Музыка к главе: Death Note OST — Kyrie Starset — A brief history of the future
***
3901 год после Революции Иркенская колониальная империя. Запись 5 Эту запись я делаю, чтобы не забыть, что со мной произошло, не потерять доказательство вины Зима и моей невиновности. Я постараюсь, пускай это и непросто, передать тогдашние свои — аномальные — ощущения. Итак, сегодня Зима прямо посреди смены вызвал к себе Сизз-Лорр, в кабинете которого у меня пока не было необходимости устанавливать камеры. Зим пробыл в кабинете четыре минуты тридцать пять секунд (я засекал!) и вылетел оттуда стрелою. Всё ещё в фартуке, он ринулся к первому попавшемуся такси и, вытолкав водителя с криком «Дорогу, правительственная миссия!», снялся с места. Я сию же секунду завёл мотор, но вдруг все экраны перекрыл экстренный вызов от Высочайших. — Агент, — обратился ко мне их оператор. — вам были отправлены координаты Массива, вылетайте незамедлительно. — Но Зим только что улетел куда-то, не должен ли я его пресле… — Какой звук в слове «незамедлительно» тебе не знаком? — вошёл в кадр Высочайший Фиолетовый. — Не испытывай наше терпение. Вызов прекратился: на экране высветились координаты. Что ж, по крайней мере, у меня есть уважительная причина не начинать погоню. Я со вздохом повернул в нужную сторону и перешёл на гиперскорость. Свет — единым ясным потоком, и уже через полминуты я на месте. Я ожидал увидеть рядом с Массивом рой чиновничьих по-жучьи блестящих кораблей, однако флагман сопровождала только армада в привычном её составе. Едва ступив на борт Массива, я решил: не буду робеть перед могуществом. Ведь это мой долг — бороться ради блага страны. И я буду, прежде всего, бороться со своим страхом. Вот и снова я здесь, думалось мне. Казалось, и пылинки не опустилось на здешние блестящие полы с тех пор. Точно такая же тишина в коридорах, точно так же нет никого, а ощущение всё равно такое, будто за мной следят неотступно — за каждым моим шагом, вздохом, самою мыслию. Картина меняется только тогда, когда я подхожу к капитанскому мостику: у пультов управления на этот раз кипит жизнь. Десятка два операторов словно даже не заметили, как я вошёл — и только двое солдат у входа беззвучно проводили меня глазами. Все они были ростом едва ниже меня и двигались подобно машинам. Я не позволил своему лицу выражать эмоций, но что-то внутри меня сжалось, когда я представил, как сильны контролирующие механизмы в их ПАКах. Моргни неправильно — и прощайся с жизнью. Так как Высочайших здесь не было, я понял, что они ожидают прямо в покоях. Всё ещё слегка робея под взглядами охраны, я проследовал насквозь в противоположные двери. Стоило створкам раздвинуться, проход закрыла широкая зловещая фигура телохранителя. Увидев незнакомца, он поднял уже руку, но тут из глубины комнаты донеслись какие-то невнятные возгласы. Телохранитель кивнул, посторонился. Высочайшие сидели в глубоких креслах в окружении сразу нескольких слуг с закусками. Они так же не сразу обратили на меня внимание, негромко о чём-то переговариваясь и посмеиваясь. Я кашлянул. Заметив меня, они быстренько отогнали прислугу и приняли более почтенный вид. К этому времени я уже совсем растерялся, поскольку до конца думал, что еду на срочное собрание или что-то в этом роде. Высочайшие поприветствовали меня и хотели уже что-то сказать, как вдруг снаружи раздался шум. Пара секунд возни, и охранник отлетел в сторону. В покои ворвался не кто иной, как Зим. Я снял очки, настолько сложно мне было поверить своим глазам. Он здесь. — Я здесь! — подтвердил Зим. — Мои Высочайшие, как услышал, что вы меня требуете, все дела бросил. Знал же, что не оставите меня вот так надолго, вашего верного Зима! Высочайшие сделали вид, что не заметили такой вопиющей фамильярности. Несмотря на это, по их лицам было видно: наглец испытывает терпение лидеров. Я бы не удивился, если бы они тотчас расстреляли его с помощью бластеров из своих ПАКов. При личной встрече Зим оказался даже ниже, чем на записях с камер. Его антенны мне — едва до грудной клетки, но Зима это нисколько не смутило. Наоборот, он смерил меня насмешливым взглядом снизу вверх, и я вдруг почувствовал: он всё знает. Он меня узнал. Как — не представляю, но одна его высокомерная улыбка мгновенно вывела меня из равновесия. Нас представили друг другу. Мне пришлось наклониться, чтобы пожать ему руку, и я так вспотел, что побоялся, как бы пот не капнул позорно с моего лба. Его цепкие пальцы на миг сомкнулись на моей ладони крохотным замком. Тут же он отпустил меня, но я ещё долго ощущал на себе его хватку. То нехорошее чувство вновь металлически теснило мне грудь, и меня пугало, что я никак не могу дать ему выхода — или, на худой конец, имени. Высочайший Красный прокашлялся: — Вы оба, вполне вероятно, слышали об опозиции, растущей в чертах нашей Империи. Я нахмурился. Конечно, мы все слышали. И я не раз получал сведения от насмерть перепуганных репортёров. Набеги на военсклады, подрывы транспортных узлов… Но, разумеется, директива от министерства была — обратить всё в слух. Народ может сколько угодно бояться внешнего врага, ненавидеть его, но упаси Мозг Контроля бояться того, что находится внутри страны. Нам с детства твердят: за государством мы как за каменной стеной. Так что же, если и государство может дать сбой, допустить зарождение противоречия внутри самого себя? Как верить тогда каждому слову, что тянется к твоим антеннам из динамиков? Однако и оставлять всех в неведении не слишком выгодно. Ведь намного легче отлавливать диссидентов, если они верят в существовании некой организации, способной принять их несогласие с идеологией. В истории космоса было немало государств, которые сами создавали себе ложных противников исключительно с этой целью. И вот по кабинетам и казармам, по вокзалам и очередям поползли разговоры полушёпотом. Здоровые граждане не воспринимали их всерьёз, так, сплетничали… Но казни дефективных в последние годы проводились чуть ли не раз в два месяца. Все эти мысли промелькнули в моей голове за секунду прежде чем я кивнул. Зим, однако, был растерян: — Но мои Высочайшие, это же слухи! Кто в здравом уме поверит, что вашей власти что-то может угрожать? Высочайший Фиолетовый тяжело вздохнул. Высочайший Красный кликнул усталым голосом оператора. — Расскажи, что там по восстанию за последние месяцы. — Так точно, сэр, — оператор растерянно кашлянул. — Сразу после срыва операции Роковая Погибель 1 из рабочих лагерей на уже захваченной планете Ворт и других колоний Империи сбежало несколько групп рабов. Они ограбили ближайшие военные склады и, воспользовавшись повсеместными беспорядками, сбежали в неизвестном направлении. Я покосился на Зима: не зря я его подозревал. Очень похоже на диверсию. — Но вы же знаете, что Зим здесь ни при чём! — тут же воззвал мой диверсант. Высочайшие синхронно закатили глаза: — Мы это уже слышали, не начинай. Оператор отдал честь и ушёл на своё место. Высочайший Красный, вероятно желая разобраться с нами побыстрее, продолжил: — К сожалению, точные координаты планеты, на которой они скорее всего укрылись, определить не удалось: она находится от нас чересчур далеко и под неудачным углом, а также скрыта от радаров двумя кольцами астероидов. — Да, мятежники очень хорошо устроились! — Именно. И мы не можем рисковать, отправляя в такую даль армаду или посылая в одиночку захватчика. По этой причине вы наши единственные кандидаты. Найдите и уничтожьте их лагерь во чтобы то не стало. — Даже если придётся взорвать всю планету. Мы знаем, Зим, ты это умеешь. — Можете на меня положиться, — самодовольно кивнул головой Зим. — Агент… как тебя, ещё раз? — Диб. — Да, агент Деб будет следить за выполнением операции и по завершении направит подробный рапорт в соответствующие органы… — И даже не пытайтесь с нами связаться! — отрезал Высочайший Фиолетовый. Красный толкнул его в бок и пояснил: — Мой коллега имел в виду, что мы не знаем, насколько продвинуты их технологии. Не исключено, что они способны отследить направление сигнала и таким образом определить местонахождение Массива, а это недопустимо. Внутри у меня что-то дрогнуло, остановилось и упало подбитым кораблём. Я ещё не побывал ни на одном собрании, а меня уже отсылают. Я буду отрезан от мира — вдвоём с ним. — Это поистине тяжёлое и опасное задание. Более чем вероятно, что вернётся с него только один из вас. Зим глянул на меня краем глаза и опять зловеще ухмыльнулся. Высочайший Фиолетовый подозвал слугу, чтобы нам выделили всю необходимую технику. В то же время Высочайший Красный отвёл меня в сторону. — Не забывай, Зим всё ещё преступник. Мы отправляем его на задание, потому что никто ничего не потеряет, если мятежники взорвутся вместе со своей планетой. Понятно? Во мне на миг шевельнулись вопросы, но я прижал их. Кивнул. — Славно, — он поднял голову и обратился уже к нам обоим. — Для скорости можете воспользоваться боксами на борту Массива. — Благодарю вас, Высочайшие, — опять засластил Зим, направляясь уже наружу. Я не спешил уходить. — Прошу прощения! По протоколу номер 5672 Кодекса Планетарных Миссий, нам полагается СИР. Всемогущие переглянулись с некоторым скепсисом. Зим наступил мне на ногу, но я не сдавался: — К планетарным относятся не только захватнические миссии, но и разведка, а также миссии по саботажу вражеских войск, мои Высочайшие. Видя что я не отстану, они отошли в сторону, пошептались, и тут же вернулись к нам. — Ну-у… Есть одна экспериментальная модель… — О! Экспериментальная модель для миссии Зима!!! — вклинился Зим, переменив мнение прямо налету. — Да, она пока не проходила последний тест, так что мы окажем вам двоим честь протестировать этого робота. Зим рассыпался в благодарностях, так что мне чуть не пришлось его от Высочайших оттаскивать. Наконец мы откланялись и вышли. Тяжёлая, монументальная, высокая — главная галерея протянулась перед нами. Малиновый свет стекал вниз по стенам, но потолок терялся в полумраке, точно как в нашей родной академии на Ирке. Казалось, мы повернём сейчас куда-то, и окажемся в Лиловом Зале — необъятном, древнем, с темнеющими по бокам колоннами, с детским хоралом на постаменте, исполняющим трёхчасовую оду. Отзвуки резонируют под молчаливым потолком, по бесконечным коридорам, наводняют голову, и какой-то тихий, невыразимый, ошеломляющий восторг разливается в сознании. Необъяснимое состояние, которое другие народы назвали бы — религиозный экстаз. Мы, иркены, конечно же, смеёмся над примитивными инопланетными религиями. Их боги — неосязаемые, безгласые, и их слово, недоказанное, но неоспоримое, в корыстных целях проповедуют дикари со шкурами на плечах. Наше же божество имеет массу, голос и волю. Его существование и всесилие не может быть подвергнуто сомнению. Оно было создано нами, и теперь оно создаёт нас. Мозг Контроля. Истинная власть в нашем мире — суперкомпьютер с бесконечной оперативной памятью. Власть бессменная и несвержимая, всеобъемлющая власть биокода. Он — одновременно сила и слабость нашей нации. Только компьютер способен привести государство к такому уровню процветания, ведь у него нет ни чувств, ни страхов, ни сомнений. Но если Мозг Контроля уничтожить, все ПАКи разом перестанут работать. И через десять минут империи не станет… Конечно же, такой исход крайне маловероятен. Не сомневаюсь: это самый охраняемый объект во всём государстве. Да и если подумать, наша миссия также направлена на сохранность нашего божества. Мы идём рвать сорняки, пока они не пустили корни в благодатных почвах Империи. И вот мне вспомнились слова Высочайшего о том, что и Зим — сорняк. Подозревает ли он об этом? Я спросил Зима, что он думает о миссии. В ответ получил радостно-восхищённую оду великолепной милости наших правителей. — Одно плохо, пропущу Роковую Погибель 2. Но я, впрочем, не жалуюсь: пройду этот испытательный срок и, может, подоспею к следующей кампании! — Никакой это не испытательный срок, Зим. Как только миссия будет закончена, ты будешь снова заключён на Фудкортии. — С чего это ты взял? — Да так в договоре написано, который нам во время объяснений показали! Зим остановился и посмотрел на меня со снисходительной насмешкой, как на глупого ребёнка: — Ты серьёзно читаешь эти договоры? Вот не лень же ПАК забивать! Да чтоб ты знал, я эту миссию выполню так хорошо, что у Высочайших не останется выбора, кроме как меня восстановить! — Разве ты не видишь, что они просто кидают тебя в самое пекло, потому что тебя не жалко? — Ты в своём уме?! — спросил он громко, будто издевался. — Диссидент что ли? Тут мы оказались у входа в то место, откуда выйдем уже коллегами. Разговор негласно решили продолжить позже. Мы зашли, однако никаких боксов не было и в помине. Перед нами — общая техническая, рассчитанная на много десятков солдат. Очень просторная, очень пустая. Зим, стоило открыться дверям, подскочил к оборудованию и, подпрыгивая, пружиня на месте, принялся тыкать кнопки радостно, как ребёнок, которого пустили в кабину нового истребителя. О, когда ж ещё ему выдастся возможность получить ПО прямо на Массиве! Мы опустились на скамью и сняли ПАКи. На миг вокруг нас сгустилась чернота, и вот мы очнулись с воткнутыми в спину проводами жизнеобеспечения. Тут я замечу: мы привыкли, что ПАК глушит наши эмоции, поэтому — особенно у дефективных — снятие ПАКа характеризуется сильными эмоциями, с которыми иркен не научен справляться. Я напрягся, не зная, как поведёт себя Зим. Он молчал, хмурясь и игнорируя моё присутствие. — Можешь меня называть диссидентом, — продолжил я наш разговор, с непривычной даже для себя резкостью. — Я люблю ставить привычные вещи под вопрос, это так. Но я не грешник и не диверсант, в отличие от тебя. — Я бы тебя за такие слова прибил, да больно ты высок. Заметят пропажу. — Ты смотри, такие речи и в суде всплыть могут. — Они не могут залезть к нам в голову, только в ПАК. Так что сейчас мы можем говорить что угодно, — объяснил Зим. Я было подумал, что он меня так провоцирует, хочет вытянуть из меня какую-нибудь гадость, но вовремя вспомнил, что Зим какое-то время работал учёным-биоинженером, следовательно, знал много из биомеханики, в том числе нашей собственной — знал больше, чем мог знать обычный гражданин. — Вот только вспоминать об этом после — нельзя никогда. Запомни, если вдруг решишь ляпнуть что-нибудь вроде сегодняшнего… Далее он объяснил, что воспоминания, не записанные на ПАК, хранятся в кратковременной памяти и вскоре исчезают насовсем, если не возвратиться к ним снова. В противном случае от «воспоминаний о воспоминаниях» не избавиться без особого искусства перезаписи, которое Зим, разумеется, постиг, но пока не до конца… За всё своё объяснение он ни слова не сказал про свой странный взгляд на миссию. Возможно, это была не самая приятная для него тема, но кто я такой, чтобы думать, что преступнику приятно, а что нет. — Ты действительно веришь во всё это? В то, что тебя ждёт великое будущее после этой миссии? Зим посмотрел на меня неодобрительно. — А во что мне ещё верить? — спросил он, понизив голос. — В то, что меня отрезают от всякой цивилизации и отдают на съедение вооружённым до зубов, озлобленным рабам? В «правду»? Зачем? Чтобы сдаться, даже не начав? Чтобы лишиться своего единственного шанса? И только вот попробуй мне затереть, что его у меня нет. Он есть, и я, Зим, им воспользуюсь. А ты, — он ткнул меня пальцем в грудь. — не посмеешь в мою миссию вмешиваться. — Но я твой напарник! — Нет, ты шпион, которого приставили ко мне, чтобы не шпионил за господами повыше, — огрызнулся Зим. Я отвернулся и ничего не ответил. Не могу понять, чего я ожидал от этого гада, но что-то в его словах меня задело. Звякнул компьютер, выдавая результаты анализа. Мы оба вздрогнули от неожиданности, и я как можно быстрее схватил свой ПАК. В голове прокручивалось всё, что он мне рассказал — и необъяснимый ужас захлёстывал мой разум. Теперь нам оставалось только забрать всю выделенную нам технику и покинуть границы Империи. Лифт доставил нас в хвост Массива — огромный военсклад. — Я слышал, — Зим почесал в затылке. — что на Массиве при каждом отделении есть свои дежурные. Я тоже слышал истории о богатом экипаже Массива и отдельных швейцарах при каждом входе. Однако за оба мои посещения корабля я видел всего лишь несколько солдат около тамбуров. Вся свита-элита на капитанском мостике да с Высочайшими. Так что я пожал плечами. Зим на меня даже не посмотрел. Вместо этого он набрал в грудь воздуха и неожиданно громко заорал: — Дежурный! Эй! Эй дежурный, алло! Где прячешься, чтоб тебя разорвало!!! Дежурный не показывался. Зим на секунду поджал губы, а затем бодро двинулся в глубину помещения. — Ну и куда ты? — спросил я, не скрывая раздражения. Добрую четверть часа мы поднимались и спускались на разные уровни, бродили по мостикам между ячейками. Мне начинали уже надоедать эти игры, но вдруг Зим встал как вкопанный, поднял антенны, прислушался. Я уже довольно долгое время слышал какой-то писк, но моё внимание было сосредоточено на том, как необычно сильно Зим действует мне на нервы, так что я не слушал. Мой подопечный повертел головой в разные стороны и вновь подорвался — в противоположную сторону. Стоило нам приблизиться к открытой ячейке, из которой доносился звук, как Зима сбил с ног металлический вихрь. Зим взвизгнул и рывком содрал с себя наглеца. Тот с характерным стуком упал на пол. — О, мой робот, — сказал я уже без особого удивления. — Наш, коллега, наш. Уж не думаешь ли ты, что благодаря росту владеешь всей техникой? Как бы не так. Он повернулся к роботу и ткнул его носком ботинка. СИР сей же час встал в стойку; глаза его горели красным, как и полагается. — ГИР, рапортую. — ГИР? А «г» откуда? Красный цвет сменился несуразным светло-бирюзовым. Робот наклонил голову набок и, помолчав, ответил: — Не знаю… …И рассмеялся. Зим повернулся обратно ко мне. — Ну и робот у тебя. Удачи управляться с ним. Мне уже захотелось дать мелкому подонку пинка за такие выходки. Сколько там мне на этой планете жить с ним? Ах да, сколько понадобится. Следующая разочаровывающая новость: моего чудесного синего корабля меня лишили. Вместо него нас ожидал фиолетовый межпланетник с круглой кабиной, похожий на пузырь. Кабина раза в полтора меньше, чем на моём корабле, а ведь тот был рассчитан на одного! — Наконец-то! — Зим растянулся на сидении, и я на секунду позавидовал его росту: самому-то мне приходилось постоянно сгибаться в тесных кабинах. Едва примерные координаты были введены, корабль, рывком снявшись с места, перешёл на гиперскорость, я понял: кроме как ожидать прибытия, делать больше нечего. Решил вынуть дневник из внутреннего кармана — писать. Когда я только включил дневник, Зим спросил, что это за ерундовина, и, получив честный ответ, попытался меня придушить. После краткой борьбы он узнал от меня, что частная собственность неприкосновенна, и засмеялся так истерично, что мне сделалось жутко. — Посмотрим, будет ли она столь же частной после того, как ты подохнешь… или сменишь должность, — сказал он мне. — И как ты не боишься своей же рукой писать показания против себя самого? Я не понял, что он имел в виду, и ответил, что мне нечего скрывать. Я чист, как пушки перед парадом, и даже если какая-то неосторожная мысль закрадётся мне в голову, что ж, я тут же и исповедаюсь. На мои слова об исповеди Зим расхохотался громче прежнего, у него даже слёзы на глазах выступили. — Теперь я понимаю, почему тебя отправили со мной. Бедный, глупый Диб! Такой высокий, а такой обречённый. Последняя фраза меня испугала, я ощутил непреодолимое желание выкинуть дневник в открытый космос, но тут я разгадал зимову задумку. Хитрец манипулирует мною, хочет избавиться от лишних доказательств своей вины перед Ирком! Как бы не так, подлый трус! Знаем мы вас, диверсантов! Я повернулся к нему спиной и, таким образом спрятав дневник от любопытных глаз, записал сначала наш разговор, а потом вернулся и записал все те события, что так потрясли меня сегодня. Времени на это ушло несколько часов, и я с головой погрузился в работу. ГИР шумел на фоне, Зим периодически на него покрикивал; робот затихал ненадолго и вновь принимался за старое. Однако поездка длительная: судя по карте, мы миновали не больше половины пути. На обычной скорости всё это заняло бы около полугода. Не намного лучше, впрочем, прибыть раньше. Вообще вся эта затея — одно расстройство: я столько мог сделать дома! Я бы принёс им дефективного на серебряном блюдце! Да, понимаю, роптать на решения Высочайших — удел еретика, но! чем я заслужил эту учесть — целую Империю променять на одного несносного отморозка? Уж лучше быть одному: я бы, кажется, охотно прибил его. Ну посудить же: он не из высших слоёв населения — никто и глазом не моргнёт, если он исчезнет. Он — не личность, он номер в статистике, он ПАК, малиновая форма да сапоги. Таких, только благороднее, за день на фронте умирает видимо-невидимо. К чему трагедия? Трагедия — явление дореволюционных времён, когда индивидуализм цвёл, когда за каждым стояло собственное маленькое, самостоятельное общество — семья, построенная благодаря половому и некоторым другим инстинктам и имеющая большее значение, чем закон и долг… Никогда не пойму древних иркенов. Да-с. Культура пола и половых связей давно изжила себя, в ней нет потребности. Она даже вредна, и я — о пресвятая должность цензора! — знаю, почему. Прежде всего, мы перестали делиться на пары и, в дальнейшем, семьи, а значит, не существует больше сиротства. С первых секунд жизни мы — достояние общественности, и это стирает наши различия, давит инакомыслие. Мы все воспитаны одним родителем — Ирком. Мы все — одна очень большая семья. Если до Великой Технической Революции каждый заботился прежде всего о своём семействе, то теперь ему положено заботиться о государстве. Таким образом каждый (за неимением выбора) обеспечивает благосостояние всех остальных. Меня определённо занимает то, как повлияла на общество политика полного воздержания, принятая очень скоро после революции и положившая начало всем этим благодатным изменениям. Первым делом она значительно облегчила избавление от старых традиций: авторитет у всех один — законодательство. Затем исчезли преступления на почве ревности или нетерпимости, исчезло домашнее насилие — их все победила независимость. Искоренение половых контактов также минимизировало различия, а следовательно и угнетение по половому признаку: наши женщины хороши в той же степени, что и мужчины, все служат, все имеют одинаковую роль в обществе, все получают одинаковые товары, услуги и наказания. А если и бывают унижены — то унижены вне зависимости от изгиба антенн. Если копнуть глубже, то потребность в половой связи — неразрывно связана с древней, примитивной, и потому непреодолимой потребностью… потребностью быть любимыми. Самая опасная потребность! Особенно в детстве и юности, пока мозг ещё не в состоянии принять, что всякая забота — это приходящее, и однажды её источник нас покинет. Поэтому именно в юности нас учат: любить можно только Высочайших, потому что Высочайшие — не исчезнут. Они сменяют друг друга, но они всегда здесь, рядом. Всегда контролируют подданных и заботятся о каждом, кто этого заслуживает. Любовь к Высочайшим — это любовь к родине. Только она плодотворна, только она приносит пользу всему государству, а не только нескольким индивидам. И никакого больше «блата», никакой коррупции — ведь нет таких явлений как «помогу продвинуться своим», «не буду учиться, родственники обеспечат», «а возьму-ка эту взятку, мне ещё детей кормить»… И если бы у Зима была семья, то у общества могли бы возникнуть претензии к любому, кто попытается его от семьи оторвать. Будь то система или я сам.