Музыка: bad idea! — girl in red
3901 п.р. Планета, на которой вершатся судьбы. Запись 11. Хватит метаний. Неизвестное кончилось — я знаю, как мне быть. Я всё решил. Но наверное, я должен расписать произошедшее сначала, иначе, перечитывая, сам не пойму, что имел в виду… Не так давно мы с Зимом возобновили совместные вылазки. Я счёл это хорошим знаком: мрачный застой, возникший между нами, пугал меня. Зим не делился успехами в работе над Машиной, даже не давал мне посмотреть чертежи. Я уже собирался подниматься один, поскольку очередь была моя, но Зим догнал меня у выхода. Дёрнул за запястье и сказал, что работа не клеится и что ему не помешает пройтись. Впрочем, выйдя, мы быстро разделились: он пошёл на запад, я — на северо-запад. Лес шелестел приветливо, кустарники охотно скрывали меня под своими широкими листьями. Я почти свыкся с этой планетой и пробирался по лесу, перемещаясь от одного ствола к другому. Периодически я включал в своих очках инфракрасное зрение, дабы удостовериться, что рядом никого нет. Вдруг краем глаза я увидел чёрную фигуру в тени широкого ствола. Обернулся — исчезла, только распрямился подмятый мох. Я ринулся к тому месту, где, казалось, видел её. Впереди, вверху, сейчас же шелестнуло неуловимо что-то. Я, руководствуясь лишь слухом и интуицией, погнался за этой тенью, всё по низам, и ступал бесшумно, как мог. Иногда она совершенно растворялась в кронах деревьев, иногда я отчётливо её видел. И я гнался за ней, пока шум близкой перестрелки не заглушил мой ориентир. Я приблизился беззвучно и сквозь листья увидел поле боя: Зим зубами и когтями отбивался от троих повстанцев; те умело пользовались окружением и уже почти прижали Зима к земле, но он до последнего не желал звать на помощь. Тупица. Уже собираясь вмешаться, я сделал шаг и вдруг услышал рядом со своим виском отчётливый щелчок. А вслед за ним — звук бластера, заряжающегося перед выстрелом. — Не двигайся, если мозг ещё нужен, — сообщил мне угрожающий женский голос. Сейчас же ветка, за которой я скрывался, отлетела, срубленная, в сторону. Взору дерущихся предстали я и приставленный к моей голове пистолет. — Эй, имперский! У нас твой коллега. Убери оружие, если не хочешь, чтобы мы ему разнесли череп, — крикнула неизвестная, не выходя из своего укрытия. Зим сделал крутой поворот в мою сторону, и страх полосой прошёлся по его лицу. — Диб! И в этот миг два лазерных выстрела настигли его. Он тяжело рухнул наземь, как не падает живое существо. — О как! — обрадовались грязные рабы и повернулись к кустам. — Прямое попадание. Всё, готовенький. Сворачиваемся. Бластер пока не опускался. — Погодите, ребята, не снимайте с прицела, он может быть ещё… Она ещё не успела договорить, когда один из её снайперов мешком повалился на землю. Остальные задрожали: Зим стоял на ногах, живой, и пятен крови не было видно на малиновой униформе. Бластеры из его ПАКа были направлены на двоих оставшихся мятежников… но в этом не было нужды. Они уже вовсю удирали, оскальзываясь и визжа. Зим целил им вдогонку, но не попал. — Трусы, куда..? — командирша с досадой выругалась и полубесшумно скрылась в чаще. Зим снова упал. Едва ощутив, что дуло больше не упирается мне в висок, я кинулся к раненому. Раны были серьёзные: проклятые повстанцы знали, куда палить. Перебили крупные кровеносные сосуды и, кажется, задели что-то из внутренних органов. Так много крови… Я приподнял его, чтобы осмотреть получше, и так замер. Вот он — мой шанс! Я должен убить эту дефективную скотину, помочь наконец Империи! Его для меня и так уже подбили, он даже не в сознании! Всё равно бы умер, а я просто лишний раз удостоверюсь. Один выстрел в голову — один снятый и принесённый Высочайшим ПАК — одна большая награда. Я стану наконец авторитетом, к моим словам прислушаются! Нужно всего лишь… только… «Лежачего бьют, пока не встал.» Такая простая истина, поговорка, знакомая с детства… И вот бластеры из ПАКа уже раскрылись над моей головой, заряженные, тихо жужжат… Нет, не могу. Неправильно это. Если и убивать его, то только с боем. Сразимся — кто кого? — тогда и будет честно. Я обязательно убью его, мои Высочайшие. Но только не сейчас. Одним лезвийным движением металлической лапы я отрезал от его формы полоску, наложил тугую давящую повязку. Поднял на руки тело, невесомое, как голограмма. Теперь — бежать! До базы пятнадцать минут бегом по лесу; использую ПАК, будет десять. На ходу связываюсь с ГИРом, чтобы заранее приготовил необходимые медикаменты — счёт идёт на секунды. Зим еле дышит и я, не знаю отчего, не смею думать о его гибели. Не сейчас, только не сейчас! На базе я незамедлительно запустил общее медицинское сканирование, параллельно снял с Зима худые повязки и принялся обрабатывать раны. Кровь уже начала сворачиваться, спасибо интенсивным коагулянтам из ПАКа, но это не значило, что рана не могла быть инфицирована за счёт грязной ткани. Я нагнулся, чтобы достать антисептик, и чуть не помер от неожиданности, когда рука моего пациента, холодная как лёд без привычной перчатки, скользнула мне на макушку. Я вернул руку на место и на секунду остановился, приложил антенну к его грудной клетке. Дышит. Дышит глубоко и ровно в восстановительном анабиозе. За спиной у меня пискнул компьютер, выдавая результаты анализа. Я не спешил смотреть. Всё равно я теперь едва ли могу что-либо сделать: дело уже за технологиями. К ПАКу Зима сквозь отверстия в столе протянулись трубки со всеми необходимыми средствами. Несколько часов, заверил я себя, и будет как новый. Закончив обработку и смыв с одежды кровь, я послонялся по базе, взял в руки дневник, турнул ГИРа из вентиляции и от нечего делать вернулся в медицинскую. Там я включил дневник и устроился записывать начало сегодняшних событий. Мне удалось совершенно провалиться в воспоминания, как вдруг негромкое ворчание вернуло меня в реальность; Зим очнулся и уже сел на койке. — Дрянь такая, что ж ты кружишься-то, — шипел он про себя, массируя виски. — встать пройтись что ли… Я крикнул ему, чтобы он не двигался: раны только-только схватились. Увы, я опоздал. Стоило этому обкачанному обезболивающим кретину соскочить вниз, как рана в боку открылась и кровь полилась с новой силой. — Здрасте-приехали, — буркнул Зим. Я уже бросился к нему, чтобы помочь остановить кровотечение, но он зыркнул на меня так, будто я лично его подстрелил, и, заграбастав бинт, невозмутимо улёгся обратно. Я сделал несколько шагов к койке, но Зим отогнал меня коротким окриком и принялся сам останавливать кровь. — Диб! — позвал он вскоре. — Нитку мне! И иглу. — Нитку? — Ну хирургическую, не тупи. Дай сюда… э-э, не лезь, я сам! Не нужна мне твоя помощь… Чувствую себя одновременно оскорблённым и восхищённым, записывая всё это. Может, меня и стоит назвать нытиком за то, что я жаловался на отсутствие медиков на Девастисе.***
— Вот чем ты думал?! — упрекнул меня Зим спустя полдня, поднимаясь и откашливая остатки свернувшейся крови. — Я? Да я тебя спас! — Спас он меня, как же, — он иронически скривился. — Во-первых, это я спас тебя от выстрела в висок. Во-вторых, какая тупорылая мутация в мозге не дала тебе погнаться за мятежниками? Я их припугнул, они бы про тебя и не подумали, привели бы сразу к убежищу! — А тебя оставить умирать? — Да выжил бы я, придурок! В конце концов, ну подобрал бы ты меня часом позже, ну заняло бы лечение лишние сутки, какая разница! Или, — он осклабился, подходя ко мне и своим смешком вышибая из меня весь воздух. — Жизнь коллеги вдруг стала для тебя важнее миссии? Очень благоверно, Диб-шпион. Меня всего выморозило. Рёбра опять сдавили дыхательную систему стальною хваткой. Захотелось наброситься на Зима прямо сейчас и… — Что за дефективные подозрения, Зим? — я ответил такой же ухмылкой, насилу владея собой. — Нехило тебя перетряхнула эта стычка. Поди проверься. — А сам? Стоит он, видите ли, под дулом… — Не вопрос. Обсудим всё там, — прервал я его и направился к заветному компьютеру, смутно надеясь поговорить с искренним, не идеологизированным Зимом. Как всегда, впрочем, Зим опередил меня и сам стал запускать проверку. Он всё бормотал про себя что-то невнятное и неспокойное, как будто то, о чём он думал, было гораздо больше и значительнее нашего нынешнего спора, так что оно не умещалось внутри и как-то само сочилось наружу. Я передал ему свой ПАК. Зим подержал его секунды две в руках, прежде чем прикрепить к анализатору. Выдержав перезагрузку и вновь открыв глаза, он нервно покосился на десятиминутный таймер, проверил ещё раз ход проверки и как бы мимоходом бросил: — Ну-с достаточно, Диб. Признавайся уже наконец. Мне давно стало понятно, но ты всё не отступаешься. Я обмер и ничего не сказал. Откуда он знает, что я собираюсь его убить? Не может быть, чтобы он со своим-то ростом был настолько проницателен: не создаются такие Мозгом Контроля! Эти гены не смешивают! Тут Зим повернулся ко мне. Глаз у него дёргался. — Ты думаешь, я не вижу? Я, Зим, который всяких лгунов в этой жизни повидал! Сознайся сейчас, и я, может быть, убью тебя быстро и безболезненно. Я попятился и споткнулся. Холодная стена неожиданно обожгла спину сквозь отверстия в ткани. Не может он знать… — Что ж ты не говоришь? — Зим, я… — Ах, ты не хочешь?! — Я даже не… — Ну так я сам тебе сейчас всё скажу. Не подтвердишь — пеняй на себя. Я решил подождать: вдруг ошибка? Вдруг он и не про это вовсе? Зим стал нервно нарезать круги по технической, не встречаясь со мной взглядом. — Я ведь знаю, не переубедишь меня! Сразу, с самого начала, когда мы впервые сняли ПАКи, я уже по одному твоему лицу понял! Не просто так следишь за мной, не просто так. Ты обязан найти дефекты, есть они или нет. И мог бы напугать, мог бы разговорить как-то! Но ты! Чтобы имперский агент опустился до такой подлости, только бы втереться в доверие! Мне даже льстит, что на меня, Зима, так охотятся — но опускаться до уровня этих животных! «Ах, Зим, ещё!» — только чтобы набрать материала! Я, всё ещё опирающийся на стену, но уже немного осмелевший, возмутился: — Ты сам меня тогда раздел! Полез ко мне первым! Ты меня… за антенны! — Ой, не заливай мне, вот не пытайся даже! Ты себя слышал? «Ах, Зим, я ведь только благодаря тебе эту должность и получил, и всё мне нет покоя»! — изображая меня, он закатил глаза и откинулся назад, почти падая. — Тьфу, нашёлся поэт-песенник! Я уже отошёл от стены, чтобы дать ему по лицу за такое издевательство над моим признанием, но он опять оттолкнул меня рукой и, безотчётно-яростно жестикулируя, продолжал: — Да и что это! У нас вся Империя на рационализации инстинктов построена — справедливо! Но как ты дался в заложники этому зверью! И зачем! Чтобы я отвлёкся, меня подбили, и ты, этакий герой, меня спас! Театр! Дрожь дирижировала тенями антенн на полу. Зим остановился и сорвал с меня очки, чтобы смотреть мне в глаза. — Нет, Диб! Ты не заставишь меня почувствовать себя жалким, и слабым, и благодарным. Хоть в плен попадай — даже на миг моего внимания можешь не рассчитывать! Голос его, доселе звеневший от гнева, превратился в тихое, презрительное шипение: — Вижу ведь, всё, всё вижу: записываешь каждое моё слово, чтобы сдать меня поскорее. Чтобы тебе выдали ещё одну «личную» вещицу! На последних словах тон снова подскочил и надломился. Я протянул руку, чтобы схватить его и встряхнуть, дать прийти в себя по-солдатски. Но Зим заподозрил иное, сверкнул оскалом и ударил меня по руке: — Нет! Не думай даже! Я не унижусь пред тобой! Как только совести хватает?! Я опустился и присел в ожидании, пока он прекратит истерику. Зим посмотрел на меня сверху вниз, закричал от досады и сел рядом. — Ну не может Зим быть… сломанным! Как я могу быть дефективен, если каждая секунда моего существования посвящена Империи? Да я самый верный и трудолюбивый прислужник Мозга Контроля! Вот только… проклятье… Он положил голову мне на плечо, и голос его из грозного сделался почти жалостливым. — Я жить хочу, Диб! Тебе-то точно уже конец… ты, я вижу, смирился с должностью… но я должен прожить здоровым и умереть чистым! Стать единым с Мозгом Контроля! Не могу я, Зим, сгинуть бесследно!.. Без ПАКа очень легко расчувствоваться, и Зим уже не мог остановиться. Он говорил восемь минут без остановки: ругал, молил о пощаде, клялся и открещивался. Я слушал поражённо, не пытаясь уже разделить наши сплетённые пальцы, хотя в пылу исповеди его руки сжимались очень больно. Зим иногда прерывался, странно задохнувшись, будто заглохший двигатель, и сжимал в кулаке ткань формы на груди — словно, как у меня, его грудь была стянута сталью. В эти секунды я пытался утешить его — полуприпадочно, как шепчут молитву, я передавал все табуированные слова, которые слышал от дикарей: солнце моё, любимый, родной. Раздеваться мы так и не стали: времени не было. Зим сел мне на колени, своей грудною клеткой прижался к моей, ноги скрестил у меня за спиной, лицом уткнулся в мою шею — весь обвился вокруг меня, живой, настоящий. Его дыхание пробиралось мне под кожу, и мне было радостно и грустно, что я наконец узнал все его мотивы, понял его поведение. Чувствуя, наверное, онемение в ногах и головокружение, Зим поднял голову и поцеловал меня — очень глубоко, очень нежно, очень долго, невзирая на истекающее время. Я должен был отстраниться, напомнить, что мы вот-вот умрём, но я не мог потерять и мига этого отчаянного единения. Я не смел спрашивать себя, зачем это нужно — я бездумно и жадно цедил каждую секунду. Я обнимал его так крепко, будто хотел дать ему почувствовать, какая раскалённая тяжесть давит мне рёбра. Я не помню, как мы вставали. Теперь, в здравом уме и контролируемом сознании, я на этот эпизод оглядываюсь со странной смесью необъяснимой радости и, в наибольшей степени, отвращения. Что на меня нашло? Почему так грохотало у меня в груди, почему я говорил все эти ласковые (читать: мерзкие) слова? Почему я так хотел утешить его — Зима, убийцу двоих Высочайших, террориста, которого я сам же должен ликвидировать? Решено, Зим. Я должен избавиться от тебя как можно скорее, пока ты окончательно не свёл меня с пути праведного. Я уже согрешил, но мысли мои пока ещё чисты! Я слуга Империи, я не могу сдаться вот так! И больше у меня нет сомнений, я познал твою тайну и могу смело ставить диагноз: дефективен. Ты готов к любым препятствиям судьбы, но не готов быть забытым, не готов смиренно раствориться в толпе и нести блаженную ношу обыкновенного гражданина. Ты почитаешь Высочайших, но не сильнее, чем самого себя, потому ты и не бескорыстен в своей службе! Ты знаешь себе цену и жаждешь её подтверждения, но кто ж будет лелеять тебя — с таким-то ростом? Радуйся, что я убиваю тебя. Тебе не придётся больше мучаться под двойным гнётом системы и собственного больного сознания. Клянусь, Зим, это твоя последняя миссия.