Обо всём и ни о чём

– Unesi menya v nash zavtrashniy den', podari mne raznotsvetnyye kraski... Наташа тянет фразу, косо глядя в сторону мальчишек умостившихся за стойкой. Сколько бы ни было лет Джеймсу – мальчишка. Пусть ему уже совершенно неприлично за 90, но всё равно мальчишка, у которого, кроме как военного опыта, другого не имеется. – Ya zarisuyu na tvoyom litse ten' i dorisuyu tol'ko yarkiye maski… Пока блинчик запекается с одной стороны, она лопаткой выбивает о столешницу ритм, стараясь придерживаться оригинала. Питер на неё поглядывает, щуря глаза. Эта его реакция всегда сопровождает её пение на русском. – Ty menya lovish' rukami, Kak solnechnogo zaychika, a ya, skol'zhu po tvoim gubam… Наташа замечает, как на этой фразе, Барнс, не сдержавшись, роняет взгляд на губы Паркера, едва ли не облизывается. В этом и подвох. Барнс русский знает. И знает его слишком хорошо. Поэтому-то она его и провоцирует. Нарочно подбирает песни, совершенно не полагаясь на волю случая, а намеренно отсеивает с неугодным ей смыслом. Это её новое хобби. Возможно, месть Барнсу за красную комнату или за отсутствие бикини в её гардеробе. Она предпочитает не вдаваться в эти подробности. Просто эти мальчишки утомляют своими заигрываниями. Утомляют тем, что они топчутся на месте. А она, как любитель хороших романов, после кучки бульварных, совершенно не впечатливших её пошлым смыслом, не намерена терпеть отсутствие развития сюжета. Приходится способствовать. Утолять собственные потребности. Питер прекрасно осознаёт, за что зацепился взгляд его уже не друга, но ещё не любовника. Осознаёт и прячет своё довольство во вздернутых уголках губ и кружке кофе. Старк давно выявил, что кофеин не совсем благоприятно сказывается на парне, свесив всю вину на паучий ген. С тех пор ему разрешается потреблять кофеин в настолько смешной дозировке, что сама Наташа, пожалуй, усомнилась бы в его наличии, да и не решилась бы назвать этот напиток "кофе". Только вот Паркеру достались не только непереносимость кофеина, но и усиленные вкусовые рецепторы. Поэтому в его чашке одинарный эспрессо самой малой крепости влит в такое количество вспененного молока, что образовавшаяся "шапка" касается его носа, пока он прячет свою шкодливую улыбку. Они словно играют в крестики-нолики, где неуверенные ходы, как стратегически продуманный шаг с целью прощупать и узнать поближе – авось повезёт. – Ty vydykhayesh' na menya pukh oduvanchika, chtoby ya tebya ne potseloval… Наташа смеётся, когда понимает, что Питер сдувает в лицо Барнсу ту самую молочную пену. Его нос тоже вымазан, но это не мешает ему заливисто хохотать. Он сквозь смех с шумом втягивает пену из кружки. Ну что ж, Наташа понимает, что ещё один "0" вписан в игровое поле. Она отвлекается и совершенно забывает про песню и блины. К её неудовольствию блин подгорает. * Любопытство не порок. Питер искренне в это верит, а поэтому опираясь на свою память, слух и интуицию, ищет в сети ту самую песню, что пела Наташа. Какую "ту самую" он и сам не знает. Просто это уже дело принципа и он пытается найти хоть что-нибудь. Вариант – подойти и спросить у Наташи – он не рассматривает. Не хочет, чтобы она смотрела на него этим своим взглядом, словно всё и обо всех знает. Словно чего-то от него ждёт. Питер так увлечен поиском, что вздрагивает, когда над самым ухом звучит это странное русское слово, которое регулярно звучит в его адрес – "kukolka". – Баки, – от неожиданности Питер резко разворачивается на стуле, попадая в почти объятия. – Решил подтянуть русский? – Почти, – и это "почти" очень раздражает Питера. Всё, что касается Джеймса имеет эту приставку "почти": почти объятия, почти отношения, почти взаимно. Он хмурится, когда осознаёт это. Осознаёт, что если не сделать этот рывок вперёд и не узнать всё наверняка, то ещё очень долгое время можно играть в почти друга, почти парня, почти любовника. Питер поднимает взгляд на Джеймса, который увидев его озадаченность тоже начинает хмуриться. Один рывок на себя, такой силы, что ткань под пальцами трещит, и губы касаются губ. Почти поцелуй. Почти ответ. Почти победа. * – Ona sumasshedshaya, no ona moya… Наташа старается не смотреть на Паркера, но и не выпускать его из виду, чтобы не спугнуть настрой, но и не пропустить переломный момент, что повернёт историю в нужном направлении. Она видит, что Питер на что-то решился, а значит, она победила. На своём игровом поле она составила символы в диагональный ряд и успешно их вычеркнула, теперь осталось выяснить победителя в игре между Барнсом и Паркером. От чего-то Наташа уверена, что это будет Пит. – Tantsuyet do utra; poyot: sha-la-la-la-la. Питеру кажется, что Наташа не поёт, а обороняется словами, некоторые из них выкрикивая, словно закидывая в толпу шумовую. А может быть, всё дело именно в языке? Или в том, что сам Питер не знает русского, а все попытки разобраться со смыслом этих песен он бросил в тот же день. Он улыбается, когда Наташа подносит к губам ложку и тянет это странное «sha-la-la-la-la». Вроде бы их язык не обделён таким же набором звуков, но осознание того, что это звучит именно в контексте русской песни, как-то ненавязчиво меняет восприятие. Русская речь и бойкий настрой способствуют поднятию настроения. Возможно, Питер бы даже присоединился к Наташе – ведь что может быть увлекательней, чем выкрикивать странные слова, при этом размахивая поварской ложкой – только вот у него имеется куда более первостепенная задача. Да, именно сегодня Питер решил, что пришла пора брать Джеймса на абордаж...