Друг мой, Зорро

      * * *       Город виднелся на другой стороне равнины, очерчивая белым контуром прихотливые изгибы холмов. Позади него буро-зеленой грядой выступали престарелые зубы Сьерра-Морены. Дорога, которую уже добрых полдня неторопливой рысью утаптывал Диего, огибала равнину и ближе к городу прижималась к скалам. Юноша остановил коня, чтобы полюбоваться строгим мрачноватым пейзажем. Было в нем что-то, напоминавшее о потемневших эстампах в кабинете его отца. Диего вздохнул и пришпорил лошадь. Если он не ошибся, то это и должен быть городок, куда отправился Бернардо. Вечерело, надо было поторопиться, найти пристанище на ночь. Да и непрочно затянувшаяся рана на правом бедре снова разнылась.       Через час он въехал на площадь с фонтаном, вокруг которого чирикали воробьи и, смеясь, возились дети. На другой ее стороне он увидел лаконичную надпись «Аюнтаменто» над скромным зданием с испанским флагом на крыше. Рядом с ним, попирая городскую администрацию своими размерами и роскошью, раскинулись хоромы какого-то местного богача, окруженные изысканной кованой оградой. Справа, словно девица за густой мантильей, за строительными лесами укрылась полуразрушенная, но действующая церковь. У ее дверей священник беседовал с прихожанкой, а на трех широких ступенях пристроилась пара нищих и еще какой-то сидя спящий субъект с густой бородой ржаво-пепельного оттенка.       Наконец по левую руку Диего обнаружил желанную вывеску посады. «Сомбреро де маркесито» гласила она, объясняя присутствие приколоченной над арочным входом старинной шляпы с пышным плюмажем. Путник усмехнулся, но, спешившись у дверей таверны, не стал в нее заходить, а повернулся и направился к церкви. Эта рыжая борода показалась ему знакомой.       К его удивлению лестница церкви была пуста. И спящий, и нищие, словно испарились.       – Падре, – сняв шляпу, обратился Диего к священнику, который в этот момент распрощался с пожилой сеньорой и повернулся к дверям. – Добрый вечер, падре.       – Добрый вечер, молодой незнакомый сеньор, – с улыбкой ответил священник, разглядывая юношу в моряцкой куртке, ножом за поясом и открытым дружелюбным взглядом. – Могу я вам чем-то помочь?       – Да. Я ищу человека… Тут только что сидел один мужчина. Такой… рыжий. Кажется, его зовут Бернардо.       Падре недоуменно нахмурился:       – Бернардо? Сидел здесь? – он посмотрел на ступени, потом снова на юношу. И, догадавшись о чем-то, улыбнулся. – О, вы, наверно, имеете в виду Бенито. Я понимаю: вас сбило с толку это объявление, и вы перепутали имена.       Падре кивнул на табличку, прибитую у входа в церковь, с просьбой о пожертвованиях. Под ней был укреплен металлический ящик с прорезью.       «Объявлен сбор пожертвований на памятник славному сыну города и отважному герильеру Бернардо Руису Кантильяна по прозвищу Эль Агудо, отдавшему свою жизнь за освобождение Пуэрто-де-ла-Монтанья-Бланка от французских преступников и тиранов. Да пребудет он вечно на небесах», – прочитал Диего.       – Бенито, скорее всего, у сеньора Марихуана, в посаде. Трапезничает вместе с другими бедолагами, – и на непонимающий взгляд Диего объяснил. – Раньше это была почетная обязанность церкви – выдавать нищим и голодным ежедневную похлебку. Но ты видишь, в каком состоянии сейчас храм Божий… – падре вздохнул и продолжил. – К счастью, у сеньора Марихуана доброе сердце, и он взял на себя этот нелегкий труд и немалые расходы, чтобы поддержать наших несчастных, которых за время войны только прибавилось.       – Я понял, падре. Спасибо за помощь, – Диего поклонился священнику, вернул на голову шляпу, лихо заломив ее на ухо и весело добавил: – Пожалуй, я тоже пойду и отведаю от щедрот такого славного дона Марихуана.       – Благослови тебя Бог, сын мой, – падре перекрестил юношу и взялся за ручку двери. А Диего теперь уже ничто не удерживало от знакомства с таверной «Шляпа маленького маркиза».       * * *       Быстро стемнело. Площадь почти совсем растворилась во мгле – по бедности своей лишенная и фонарей, и факелов. Даже роскошный дом был молчалив и слеп. Лишь из посады падали пляшущие пятна на мостовую, да в каком-то из окон аюнтаменто мерцала одинокая свеча.       Диего толкнул дверь таверны и встал на пороге. Его глаза, уши и ноздри были разом атакованы многоголосым шумом, табачно-кухонным дымом, светом и пестрой толпой. Широко улыбнувшись, юноша смело нырнул в бурную атмосферу вечерней таверны.       Нищих в зале видно не было, наверно, им «накрывали стол» на заднем дворе. Сеньор Марихуан в белой широкой рубахе и фартуке возвышался над стойкой с рядом кувшинов, кружек и разнородных шляп, словно галеон с полным набором парусов над захолустным портом. А своим громовым голосом он перекрывал шум таверны, как капитан военного парусника перекрикивает грохот пушек и треск рушащихся снастей.       Диего пристроился в углу между стеной и стойкой. Наметанный глаз «капитана» Марихуана сразу заметил приезжего. Хотя таверна была полна народом, но все это были люди местные. За столами не найдешь свободной табуретки, а вот комнаты наверху пустовали. Хозяин вцепился в Диего, как пират в свое несметное сокровище, и заломил такую цену за номер, что если бы не премия, полученная юношей за помощь в поимке банды Светлячка, то пришлось бы ему и эту ночь проводить на улице.       «Да на такие деньги можно сварить целое море похлебки», – мысленно усмехнулся Диего. Но спорить не стал, а к оплате за комнату добавил несколько монет, и получил горячий ужин в миске, широкой и глубокой, как бочка, и огромную кружку вина. Видно, у сеньора Марихуана цены и посуда соответствовали его собственным размерам.       – Надолго в наши края, молодой сеньор? – поинтересовался у Диего хозяин, едва его постоялец утолил первый, торопливый и жадный, голод.       – Не знаю пока, – честно ответил юноша. – Я ищу человека… Вроде бы он из вашего города.       – Местный? Тогда я наверняка его знаю, – добродушно прогремел трактирщик. – Имя у него есть?       – Бернардо или, может быть, Бенито. Фамилия мне неизвестна, но я знаю его в лицо. Много у вас людей с такими именами?       – Бернардо был единственный, – помолчав, печально и даже не слишком громко произнес сеньор Марихуан. – Хороший был человек. Погиб, бедняга. А вот Бенито у нас целых трое, – голос трактирщика снова загрохотал, и он принялся загибать огромные волосатые пальцы: – Старик Бенито Лукас, угольщик. У него хижина в лесу, в городе он почти не бывает. Второй – наоборот, мальчишка. Возраста твоего примерно. Сын коррехидора, покойного. А третий… Да вон он, третий, нарисовался, – указал трактирщик на вошедшего в этот момент в посаду через заднюю дверь давешнего рыжебородого с паперти. – Пьян опять, как Хосе Бутылка. С утра и до ночи не просыхает. Бенито Лопес его зовут.       Диего не нужно было вглядываться, чтобы узнать спасенного им некоторое время назад мужчину. Да, это был Бернардо. Но юноша не встал и не бросился ему навстречу, хотя именно за этим и приехал. Что-то во всем этом было странное. Кто он такой – Бернардо или Бенито? И кто такой этот Агудо? Надо сначала разобраться.       * * *       – Скажи, Мигеле, Мария была… она жена Бернардо? – Фелипа все дни после отплытия проводила на юте, устроившись на каком-нибудь ящике или на канатах. Даже, когда берег Испании скрылся за горизонтом, она не отрывалась от его призрачной линии, словно все еще могла видеть леса и скалы.       Мигеле усмехнулся, представив такую забавную картину, как семейная жизнь Бернардо и Марии:       – Нет, Фелипа. Муж Марии погиб, защищая город. Когда французы вошли в его стены, она собрала в мешок всю еду, какую нашла в доме, котелки, поварешки, вилы и навахи. Все это притащила в лагерь и сказала, что никуда отсюда не уйдет, пока хоть один француз топчет испанскую землю.       – Понятно. А у Бернардо была семья?       – Насколько я знаю, нет. Отец Бернардо был местным алькальдом, французы повесили его одним из первых. А больше у него никого не было.       – Мы познакомились с ним в Барселоне, – добавил подошедший к ним Пабло. – Именно там мы учились – в Королевской академии. Как давно это было… Я был тогда еще совсем мальчишкой.       «Да ты и сейчас…» – хотел сказать Мигеле, но сдержался, лишь лукаво улыбнувшись брату.       – А что там делал Бернардо?       – Выступал. Он был бродячим актером.       – Кем? – изумилась Фелипа, с трудом представляя отважного герильера в обличии шута. Пабло развернул висевшую за спиной гитару и уселся прямо на палубу у ног Фелипы, тронув задумчивым перебором струны.       – Сын алькальда – комедиант? Как так случилось?       – Он почти не рассказывал об этом, – покачал головой Мигеле. – Кажется, он однажды поссорился с отцом и ушел из дома.       – Но когда узнал, что французы перевалили через Сьерра-Морену и спустились в Андалусию, то бросил все, чтобы вернуться домой и сражаться со своими земляками и отцом, – продолжил Пабло. – Ну, а мы тогда уже подружились с ним и решили составить ему компанию.       Фелипа долгим взглядом посмотрела на братьев, потом снова отвернулась к горизонту. Над ютом повисло молчание. Пабло начинал то одну мелодию, то другую, то третью. И бросая, словно не решаясь исполнить песню до конца.       – Спой, Пабло, – не оборачиваясь, попросила Фелипа. – Спой песню о Сиде.       – О нет, Фелипа, – удивился юноша. – Зачем? Я никогда не смогу ее спеть так, как пел Агудо.       – Это неважно. Спой. Если он жив, он ее услышит.       Мигеле почувствовал, как по спине пробежал холодок. А Пабло больше не стал спорить и чистым, молодым голосом, красивым, но таким не похожим на голос Бернардо, запел:       Вперед, Испания, вперед!       Нас Сид прославленный зовет…       * * *       – Восстанем, братья,       Единой ратью! – хором подхватили посетители таверны песню, которую исполнял какой-то гитарист.       Собутыльники Диего, которые вот уже битый час рассказывали ему о подвигах Агудо, прервали свое повествование и тоже присоединились к общему хору. Песня закончилась рукоплесканием.       – Он поет даже лучше, чем Агудо… – прозвенела оплеуха, от которой Бенито едва не свалился под стол. Послонявшись по таверне, он пристроился к какой-то компании, которая согласилась угостить его выпивкой, а сейчас столь неосторожное высказывание грозило лишить его угощения.       – Дурак! Что ты знаешь об Агудо? Он наш герой. Никто не поет так, как пел Агудо. От его голоса дрожали скалы, а французы потом три дня полоскали подштанники.       – Да врешь ты все, – уже совсем тихо пробормотал в грязную бороду Бенито, снова укрепляясь на табурете.       Незадолго до этого Диего видел, как он ходил по таверне, пассами и уморительными поклонами выпрашивая кружку вина.       – Он что – немой? – спросил он тогда у двух парней с увесистыми кулаками, присевшими за его столик.       – Немой? Бенито-то? Да нет, говорить он умеет. Но, ходят слухи, что раньше он много ругался. Так много, что даже дьяволу это пришлось не по нутру, и он натер Бенито горло каменной крошкой и перцем. Так теперь он предпочитает изъясняться руками, а не языком.       Парни расхохотались.       – Да и то верно, забавными ужимками можно больше выпросить, чем змеиным шипением или каркая, точно ворона, – добавил второй.       Вот после этого Диего и спросил у них, кто такой Агудо. И вскоре понял, что рассказы о нем можно слушать бесконечно. Парни с радостью и удовольствием описывали его подвиги, конечно, изрядно приукрашивая и споря друг с другом о том, как же оно было на самом деле.       Когда новые приятели Диего наговорились, напились и ушли, он обвел утомленным взглядом таверну и обнаружил, что Бенито опять испарился. Как же он его упустил? Ну, ничего, сеньор Марихуана наверняка скажет, где его искать.       – Бенито Лопес? Я не знаю, где его носит. Он бездомный бродяга. Говорят, он обитается в партиде Агудо. С тех пор, как французы ушли, партизаны вернулись в город. А в лагере кое-что от них осталось. Как туда добраться? Да вы с ума сошли, юный сеньор. На ночь глядя? Этак, я могу лишиться единственного постояльца, – золотая монета в руках Диего заставила трактирщика передумать. – Впрочем, как знаете. Эй, Хосе, проводи сеньора. Да ружье не забудь. Времена нынче неспокойные.       * * *       Диего распрощался с трактирным слугой Хосе, едва они выехали из города. Впереди на дороге он увидел шатающийся силуэт и понял, что это Бенито. Дальше ему провожатый был не нужен.       Диего быстро нагнал пьянчугу и спешился.       – Бернардо! – окликнул он. Сгорбленный мужчина вздрогнул и обернулся. – Позвольте, я подвезу вас до дома?       – Кто вы такой? И что вам нужно? – с трудом выговаривая слова и пытаясь что-то разглядеть разбегающимися глазами, произнес Бернардо. – Вы меня с кем-то спутали. Меня зовут Бенито.       Диего едва успел подхватить Бернардо под руку, когда тот уже готов был плюхнуться в пыль посреди дороги. От жуткой винной вони у него закружилась голова, он задержал дыхание. Потом на выдохе произнес:       – Бернардо, это я, Диего де ла Вега. Вы помните меня?       – Диего? – мужчина внезапно обрел твердость в ногах, высвободил руку и, слегка развернув юношу к лунному свету, внимательно посмотрел на него. – Это и, правда, ты, амиго. Что ты здесь делаешь? Ты же собирался в Мадрид или Кордову.       – А вы и, правда, Эль Агудо, – с улыбкой, слегка наклонив голову к левому плечу и уперев руки в бока, произнес Диего. – И вы не пьяны. Зачем вы притворяетесь?       Бернардо тяжело вздохнул.       – Я пьян. Но не от хереса или мансанильи, – он с тоской посмотрел на горы, потом снова обернулся к Диего и, усмехнувшись, кивнул на лошадь. – Поедем, в самом деле. Чего стоять посреди дороги? Дома поговорим.       * * *       Домом Бернардо действительно оказалось партизанское пристанище. Он спешился, показал Диего пустой теперь загон для лошадей, в котором оставался еще небольшой запас сена. Пока юноша ухаживал за лошадью, развел костер в центре площадки и устроил рядом с ним еще одно ложе из веток, травы и покрывал – точно такое же, как и его собственное. От партизанских палаток ничего не осталось. Из утвари – только самая малость. Котелок, пара горшков, несколько покрывал и веревок. Бернардо проводил почти все время у костра, в непогоду забираясь в одну из пещер.       – Так как же ты здесь оказался, мучачо? – первым приступил он к расспросам, едва они оба улеглись у костра, посылающего снопы искр в опрокинутую чашу ночного неба.       – Мне нужна помощь, – просто ответил Диего. – Один бандит украл все мои вещи и собирается притворяться мной.       И затем он живо и красочно описал все, что с ним происходило с тех пор, как они расстались в ущелье.       – Я хотел пробраться в келью к Лучано той же ночью, чтобы забрать шпагу, деньги и кое-какие мелочи из дома. Но попытка была неудачной. Стража меня заметила, мне пришлось бежать. Я думал, что ночью им не захочется гоняться за кем-то по скалам. Но недооценил Лучано. Он приказал им без меня или моего тела не возвращаться. Вот тут мне пришлось и в самом деле туго.       Разволновавшись от воспоминаний, Диего сел и обхватил себя руками за плечи.       – Один, метнув в меня нож, зацепил ногу. Так, царапина, ничего серьезного, но я сразу потерял и в скорости, и в сноровке. В конце концов мне повезло, – он усмехнулся невесело, – свалиться в какую-то расщелину. Они решили, что я разбился, но лезть на ее дно никому не захотелось. И они ушли.       Он помолчал, откупорил бурдюк с вином, брызнул в рот сладкую струйку и протянул вино Бернардо. Тот хотел было отказаться, но махнул рукой и проделал с бурдюком то же самое.       – За твое счастливое избавление, – произнес он, снова укладываясь на покрывала.       – Да, так вот. Я плохо помню, как выбрался на дорогу, как добрался до крайнего дома какой-то деревушки. Его хозяйка была ко мне очень добра. А как услышала, что я чудом спасся от Лучернаги, тут же послала за альгвасилами. Оказывается, они давно пытались поймать эту банду, но не могли найти ее логово. Я все подробно им рассказал. На следующий день бандитов схватили. Всех, кроме Лучано, Эрнандеса и лучанова сына. Последние двое уехали на рассвете, никто не знает куда.       – Вероятно, в Кордову, – легко догадался Бернардо. Диего кивнул.       – А Лучано просто повезло сбежать. За помощь в поимке банды мне выдали небольшую премию, вернули лошадь, снабдили пистолетом и ножом. Как только рана в бедре немного затянулась, я сразу решил, что обязательно найду Эрнандеса. Но… один я не справлюсь, сеньор Бернардо. Я подумал… вдруг вы захотите мне помочь?       Диего открыто, но чуть смущенно улыбнулся и добавил.       – А что случилось с вами, сеньор… Агудо?       Бернардо долго молчал, глядя в черное небо и не зная, какие подобрать слова.       – Не знаю, амиго, – наконец негромко произнес он. – Что-то во мне надломилось после плена у французов. Выжить-то мне удалось. Но душу из меня проклятый Железяка вынул. Он все еще жив и где-то измывается над другими испанцами. Я должен был не бежать, а остаться и убить его. Сразу. А я кинулся от него прочь, как последний трус.       Диего хотел возразить, но сдержался.       – И с тех самых пор удача отвернула от меня лицо. Мои ближайшие друзья – два брата – уехали в колонии, на родину, когда посчитали, что я мертв. Жители Монтанья-Бланка, знавшие меня с детства, перестали меня узнавать, принимая за пьяного бродягу.       – Но почему вы не указали им на ошибку? Почему не назвали себя?       – А зачем? Для них война уже кончилась. Земля разорена, и надо приложить много сил и труда, чтобы вернуть все, как было. Им не нужен Агудо. Сейчас им достаточно памятника ему.       – А вам?       – Я и сам не знаю, что мне нужно.       Они замолчали. Через несколько минут Диего услышал сонное посвистывание Бернардо, но сам еще долго не мог уснуть, размышляя о том, как странно иной раз судьба обходится с героями и злодеями.       * * *       Утром, едва открыв глаза, он сказал, словно продолжая только что прерванный разговор:       – Я знаю, что вам… нам делать, Бернардо.       Тот сонно и удивленно посмотрел на оживленного Диего.       – Сначала мы вместе найдем Феррана. А потом… потом вы поможете мне вывести на чистую воду Эрнандеса и вернуть свою родовую шпагу. Ну, как – идет?       Бернардо сел на подстилках и испытующе посмотрел на Диего. Наконец его изрядно помятое и заросшее бородой лицо осветила ясная, открытая, но немного лукавая улыбка.       Диего протянул ему руку, и Бернардо с удовольствием крепко пожал ее.