Barbed wire & a breath of fresh air

- 20 -

      Марк подставил голову под ледяную струю, но это не помогало… Упершись руками о раковину, он посмотрел в зеркало на отражение человека, которым не хотел бы являться. Вода небольшими струйками стекала за ворот и по лицу, из-за чего одежда намокала, но он не чувствовал ничего. В голове назойливо застряла брошенная напоследок Джемином фраза, и журналист ухмыльнулся. «Не переживать»? Что это?..       Спросил бы кто пару-тройку часов назад…              Марку пришлось покинуть зал прямо во время конференции, потому что тётя упорно продолжала названивать, а это совершенно не обнадеживало.       – Марк, я не уверена, но кажется, она на грани.       – На грани?..       – Да… Она сегодня весь день молчала и отказалась есть.       – Но… Она исправно пила все таблетки и мне казалось, что в последнее время ей намного лучше! Она даже вернулась на работу…       – Я тоже так думала и уверена, так оно и было, но… Что-то её тревожит.       Наблюдая все эти годы за матерью, Марк давно пришел к выводу, что эту женщину в принципе постоянно что-то невероятно тревожит, и это «что-то» не имеет сути, являясь уродливым миражом больного сознания.       – Хорошо... Я что-нибудь придумаю.       «Надеюсь, она просто скучает без собаки… Эта чёртова командировка… Ну почему всегда так не вовремя, мам?!» Погруженный в мрачные мысли журналист уже было взялся за ручку двери в конференц-зал, как услышал за спиной знакомый голос…       Нет. Он никогда к этому не привыкнет.       – Сбежал?! Но…       – Вы говорите, утром всё было как обычно? Можете точно сказать во сколько вы ушли? – На Джемин был в своем излюбленном сером костюме и с рабочей маской беспристрастия на холодном лице.       – Я уже сказал, что не помню! Я не смотрел на время… Около семи, не позже. Но… Что могло случиться?!       Начальник сектора спецагентов натянуто улыбнулся и повернулся в сторону выхода, но Марк последовал за ним.       – Я спрашиваю, что мо-…       – Медсестры со стойки администрации говорят, что около девяти утра к больнице подъехали два черных фургона, из которых вышли весьма специфического вида граждане… Несмотря на запрет персонала, они направились прямиком в его палату, но потом очень долго кричали, грозясь разнести всю больницу к чёртовой матери, если некий «поганец Ли Донхёк» не выйдет.       – Его уже не было?       – Да, хотя дежурный врач уверяет, что за несколько минут до инцидента он заходил к нему для осмотра и пациент был на месте…       – А камеры?.. – Марк спускался за агентом вслед по лестнице, не отставая ни на шаг. Они почти вышли на улицу.       – Камеры?.. – агент замедлился и подозрительно оглядел журналиста, отчего тот вдруг смутился, не очень вовремя кое-что вспомнив. – Та, что была в палате, странным образом оказалась отключена. На ней нет записей со вчерашнего вечера. А в коридорах всё пусто…       – Отключена?.. – «Devil… Я убью его однажды…». – Стоп… Как это пусто?! Он же не мог вылезти в окно? Это пятый этаж!       Марк схватил дверцу машины, не давая агенту сесть.       – Послушайте… Возвращайтесь к работе. На всякий случай мы оставим с вами нашего человека, у вас не должно это вызвать вопросов, верно?       – Но…       Агент На взял Марка за запястье, вынуждая отпустить дверцу…       – Не переживайте, господин журналист. Всё образумится.              Марк умылся и выключил воду. Было в высшей степени наивно полагать, что бывший мафиози сможет так легко отойти от дел, засадив всех баронов за решетку, но… «Уж долбаный На Джемин и его дружки могли всё предусмотреть?! Боже… Это когда-нибудь закончится?..» Иногда жизнь казалась чьей-то обидной шуткой, полной бесконечной иронии и разочарования. И Марк искренне недоумевал, почему антидепрессанты не выдаются каждому в комплекте с розовыми очками на входе в кинотеатр жизни. Об этом всегда было бесполезно рассуждать, но сейчас тем более. Для начала нужно придумать, куда отвезти мать на время приступа депрессии… В клинику не хотелось, но оставлять её на тётю он не собирался, она и так всю жизнь помогала им. Хватит.       Стараясь сдержать панику, Марк чувствовал, как тупая тревога отравляла всё внутри. Видимо, всё что полагается персонажу его уровня – это демо-версия счастья, и никакой апгрейд заранее не предусмотрен.       Журналист думал об этом весь день, обзванивая санатории и стараясь не смотреться в зеркало: эта ужасная футболка с кактусом ему совершенно не шла… Но выбора у него утром не было.       Не обращая внимание на расспросы Джено, под вечер окончательно выбившись из сил, Марк ушел с работы пораньше. Приставленный Джемином охранник, будто тень ходивший по пятам весь день, не проронил ни слова, когда журналист сказал таксисту ехать в больницу, и Марк решил, что хоть кто-то из агентов ему нравится… «Ренджун, кажется…»       Полчаса объясняя медсестре на стойке администрации, почему он забирает этот огромный кактус, журналист лишь надеялся, что таксист не учтет это время, ведь вряд ли агент предложит разделить счет пополам…       «Он поменял замок…» Связка ключей пригодилась раньше, чем Марк предполагал. Несмотря на длительное отсутствие хозяина, похоже счета оплачивались исправно, и стоило поднять рубильник, как яркий люминесцентный свет озарил пустой дом. «Почему здесь ничего не меняется?..» Марк поставил кактус на журнальный столик перед диваном и подошёл к старинным напольным часам, купленным когда-то Джуной… «Как же это было давно… Но если подумать… Совсем недавно…» Он провел пальцами по верхней крышке, сметая пыль, и на пол что-то упало: та самая длинная золотая серёжка, что раньше постоянно привлекала внимание.       – Это отслеживающее устройство. Когда Хёк был на задании Центра, он был обязан носить её, чтобы мы всегда могли отследить его, – внезапный голос за спиной заставил вздрогнуть.       – Отслеживающее устройство?.. – Марк точно не помнил, в какие моменты её отсутствие на красивой ушной раковине интуитивно резало глаз, но сейчас казалось, что он мог бы отследить эту закономерность.       Ренджун протянул руку, но журналист сделал вид, что не заметил, и положил драгоценность в карман. Полив кактус, Марк сел на диван, рассматривая медленно стекающие меж иголок капли. Они были похожи на слёзы Хёка, которые он увидел впервые в этой самой комнате, когда пойманных в первый раз мафиози освободили и агент решил, что пришло время отказаться от своей награды. Однако Марк и сейчас продолжал думать о том, что единственный, кто ничего не заслуживает, – это он.       – Мне кажется, его нельзя так поливать… Кактусы обычно по-…       – Плевать, – в этой жизни он не выдержит больше никаких лекций о кактусах. Нет. С него хватит. Лучше расскажите, где можно купить пару килограмм тротила… Пару десятков килограмм.       – Если вы знали, что так много подонков, желающих отомстить, разгуливают на свободе… Почему не охраняли его? Почему не положили в какую-нибудь секретную больницу? Почему?!       – Он сам настоял на этом.       – Бред…       – Смотря с какой стороны посмотреть. Людей, знавших, что он на самом деле работает на фсб, можно пересчитать по пальцам одной руки. Да, они представляют угрозу для его безопасности, но кто вам сказал, что мы не следим за ними? Те же головорезы, что приезжали в больницу на разборки – обычные шестерки, грубый осадок всего этого криминального пойла нашего города, с которым Хёку приходилось так или иначе иметь дело. На самом деле, подобные разборки – это его «рабочие» будни, так что проблема не в этом.       – А в чем? – то, что Марк действительно совершенно ничего не знает ни о самом агенте, ни о его «буднях», было ясно как день ещё сто лет назад, но почему каждый раз так больно?..       – Джемин подозревает, что Хёк мог узнать про провал одной нашей операции по выслеживанию химика, выводившего новые формы наркоты, и не смог усидеть на месте…       – Что?! Думаете, он сбежал из больницы до конца не поправившись, чтобы опять гоняться за кем-то? Он типа трудоголик?       – Скорее чувствует личную ответственность за это дело, хоть его и отстранили, отправив на больничный.       – Но разве это не безрассудно? Что он может сделать в нынешнем положении?       – Зная его, могу сказать лишь одно: не имея четкого плана действий, он бы не полез. Живя в той среде много лет, неудивительно, что он знает больше нас, имея свои информационные каналы и криминальные связи, просто… Наш начальник сектора никак не может принять этот факт. Я бы так не паниковал, а подождал, Хёк всегда выходит на связь в течение трёх дней, если конечно всё проходит согласно его плану. И мне кажется… – Ренджун многозначительно вздернул брови. – Что сейчас вообще не тот случай, ведь ему есть, что терять.       – Не понял…       – Я знаю, вас уже спрашивали… Но не могли бы вы мне рассказать, что Хёк говорил вам и как себя вёл, когда вы в последний раз виделись?       – Что он говорил?.. – Марк раскрыл ладонь, уставившись на белую полоску шрама… – Ничего особенного…       А ведь день так хорошо начинался…              Солнечный луч, просачиваясь меж занавесок, рисовал теплую полосу света на мятых простынях и голых ногах. В палате было прохладно из-за приоткрытого на ночь окна, но живая грелка в виде спящего рядом парня согревала идеальным комфортом...       Марк проснулся от того, что кто-то дёргал его за ухо.       – Там из рюкзака у двери раздаются непонятные голоса, – Хэчан не остановился, даже когда он открыл глаза.       – Ммммм... – Марк приподнялся, сонно щурясь от света. «Где я?.. Почему Хёк голый?» – Будильник... Уже шесть утра... Чёрт.       – Зачем так рано?.. – бывший агент закинул ногу на соседа и заставил его вернуться на подушку.       Когда в последний раз журналист просыпался в теплой кровати с кем-то до безумия особенным? Он не помнил... К тому же сегодня он так хорошо и крепко спал, хотя был уверен, что подобное удовольствие ему почему-то недоступно... Так и привыкнуть можно.       Хёк уткнулся в шею, согревая дыханием, и начал ластиться, сонно мыча. «Какой он мягкий....нежный..........бывает, хах» Марк чувствовал себя так, будто бы выиграл всё в этой жизни, и он был совсем не против наплевать на обязанности и остаться в этих руках навечно...ну или хотя бы пока не захочется в туалет, но... Счастье сам себя не выгуляет и уж тем более не накормит (хотя с этим можно поспорить). И Джено больше не станет прикрывать, завираясь перед редактором в сотый раз.       Совесть нужно иметь. Иначе она тебя поимеет.       Это всё понятно, но... «Хотя бы пару минут...»       Марк поворачивает голову в сторону Донхёка и утыкается носом в лохматые золотистые космы, тут же проваливаясь в знакомый аромат. В такие минуты он боялся жить. Потому что казалось, что счастливее чем сейчас он уже не будет никогда. Почему это так действует на него? Ведь меньше года назад он чуть не женился, и был уверен, что любит, но он не помнит за собой ни подобных мыслей, отравляющих голову, ни чувств, разрывающих душу... Было легче? Возможно... Куда понятнее, он бы сказал... Но Марк не хотел назад. Испытав Хёка во всех его проявлениях, пережив невероятные чувства и эмоции, он вкусил запретный плод, и вернуться обратно, к прежней жизни, было равносильно самоубийству... Как можно дышать, если на тебя не падают лучи этой улыбки, а в лёгких нет розмарина?       Марк осторожно дотрагивается до чужого плеча, проверяя, реальна ли гладкость смуглой кожи. Наполнив ласку трепетом, будто касаясь мраморной статуи божества, он проводит по чужой руке, добравшись до кончиков пальцев... Разве он смел мечтать о том, что однажды этот таинственный парень из бара старого отеля будет просыпаться с ним в одной кровати? Он не мог об этом даже подумать. И что теперь?.. Бойтесь своих желаний. Хотя... Как давно он стал желать именно этого?..       Марк внимательно разглядывает каждый палец, затем подносит тыльную сторону ладони ко рту и мягко касается губами. «Почему всё происходит именно так, как происходит?.. Встреть я его раньше или при других обстоятельствах... целовал бы я сейчас эти руки?..»       – Мммм... Давай поспим, тигрёнок? Ещё немного... – сонный карамельный голос звучал так по-домашнему.       – Спи... – Марк опять целует, идя на поводу у внезапного приступа нежности.       – Как я могу спать, когда ты так отчаянно любишь?..       Произнесенные спокойным мягким голосом, эти красиво надломленные слова оглушили всё в нём, вывернув душу наизнанку. Да, Марк любит отчаянно...и он раскрыт...и это делает его настолько уязвимым, что страшно посмотреть в глаза, но, в то же время, наделяет невероятной силой, что способна на многое. На большее, чем он мог себе представить...чем могло бы существовать. Из приоткрытого окна доносятся звуки улицы, и слышно, как пищит светофор для пешеходов, но всё, что вне этой комнаты, сейчас пусто и бессмысленно. Донхёк получил ту реакцию, на которую рассчитывал, и это прекрасно читалось в его глазах…       – Будешь так себя вести, я не сдержусь, и никакой тантры опять не получится, как бы сильно ты её ни любил, – он проводит пальцами по ключицам, заставляя кожу покрываться мурашками, затем горячая ладонь, не разрывая контакт, плавно ныряет под одеяло и замирает где-то в районе талии... Хёк утыкается носом в грудь и шумно вдыхает аромат, водя губами по коже, а Марк наконец понимает, что голый здесь не только Донхёк, и откуда взялась эта странная покалывающая боль в районе заднего прохода. Сцены любви прошедшей ночи, насмешливо брошенная фраза про камеры, дикое возбуждение и то, как он просил Хёка не останавливаться – всё проносится перед глазами, и журналист мгновенно чувствует реакцию отзывчивого организма. Марк краснеет и резко садится. «Это всё долбаный алкоголь и воздержание! Чёрт… Я не могу себя контролировать рядом с ним!» А ведь Джуна частенько обвиняла его в фригидности…       – Что ещё за «та…тантра»..? О чём ты говоришь?.. – нащупывая нижнее белье, Марк чувствует внутри жжение и чужую сперму, которая сама по себе естественно никуда не рассосалась, как бы он ни надеялся. «Shit... Этот козёл... Здесь действительно камеры?.. Сейчас надо быстро одеться и… мне нужен душ!» Марк будто бы ощущал его на себе повсюду: чужой пот, слюни, сперма – всё тело насквозь пропахло Ли Донхеком и это...возбуждало... но журналист не согласен признавать свою чувственную сторону, решившую, видимо, совсем слететь с катушек. То неземное удовольствие, что он получил в этих руках заставляло чувствовать себя полностью удовлетворенным, но вместе с тем словно побежденным, ведь раньше он никогда не испытывал подобного, и поэтому просто не знал, как реагировать. Быстро одеваясь, погрузившись в себя, Марк будто бы между делом осматривал углы в поисках видеозаписывающих устройств, изо всех сил стараясь игнорировать внимательные взгляды с кровати. «Мне нужно успеть погулять с собакой… Сколько мне еще ночевать здесь?! Моя «отчаянная любовь» доведет до отчаянного невроза… Хватит так смотреть!!»       – Что-то потерял, малыш? – этот наигранно томный тон один на миллион просто...       – Я тебе не малыш! Футболка... – потея всё больше, журналист никак не мог понять, куда же он её так закинул вчера в порыве неконтролируемой страсти...       – Если ты про это, то... – Хёк вдруг вытащил руку из-под подушки, вытягивая жутко мятую бесформенную ткань. – Она очень устала, хён...       – Чёрт…– Марк хотел забрать одежду, чтобы лично оценить состояние потерпевшей, но агент, ухмыляясь, оттопырил руку в противоположную сторону.       «Ну ещё бы…»       – Отдай, пожалуйста... Мне нужно идти, – но забраться коленками на кровать было плохой идеей... Свободной рукой Донхёк тут же тянет его на себя. – Перестать, пожалуйста, Хэчан-а. Я опоздаю!       Марк злится, но противостоять этим банальным ласкам он не спешит. Просто не видит необходимости... Донхёк кладёт подбородок на плечо и нежно обнимает, и Марк чувствует его по солнечному тёплую любовь. И это удивительно...но так бывает... Вроде ничего особенного, однако этого достаточно, чтобы внутри всё остановилось, купаясь в лучах глубоких и искренних чувств такого до неприличия «другого», невероятно особенного человека. «Ты такой же отчаянный, как и я… Знаешь?»       – Не торопись так оставить меня, – он прижимается сильнее. – Даже когда так сильно растерян и смущён... Хорошо? Каждая секунда с тобой – как маленькая мечта…       – Хорошо... Но… Просто… дома ждёт собака, и...       – Собака? Значит, Джено не шутил? Ты завёл её, потому что был одинок? Ты так сильно скучал по мне?       – Нет. Она оказалась у меня случайно, но... – Марк вспомнил милого мальчика в свитере с высоким воротом, рисующего тигра в той лавке, и невольно улыбнулся. «Ты всё же сыграл в этом некую роль...». – Она чем-то тебя напоминает… Такая же ненормальная и самовлюбленная.       – Ха?! – Хёк вдруг резко садится, вынуждая Марка отстраниться. Его глаза сверкают, и у журналиста начинает сосать под ложечкой...       Загадочно улыбаясь, он берёт его ладонь и касается губами тонкой линии шрама, целуя белую полосу, что стала напоминанием той ночи, о которой знают лишь они одни... Зачарованно наблюдая за мистическим ритуалом, Марк медленно тонет в зыбучих песках ощущений.       – Что ты делаешь? Перестань…       – Ты знаешь, а ведь я полночи не спал.       – Что? У тебя что-то болело?       – Я бы не сказал, просто... – этот хитрый взгляд не предвещал ничего хорошего. – Ты так храпел и пинался, я чуть не вызвал полицию!       – Что?!       – Я думал, я застрелю свою принцесску... Ты знал, что невыносим просто? Видимо, в следующий раз придется утомить тебя основательно, чтобы спал как убитый.       – Я не «принцесска»! И Джуна никогда не... – Марк прикусил язык, но было поздно. Глаза напротив сузились в холодные щели. – Я хотел сказать... Джено миллион раз спал со мной, и я ни разу ничего такого от него не слышал...       Хёк больно сжал запястье, не отпуская руку. Непроницаемая маска безразличия на красивом лице опускалась обидной болью на чувствительное от «отчаянной» любви сердце.       – Хэчан-а...       – Джено значит?.. Понятно… Мне бы такого друга, – Хёк отбросил его руку и указал на небольшую боковую дверь, которую Марк принял за элемент дизайнерского интерьера стен. – Там есть полотенца. Я знаю, тебе нужен душ, малыш. Не торопись. Я пока приму лекарства и закажу тебе такси.       Марк не проронил ни слова... «Чёрт!» Прохладный душ тонизировал, пробуждая тело, но вместе с водой с журналиста смывалась не только прошедшая ночь, но и тёплые объятия… Ну и где это чёртово доверие? Разве не сам агент был тем, кто всегда просил его терпеливо ждать и верить, несмотря ни на что? Он ничего ему не рассказывает, а сам требует полного растворения в себе и молчаливого послушания, будто бы Марк действительно его тигренок или они в детском саду. «Чего он от меня хочет?! У него у самого было миллион связей, о которых я даже понятия не имею! А мне даже имя своей единственный бывшей нельзя упомянуть… Стоп… Может он потому мне ничего и не рассказывает, что боится, что меня это ранит так же сильно, как его ранят любые упоминания чего-то, что касается моей личной жизни до нашего знакомства?.. Он говорил, что я не смогу вынести его историй… Ли Донхёк… Ты просто яро ревнуешь своё единственное сокровище, как напуганный ребенок, потому что всё ещё считаешь, что не заслужил его?»       Вымывать чужую сперму из себя было немного болезненно, ведь Марк был там довольно узок и недостаточно подготовлен, да и засовывать пальцы далеко он боялся, ведь ощущения ночи были всё ещё свежи. «Фригидный? Как же… Чёртов Ли Донхёк!» Вода немного остудила пыл, и, вернувшись в палату, журналист больше не психовал. Не планировал, во всяком случае. Но вот весь облик развалившегося на кровати Хэчана кричал о другом.       – Машина уже внизу.       – Хорошо…       Марк планировал одолжить одежду у агента, но в сложившейся ситуации, видя это лицо, гордость бы не позволила попросить его даже просто подать воды. «Детский сад…» Пришлось достать ту самую футболку с кактусом, сделав жирную пометку у графы «переодеться дома». Он купил её по наитию, собираясь заставить Хёка носить это, не только чтобы позлить его, но и чтобы агент не забывал поливать подаренный им кактус, однако… Интересно, кому из них в итоге придётся поливать цветок? «Выкину его нахрен… И эту футболку тоже»       – Эмм… Я пошел, – Марк взялся за ручки двери, не отрывая взгляда от пациента, задумчиво гипнотизирующего собственные пальцы. – До свидания…       Но тот молча продолжал смотреть на руки, ковыряя пальцами заусенцы. Агент был всё ещё болезненно бледен, и даже контраст с белой больничной одеждой не сглаживал подобное впечатление. Марк всё же надеялся, что его присутствие способствует выздоровлению, и Хёк хотя бы спит, но кто знает, что происходит в отравленном затянувшейся ломкой мозге и сколько обезболивающих ему приходится глотать ежедневно. Дело не в том, что журналисту жалко этого парня, а в том, что он его действительно любит и планирует и дальше любить. Отчаянно и крепко.       Марк бросает рюкзак обратно на пол и подходит к койке.       Сейчас ему плевать на таблетки и прочие смягчающие обстоятельства. Для каждого из них всё, что происходит, не просто и относительно ново. Но учиться должны оба и желательно одновременно, а иначе одним кактусом тут не обойтись.       – Хэчан-а, не веди себя как ребёнок. Скажи мне, что тебя так сильно злит?       – Говоришь, что я веду себя как дитя? – Хёк поднимает голову, чтобы обжечь насмешливым взглядом. – А что насчет тебя? Ты не подумал о своей безответственности? Даже не догадываешься о ней…       – О какой ещё безответственности, я не понимаю?.. Слушай… Давай начистоту. Я уже говорил, что люблю тебя. Доверяй, пожалуйста, моим искренним чувствам, мне не легко было принять их и решиться. Будь ты на моем месте, сам бы охуел от всей своей аномальности, чтобы обычному парню, вроде меня, рассматривать тебя в качестве потенциального партнера, не говоря уже о смене всех парадигм и ориентаций. Но я выбрал тебя, потому что захотел, и не важно, считаешь ли ты себя вправе владеть мной, потому что я в любом случае останусь с тобой. И ты же прекрасно знаешь, что с Джуной меня абсолютно ничего не связывает больше. Почему тогда такая реакция? Она часть моего прошлого, от которого не отречешься бесследно за пару дней. Но мне нет до неё никакого дела! Поэтому хватит так себя вести.       – Тебе может быть и нет дела… Но вот ей… Неужели ты не понимаешь? Что?! «Фотографии»?! Хах… Потом это будет записная книжка, старые учебники и твои недописанные рассказы и ещё тьма всего.       – К чему ты клонишь?       – Ты либо наивный идиот, либо идиотски наивен, тигрёнок. Она тебя не отпустит. И ей даже не нужно особо придумывать поводов, чтобы напомнить о себе. А ты как обычно идешь на поводу…       – Прекрати. У тебя нет причин отзываться о ней плохо. Я – тот, кто изменил ей и разорвал отношения! Это из-за меня не состоялась свадьба! Я испортил ей жизнь и ранил её чувства.       – И теперь, ака благородный джентльмен, из-за чувства вины, ты собираешься и дальше позволять ей манипулировать тобой, оставаясь слепым? Хочешь правду? Она и не планировала расставаться с тобой. Она всегда считала, что такому израненному сердцу, вроде тебя, не обойтись без её великодушной и милосердной любви. Она до жути властная, была безумно счастлива, полагая, что спасает тебя, даря смысл жизни своей заботой и участием. Она хотела всю жизнь упиваться своей благородной миссией спасения твоей исстрадавшейся души, но для этого ты, естественно, должен оставаться слабым и больным, а иначе какой смысл, вообще?       – Я не понимаю. Ты несешь какой-то бред. Кто дал тебе право так рассуждать? Не мни себя всезнающим Богом.       – А я говорил… Что ты не вынесешь.       Марк схватил его за ворот рубашки, с силой притянув на себя. Его злоба могла бы наполнить все желоба океанов с избытком, но приходилось мириться с имеющимся жалким пространством, поэтому так хотелось излить её, ударив это красивое лицо, что резало ржавым лезвием по неприкрытой кожей душе…       – Что не вынесу? Клевету? И не собираюсь… Не думал, что ты из-за банальной ревности способен на такую гнусность.       Знаменитая ухмылка не заставила себя ждать… В карих глазах уродливой дырой зияла боль, и Марку захотелось плакать… Что они делают?       – Так и знал… Ты никогда не сможешь мне верить. Ты скорее поверишь сплетне торговки с базара, чем мне. Особенно, если мои слова заставят тебя отвернуться от прежней веры… Так что? Может пришла пора отказаться от своего «нелёгкого» выбора, пока не поздно?       Марк зло толкнул агента обратно на кровать, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не кричать. Если бы боль могла говорить…       – Я то быть может и откажусь, но сможешь ли ты? Ты ведь так боишься меня потерять, что готов кого угодно выставить врагом.       – Ты прав. Ничего ценнее тебя в моей жизни никогда не было. Но если, чтобы открыть тебе глаза, придётся сделать больно, я наплюю на свои чувства, но не позволю другим играть тобой. Как хочешь, но я убью любого, кто обидит тебя.       – В таком случае, можешь начать с себя, – Марк уже обо всём пожалел. Но кто знал, что сожалеть придётся дольше. Ресурсов почти не осталось. Ещё слово и он потеряет надежду. Вера покинула его пару минутами раньше… Он подхватил рюкзак и взялся за дверь…       – Помнишь историю с ложной беременностью, Марк? Конечно помнишь, ведь с этого всё и началось, верно? Скажи… Неужели ты ничего не заподозрил, услышав диагноз? Неужели в голове не возник элементарный вопрос «А как же тест на беременность? Ведь я видел его собственными глазами»? Она же ходила регулярно обследоваться в течение четырёх месяцев. Любой профан в медицине знает, что ложная беременность выявляется при первом же визите к врачу.       Марк замер… Он прекрасно помнил тот день, когда Джуна показала ему положительный тест однажды вечером. Они не планировали заводить детей, но даже если и так, эти огоньки счастья в глазах любимой девушки заставили журналиста смириться с грозившими серьёзными переменами, и не прошло и недели, как он сделал ей предложение. Да, придется взять ещё один кредит, но Марк не мог позволить малышу родиться вне брака. Да и мать очень любила Джун и постоянно намекала сыну на свадьбу, ведь они так давно вместе… Ребёнок – это просто толчок, которого ему не хватало, так думал Марк… Когда через несколько месяцев будущая жена вернулась после обследования вся в слезах и с постыдным диагнозом, журналист думал лишь о том, как бы её успокоить и не навредит ли это сильно её ментальному здоровью. Подумаешь тест… Всегда есть вероятность брака товара, не говоря уже об ошибке.       Но почему сейчас, после всех сказанных Хёком слов, всё тогда произошедшее вдруг начинает приобретать иной смысл и окрас? Ведь Джуна всегда настаивала на том, чтобы ехать в больницу самостоятельно, прикрываясь тем, что мол Марку пока там делать нечего, вот будет видно малыша… Он всегда был занят только работой, кредитами и больной матерью… Может стоило смотреть на любимую девушку внимательнее? Что он мог не заметить? Когда? Нет… Не может быть… На самом деле, Марку казалось, что те старые фотографии матери, что они брали с Джун, собираясь подобрать рамки, остались валяться в подвале, ведь он видел их там, уже когда Джуна съехала, а дом был продан. Просто он как обычно решил, что всегда есть вероятность «брака»…не говоря уже об ошибке…       Журналист медленно оборачивается, чтобы прочитать в любимых глазах то, что он и так прекрасно знал. На бледном лице Хёка застыло, осточертев, сожаление, а где-то далеко кто-то возносил к небу мольбы о помощи…       – Прости, хён.       – Нет, извиняться должен я. Вечером увидимся… Береги себя.       Уже выйдя в коридор, он услышал тихое «как получится…», но, погруженный в себя, он не придал этому особого значения, лишь сейчас поняв, что это был ответ на его наивное «увидимся».       «Я действительно идиот, Хёк. Но ты не лучше»                     Из воспоминаний его вырвал Ренджун, который гремел посудой на кухне, видимо, устав ждать ответа и решив поискать пропитание. «Они ненормальные… Все…» Марк посмотрел на старинные часы в углу просторного зала. Неужели и этот раритет имел скрытый мотив, и должен был быть как-то использован Джуной? Попахивает паранойей… «Ты поэтому не хотел мне ничего говорить? Ну и что ты планировал делать? Надеялся, что я прозрею? Чёрт… Но из больницы сбегать-то зачем?!!» Слишком много потрясений за последние сутки, и нервная система на последнем издыхании посылала тихие сигналы sos, отзываясь болью в желудке. Марк больше не сомневался в том, что играет главную роль в документальном фильме про шизофрению в аду, но уже поздно, а собака сама себя не выгуляет. Нужно ехать домой. На пути к выходу журналист задержался у двери в подвал… Он почти взялся за ручку, чтобы спуститься и проверить, действительно ли он видел там те самые фотографии, которые Джуна якобы собирается ему «вернуть», но в последний момент передумал. Он не верил не Донхёку… Он просто не привык верить самому себе. Ведь так больно каждый раз заново разочаровываться.       – Вы так и не вспомнили ничего необычного в поведении Хёка? – Ренджун что-то жевал, хотя журналист мог поклясться, что в этом доме как не было еды, так и нет.       – Послушайте, я не знаю его так хорошо, как вы. Для меня каждая встреча с ним заканчивается полным аутом, так что…       – Вы уверены? Ну ладно… Меня больше беспокоит операция.       – Если она провалилась, почему бы и вам тоже не приложить все силы, чтобы помочь своим товарищам вместо того, чтобы таскаться за мной. Если он свяжется со мной, я обещаю, я сообщу.       – Я про операцию по пересадке печени, что была назначена Хёку на завтра. Вы не знали?       – Что?!       Марк устал. Ему срочно нужно на необитаемый остров…