Разорванные нити

Бан Чан шёл по больничным коридорам. Белое, всё было белым, резало глаза, ослепляло. Чан искал нужную палату, он не понимал, почему у него так странно дрожат руки, почему пересохло во рту. Не понимал он и того, почему сорвался с места, только услышав новость об аварии. Кабинет 210... 210... Бан Чан видит знакомые алые волосы. Значит с Минхо всё не так плохо, раз он сидит у дверей. Юноша поднял отяжелевшую голову и посмотрел на подошедшего. В глазах мелькнуло что-то вроде воспоминаний о Бане. Минхо узнал его. Наконец он спросил: — Вы... к Феликсу? — Да... — Нельзя туда... — Минхо говорил хрипло и с трудом. Бан Чан успел заметить бинты у него на груди. Сломал рёбра... — Что с ним? — Он жив, но... — Минхо закашлялся и тут же схватился за грудь, шипя от боли. Чан подал ему стакан воды, стоявший рядом, но молодой человек лишь отмахнулся и прохрипел. — Он повредил руку, это всё, что мне сказали. Сейчас он спит... Эй! Но Бан Чан толкнул дверь в палату и закрыл её прямо перед носом Минхо, который из-за травмы стал не таким быстрым и ловким. Всё тот же белый яркий свет. На его фоне рыжие волосы Феликса казались чем-то неестественным и странным. Юноша спал. Он напоминал брошенную игрушку. Капельница, правая рука вся в бинтах, особенно сильно выделялась кисть. Синяки и кровоподтёки. Мёртвенно-бледный, неживой. Бан Чан попытался проглотить ком в горле, но не смог. Да что же с ним? За дверью послышались громкие голоса, но для него в этой палате, рядом с Феликсом, время словно остановилось, перестало существовать, оставив их вдвоём, наедине со своими мыслями и болью. *** — Значит... — Он не сможет играть больше, — подытожил врач, убирая очки в карман. Словно приговор, его слова повисли в воздухе, будто смог, который мешал дышать. — Но ведь это можно исправить? — Сложно, но я... — Мне нужен точный ответ! — Д-да, но только эта не простая операция.... Бан Чан сверкнул глазами, заставив врача замолчать. Тот съёжился под его взглядом и предпочёл вертеть в пальцах ручку, ожидая чего же скажет — Дайте мне минуту, а за это время вспомните всё об этой операции, — молодой человек вышел, тихо прикрыв за собой дверь. — Что сказал врач? — спросил Минхо, севшим голосом. — Возможно... — Но... Бан не ответил. Минуту они молча стояли рядом, глядя на дверь главврача, и, наконец, решение было принято. *** Феликс странно себя ощущал. Неполноценным. Его правая рука не желала сгибать пальцы. Она не болела, создавалось ощущение, что её нет. По всему телу пробежал озноб. Феликс посмотрел в окно. С ветки взлетела птица, она легко взмыла в небеса, паря над больницей. Птица была свободна. Феликс облизал пересохшие губы. Что-то ещё не давало ему покоя. Этот странный знакомый парфюм, витавший в воздухе, и вкус табака на губах... По щеке скатилась слеза, обжигая его, но в его душе уже была выжжена глубокая язва. *4 месяца спустя* Всё было как в тумане, к горлу подкатила тошнота, мир пошатнулся, и Феликс еле удержался на ногах. Его мутило, он смотрел на свою белую руку, которая слегка дрожала. Медленно согнул пальцы, пошевелил кистью. Не больно, но это лишь пока. Он не чувствовал почти ничего. Откуда-то издалека раздался голос —Феликс, что с тобой? —Домой.... — язык еле ворочался, но Феликс постарался взять себя в руки. Минхо без лишних слов подхватил его и помог выйти из больницы. Свежий весенний воздух приятно обдувал лицо. Феликс зажмурился от яркого солнца, поднял руку, стараясь прикрыть глаза и её тут же пронзила боль. «Первое время может болеть, но это не страшно» Он сел в машину и зажал голову коленями в надежде, что ему хоть как-то полегчает, и чувство тошноты пройдёт. Юноша сидел так всю дорогу, не слушая разговоров Минхо. В голове каша, хотелось спать. Феликс смутно помнил, как добрался до дома, лишь небольшие отрывки: Минхо, который протянул ему бутылку воды, её жёсткий вкус, развевающиеся шторы от открытого окна, как хлопнула дверь. Юноша сполз по стене и лежал так несколько минут. Он видел перед собой пианино, и руки сами потянулись к клавишам. Феликс прикусил губу, но поднялся на ноги и сел за инструмент. Клавиши были слишком яркими, а звук слишком громким и неправильным. Боль, словно молния, пронзила его кисть и дошла аж до плеча. Феликс помотал головой и продолжил. Пальцы тряслись, не желали подчиняться. Боль впивалась в его руку, разрывала изнутри. Дрожащая, беспомощная музыка рождалась у него. Горло сдавили железные тиски. «Нужно время на реабилитацию» Фальшь. Снова боль, она не растекалась по телу, лишь пронзала его пальцы и кисть, резала и жгла безжалостно, не давала сосредоточиться. От неё невозможно было убежать, стряхнуть. «Сразу может не получиться. Вам словно заново придётся учиться играть» Нет! Феликс скомкал низ футболки, корчась от новой боли. Он поднял руку вверх. Почему она дрожит, почему такая неправильная? Почему пальцы не могут нормально сжаться, почему он не может чувствовать, как прикасается к клавишам пианино? Он захлёбывался, и не мог ничего поделать. Такой беспомощный и жалкий. «Не переживайте. Это временно» Почему? Он напряг руку, сейчас она похожа была на скрюченную руку трупа, одеревенелую и сухую. Перед глазами всё поплыло. Феликс отскочил от пианино, словно дикий зверь от ловушки. Правая рука безвольно качнулась в сторону, задела пустые стаканы, они полетели на пол, море осколков. Феликс закричал, словно раненный зверь. В нём не осталось ничего, кроме отчаяния, жгучей боли и пустоты. Он кричал, плакал, задыхался и не мог остановиться. Теперь боль отошла на второй план, он рассыпался и исчезал. У него не осталось ничего. «Не всем удаётся полностью вернуть свои способности после такой серьёзной травмы как у вас» Алкоголь, он хотел утопиться в нём, но пальцы перестали держать стакан. Он не помнил как наступила ночь, не помнил и того, как оказался в гостиной, посреди пустых бутылок и изорванных нот. У него не было сил кричать. Феликс выжал из себя всё, осталась лишь оболочка. «Я не хочу, чтобы ты сдавался» Феликс поднял голову. По щекам текли обжигающие слёзы. Впервые в жизни ему стало по-настоящему страшно.