rainbow

      С момента их странного взаимодействия проходит две недели. Чонгук постоянно сопровождает Чона-старшего, куда бы тот не поехал. Это занятие было отнюдь не скучным. Хосока постоянно окружали люди, много людей, разных, интересных, ярких, харизматичных, с богатым внутренним миром, однако, рядом с Хосоком каждый из них будто мерк. Чонгук постепенно осознал, что зациклен на своём хёне, но это понимание пришло чуть позже, чем нужно было. Об этом позже.       Первая поездка в лабораторию ничего не дала. Хосок и пара его ассистентов изучали Чонгука, его физические данные, психику и т.д. и т.п., как в больнице у Юнги, но в разы скрупулёзнее, потому что была важна каждая мелочь. От всевозможных анализов и проверок порой болела голова, но, осознавая себя как взрослого человека, Чонгук смиренно терпел.       Находясь в лаборатории они не взаимодействовали: Чонгук был отделён от Хосока толстым стеклом и мог только наблюдать, как старший в белом халате, сидя в кресле на колёсиках, разъезжает между столиками с пробиркой или пинцетом в одной руке и блокнотом — в другой.       Была пара моментов, когда Чонгук, внезапно ощутивший себя подопытным кроликом, отчаянно искал взгляд своего сонбэ и, наткнувшись на тёмные глаза хёна, облегчённо вздыхал, что не укрывалось от Мино — младшего из помощников Хосока. – Мистер Чон притягивает внимание, когда работает, да? — Чонгук вздрогнул и обернулся. – Д-да... он, в принципе, притягивает внимание.       Мино смотрел на него пару секунд, видимо, изучая Чонгука, после чего закрепил электроды на его висках, запястьях и груди. – Он сказал, что ты живёшь с ним, — кончики ушей Гука предательски загорелись. – Я живу с ним не столько по своей воле, сколько по его желанию. Видимо, хёну нужна бесплатная домработница.       Мино прыснул в кулак и отошёл к экрану, висящему на стене, принимаясь переносить высветившиеся показатели в блокнот. – Поверь, Хосок не меркантильный. Он вообще не из тех, кто позволит постороннему поселиться в его доме. Раз ты живёшь с ним — значит имеешь для него какое-то значение, — Мино подмигнул опешившему Чонгуку и вышел из стеклянного помещения.

***

      После пары визитов в лабораторию Чонгук почувствовал некоторые изменения в своём состоянии, но не физическом. Просыпаться по несколько раз за ночь из-за того, что кровь слишком быстро течёт под кожей уже стало входить в привычку.       Также стала быстрой регенерация. Первый раз, когда ранка от ножа затянулась на глазах, Чонгук с визгом прибежал к Хосоку, уверяя, что стал вампиром. Хосок не поверил, за что был удостоен чести наблюдать, как младший рубит ножом по пальцу на его глазах. Однако, когда новый порез исчез, не оставив шрама, Хосок слабо побледнел и потащил Чонгука в лабораторию.       После битого часа, проведённого в кресле, Чон-старший выяснил, что вампиром его тонсен не стал, а способность почти мгновенного самоизлечения приобрёл в результате мутации.       "Видимо, сыворотка Мино даёт о себе знать. Надо попробовать ещё пару препаратов и везти Чонгука на арену", - так размышлял Хосок, но было ли всё так, как он думал, на самом деле?       Сам Чонгук пребывал в прострации. Разом накатившее на него понятие о реальности, от которой не сбежать, повергло парня в шоковое состояние. Свыкнуться с тем, что ты больше не простой смертный, а Одарённый, надежда человечества и т.д. и т.п., было не так то просто: одно знакомство с оборотнями чего стоило.       Чонгук никогда не горел желанием драться при первой встрече с кем-то или пугать одним лишь своим присутствием, но это свойство всё же было приобретено. Хоть и против воли юноши. И проявилось это свойство в не самый подходящий момент. Чон-старший, естественно, предупредил вожака стаи, что заявится не один, Гуку было посоветовано вести себя сдержанно и с достоинством, однако, стоило ему выйти из машины, встречавшие их оборотни ощетинившись, зарычали. Шумно вдохнув через нос, Чонгук почувствовал страх присутствующих и агрессивный настрой, выделявший высокого оборотня с красивыми чертами лица и белыми волосами. Долго наслаждаться его внешностью парню не пришлось. Одежда, скрывавшая сильное тело, порвалась в доли секунды, выпуская наружу волка. Огромного, чёрт возьми, волка с белой шерстью и светло-розовыми глазами, который без промедления бросился на Чонгука.       Думать было некогда, поэтому, доверившись инстинктам, Чон-младший сделал пару прыжков вправо, уводя оборотня от машины, из которой выскочил Хосок, а потом прыжок назад и, покрепче уперевшись ногами в землю, нанёс несколько ударов по голове и груди волка. Последний тихо заскулил, опустился на землю и отполз от Одарённого на пару метров. Подбежавшийй Хосок присел на корточки рядом с оборотнем, ощупывая места, куда попали кулаки Чонгука. – Переломов нет, потерпи пару минут, сейчас заживёт всё. Эй, ребята, — Сенатор обернулся к стоявшим поодаль волкам. – Принесите покрывало или что-то из одежды, иначе Джин не сможет обратиться. – Хосок...? — опустивший голову Чонгук не решался подойти ближе. – Прости, я... – Ты прошёл проверку, Чонгук. Поздравляю, — Чон-старший оставил Джина, подошёл к тонсену и, ухватив за локоть, мягко потянул внутрь здания, у входа в которое произошла короткая схватка. – Джин сейчас присоединится к нам, он в порядке, а вот тебе, похоже, нужно прийти в себя. Прости, нам стоило предупредить тебя об этом маленьком экзамене. – Стоило, потому что я не хотел калечить его. – Так ты и не сделал этого, — Хосок, чувствуя напряжение тонсена, пытался его успокоить, но, зная взрывной характер младшего, понимал, что шансов один на миллион. – Не сделал, но мог, — маска переживающего на лице Чонгука сменяется сердитым выражением и, вырвав локоть из пальцев Хосока, парень ускоряет шаг, исчезая за дверьми здания первым.       Чон-старший вздыхает, придавленный пониманием, что сейчас ученика лучше не трогать, пока не успокоится и, прислонившись к стене наблюдает, как к нему напрвляется Джин. – Что, Хос, малец рассердился? – Не то слово. Думаю, он не ждал от меня такого. – Успокоится же? Тогда вернётся к нам и мы спокойно поговорим. А пока давай зайдём, я безумно хочу есть.       Чонгук и правда вскоре присоединяется к активно спорящим хёнам, которые резко замолкают и смотрят на него, стоит ему переступить порог. – Что..? — младший устраивается на диване с ногами в обуви и смеряет Джина и Хосока холодным взглядом исподлобья. – У тебя волосы мокрые, — первым откликается оборотень. – Полотенце дать? – Не откажусь, — Чонгук расслабляется и его глаза светлеют, выдавая улучшившееся настроение. – Как твои повреждения? – Спасибо, уже всё зажило. Чай будешь? — Джин встаёт, накидывает полотенце на голову Гука и про себя подмечает, что последний, не скрываясь, игнорирует Чона-старшего.       На предложение попить чайку Чонгук утвердительно кивает и даже улыбается Джину, словно бы не замечая, как глаза Хосока становятся всё круглее и круглее от возмущения. Через полчаса откровенного игнорирования лицом Сенатора можно пасхальные яйца красить, цвет кожи на щеках Сокджина с каждым взглядом на друга приобретает всё более молочный оттенок и только Чонгук абсолютно счастлив, поедая уже шестой из предложенных ему оборотнем капкейков.       В конце концов, не выдерживая накалившейся обстановки, Джин уходит под предлогом посещения уборной. Температура в помещении сразу же падает на несколько градусов из-за воцарившейся тишины. Чонгук, продолжая нагло не замечать старшего, втыкает в телефон. Он вздрагивает и резко вскидывает голову, когда Хосок с громким стуком ставит опустевшую кофейную чашечку на столик и медленно поднимает с кресла. Вот сейчас Чонгуку взаправду становится страшно. Из-за длинной, неубранной назад чёлки он не видит глаз хёна, а гробовое молчание и слишком плавные движения заставляют отползти в противоположный угол дивана. – Хён...? — прежде, чем Гук успевает сбежать, его ловят. Грубо стискивают запястье в железной хватке и притягивают к себе. Правое колено Хосока упирается в диван между ног Чонгука, перекрывая оставшиеся пути отступления. – Сейчас вернётся Джин. Ты скажешь, что устал, вежливо попрощаешься и выйдешь. Я сделаю то же самое и мы поедем домой, — голос Хосока похож больше на угрожающий тигриный рык, чем на звуки, издаваемые человеческим ртом.       Чонгуку ничего не остаётся, как послушно кивнуть. К моменту, когда оборотень возвращается, оба Чона сидят на своих местах, изображая изначальную обстановку. – Вы всё ещё дуетесь друг на друга или... ? – На самом деле я устал немного, — мысленно Чонгук аплодирует себе за идеальную игру. – Мне бы домой... – У тебя же есть завтра дела, ты говорил, — Джин понимающе кивает и, обняв тонсена на прощание, провожает его до машины.       Хосок же, ни говоря ни слова, выходит следом, всё так же молча пожимает сокджинову ладонь и занимает водительское место. Через пару минут пути Чонгук всё же косится на хёна и тихо спрашивает: – Ты собираешься убивать меня...? — старший лишь хмыкает, принимаясь игнорировать, как делал это Чонгук пятнадцать минут назад. – Понятно... молчание знак согласия.       По-настоящему Чон готовится к мгновенной смерти, когда Хосок СЛИШКОМ аккуратно паркуется у собственного дома и даже придерживает дверь для младшего. Правда, стоит входной двери захлопнуться и замку два раза щёлкнуть, как Чонгука достаточно грубо прижимают лицом к стене, руки сжимают за спиной в крепком захвате и сзади доносится приглушённое рычание.       Хосок, вообще-то, не считает, что делает правильно, да и в своих чувствах к мелкому разобраться ещё не успел. Слишком недолго они знают друг друга. Но когда этот самый мелкий всем своим видом показывает собственную независимость и ведёт себя как самая настоящая сучка, его хочется привязать к кровати, да плевать, к любой поверхности и хорошенько отодрать, чтоб сидеть потом не мог. Однако... сейчас слишком рано. Они знакомы от силы неделю. Поэтому Чон-старший, с трудом вырвавшись из потока собственных пошлых мыслей, чуть сильнее стиснул запястья младшего и тихо прорычал: – Неуважительное отношение к хёнам наказуемо, Чонгук, поэтому ты будешь драить дом и пахать в лаборатории в течение двух недель, а также тренироваться на арене каждые два дня, ты понял меня?       Чонгук сжимается, чувствуя исходящие от Хосока злость и напряжение и послушно кивает. Спорить сейчас — действительно собственной смерти искать. Хён скорее смилостивится, если увидит, что младший осознал свою вину.       Не увидев сопротивления, Чон-старший отпустил Чонгука и, развернувшись, направился вверх по лестнице, намереваясь скрыться в собственной комнате. Сейчас им лучше не болтаться на глазах друг у друга, потому что близость наглого мелкого плохо влияет на Сенатора. Или ему так кажется? Почему это непослушное создание вызывает такую бурю эмоций? Даже первая школьная любовь не заставила Хосока чувствовать Так Много Всего.       Хлопок двери на первом этаже заставляет вздрогнуть — видимо, Чонгук всё же обиделся. Ну, ничего, переживёт. Пусть знает, что старших лучше не злить. Хосок, конечно, добрый, милый и заботливый, но до поры.       Тем временем Чонгук, заперев дверь на щеколду, несколько раз прикладывается затылком о деревянную поверхность, после чего принимается прямо на том же месте нервно отжиматься. – Тренировки, так тренировки, — бормочет он себе под нос. – Как он вообще меня не выдрал прямо у Джина в гостях..?       После восемьдесят третьего отжимания у Чонгука подворачивается запястье и он валится на пол, пыхтя как старый пёс от злости. Этот звук заставляет вспомнить, как пыхтел Гурум, беленький пёсик Гука, в небольшой квартирке в Пусане, когда выпрашивал у мамы лишний кусочек поджаренной свинины. Мысли о семье, так внезапно посетившие голову, постепенно разбухают в мозгу, заставляя слёзы навернуться не глаза. Перевернувшись на спину, парень пытается сдержать их, фокусируя взгляд на потолке, но не получается. Точно так же, как до сих пор не получается до конца осознать, что мамы с папой и брата больше нет. Да что там, родной город стёрт с карты мира. В голову ударяется идея, что это всё сон, он просто спит, нужно просто ущипнуть себя посильнее, ударить по щекам и сон развеется. Перед глазами будет не чужая комната, а родная, с кроватью брата напротив и ковриком Гурума рядом на полу.       Чонгук с усилием сжимает кожу на тыльной стороне ладони, зажмурившись хлопает себя по одной, другой щеке, по двум сразу, не замечая подступившей панической атаки, судорожно выдыхает и шепчет: – Боли недостаточно... надо больнее, тогда точно проснусь... — взгляд падает на ножницы, лежащие на столе.       Пальцы медленно, как во сне, оборачиваются вокруг ручки. Лезвие касается кожи на запястье. Руку пронзает до локтя внезапная тупая боль. Запах крови забивается в нос, густые капли падают на пол. Чонгук режет ещё раз, и ещё, раз десять, прежде, чем до него доходит, что это не сон. Кровь настоящая, её запах реальный, как и боль в руке. Бросив ножницы в сторону, юноша стаскивает ремень с джинс и перетягивает запястье, после чего принимается искать аптечку. К счастью, она находится через три секунды в нижнем ящике стола, предусмотренная заботливым Хосоком. И только разложив её на кровати, Чонгук замирает: регенерация не работает. Пару секунд он пытается мысленно сосредоточиться, надеясь, что порезы всё же заживут как раньше, словно по волшебству, но реакции ноль. После тяжелого вздоха, немного успокоившись, Гук всё же обрабатывает руку и аккуратно забинтовывает. Оттерев кровь с пола, он сворачивается клубком на кровати, пряча голову в подушке и крепко зажмуривается, с целью провалиться в сон. Это был слишком длинный день.