно теплый.       – От страха, сын мой, от страха, – ответил, поеживаясь, священник.       – Но чего же бояться вам? Ведь Морелос и сам падре и, говорят, ревностный католик.       – Настолько ревностный, что разогнал из церквей Орисабы всех священников, кто отказался присоединиться к нему. И в других городах он сделал то же самое. Вы знаете, что церковь отлучила его? Он не католик, а безбожник и еретик!       – Но здесь не церковь, – усмехнулся Мигеле. – Отсюда ему нет смысла изгонять вас. Это правда, что он призывает к верности королю Фердинанду?       – Так он заявляет, – неохотно признал падре. – Но это сейчас, когда Испания под сапогом у Наполеона. А что будет после? Останется ли он верен Фердинанду, когда тот вернется на трон?       – Вы думаете, что Морелос так долго продержится? – насупился Пабло. – С Идальго королевские войска покончили все-таки.       – Дай-то Бог, сын мой! – воскликнул падре. – Вы знаете, что еще он сотворил в Орисабе? Он сжег табачные склады. Весь табак, который должен был отправиться в Испанию, сгорел в одно мгновение! Столько почтенных людей понесли убытки...       Мигеле заметил, как побледнел отец от этих слов.       – В чем дело? – негромко спросил он, близко подойдя к отцу.       – Там был и наш табак, – выдавил тот. – Я очень рассчитывал на эти деньги.       Пабло, который почувствовал, как его убеждения слегка пошатнулись, когда он узнал о верности Морелоса королю, услышав ответ отца, с ненавистью посмотрел на лагерь повстанцев и сжал кулаки. Пусть этот сброд только сунется на гасиенду! Мигеле заметил, как эмоции сменяются на лице брата и с грустью покачал головой. Теперь будет тяжело или невозможно убедить брата, что восставшие в своем праве. Мексикой должны управлять мексиканцы, и все должны быть равны – он был абсолютно согласен с этими идеями.