Эрлинг

Тёмные рога, серые короткие волосы — не Джаред. Дженсен пытался сморгнуть пелену с глаз, но туман всё не уходил, и подробнее рассмотреть не получалось. Похож на старика, оборвавшего связь, и это неприятная новость. Лучше бы Дженсен его не вспоминал. Полуслепой и почти неподвижный, он ощущал себя крайне неуютно рядом с врагом. Несколько жалких нитей, оставшихся от связи, трепетали у сердца, и он холодел от мысли, что их придётся дорвать. Не из-за боли, чёрт с ней, не впервой. Из-за последней малости — знания, что Джей жив, тёплой пушинки, согревающей его изнутри. Напрягся, ожидая последнего рывка, отдёрнулся от протянутой руки. Под спиной что-то лопнуло, просело, и он окунулся в тягучий гель с головой, защипало открытые глаза, рот наполнился едким солёным вкусом, знакомым до дрожи. Дженсен взвыл и затряс головой, сжал зубы на чьих-то мазнувших по лицу пальцах. Насрать, что он за это поплатится, хуже быть уже не может. О, как он мечтал о такой ванне, полной геля-восстановителя! Каждый раз, сжимая зубы перед Процедурой, он вспоминал, как в лаборатории нырял в него с головой, впитывая через кожу сколько требовалось. Как сказка — наслаждаться почти невесомостью вместо судорог и скулежа от болевого шока. Но за стенами исследовательского центра эта субстанция стоила так запредельно, что едва хватало на мизерное количество, вводимое сразу в мышцы, во избежание потерь. Если его перекупили для экспериментов, понятно, почему им не нужен пароль. Идеальный манекен для разработки новых методик с нанитами. Если что пойдёт не так, засунул в гель и залечил. Он зарычал и закашлялся от попавшего в горло лекарства, хрена с два они получат милого пациента, пока хоть один мускул ему подчинён, он будет драться за свою свободу, пусть даже это свобода быть стёртым как личность. Его жертва наконец высвободила пальцы. Дженсен приготовился нападать: глаза слезятся, и остатки зрения пропали, уши забиты гелем, но нюх есть, и относительно зажившая кожа может улавливать движения воздуха. В ходе эволюции некоторые хищники обходились и меньшим. Ветер от крышки кабины и погасшее освещение он сумел разобрать. Чуть расслабил шею и погрузился почти целиком, только нос и губы у поверхности. Неудобно, но лучше, чем нахлебаться и разбудить электронику. Она его махом в вегетативное состояние приведёт, подумав на суицид. Глаза драло немилосердно, он специально промаргивался, смывая слёзы гелем — быстрее заживёт. Если оценивать их состояние и уровень обезвожености, доведший хрусталик до помутнения, он провёл в криокамере не меньше четырёх месяцев. Слишком близко к смертельной грани. За каким чёртом ему не дали умереть — оставалось невыясненным. Остальные образцы давно почили в виртуальных могилах, разобранные на части во имя прогресса науки. Почему так не поступили с ним… По большому счёту безразлично. Всё безразлично, кроме Джареда. Будь у него хоть крошечный шанс, Дженсен бы по-собачьи припал к его ногам, вымаливал бы, как паскудная сука, прощения, слизывал пыль с его сапог. Жил бы в ближайшей подворотне, только чтоб выползти оттуда и увидеть хоть раз своё солнце. Живым и счастливым. В голове закрутилось насмешливое: «Сам прикончит, не сможет никому стать парой». Ладно, просто живым, пусть добьёт, если возненавидит. Смерть от его руки он примет как дар. Но шанса не было. Дженсен завис в темноте, заставил себя перестать думать, сосредоточился на одном — не утонуть, не нахлебаться жидкого золота. План — восстановиться насколько возможно и заявить о себе, вывести из статуса безмолвной болванки. С Хейрдалом он тоже думал: подохнет, не справится. Но выбрался и даже пережил засранца. Надо искать возможности и здесь. Спать тянуло неимоверно, Дженсен пытался, как дельфин, дремать только одним полушарием, получалось не очень. Дважды уже просыпался от щекотки воздушных пузырей, идущих из носа, выныривал и сползал в полудрёму снова. Повеяло прохладным воздухом, Дженсен не успел проморгаться и приготовиться. Горячие руки мягко обхватили голову, ладони прижались к щекам, а большие пальцы погладили единственное целое место — кожу между бровями. Он втянул воздух у запястий и пропал. Ладони пахли его эрлингом: коричное дерево, нагретое солнцем, свежесть цветов. Отчаянным усилием умирающей гордости удалось удержать рот закрытым, не лизнуть подставленное запястье, проверяя на вкус — не обманка ли запах. Он потёрся носом о руки, если это Джаред, намёк поймёт. Пальцы осторожно прошлись по векам, снимая слой геля, возвращая зрение, как он это сделал месяцы назад. От раздражения роговицы видно было хуже, чем раньше, но общие очертания он уловил — его удерживал Джаред. Судорожно вздохнув, Дженсен уткнулся ему в основание ладони, горло перехватило, но мысленно он твердил — прости-прости-прости… Надеялся, что Джей уловит это через остатки связи. Джаред чуть приподнял его над поверхностью, прижался лоб в лоб и зашептал что-то, обжигая прохладой мокрую кожу. Дженсен ни капли не понимал, но у сердца разливалось тепло и спокойствие, Джаред как мог передавал ему ощущение, что всё будет хорошо. Дженсен вдыхал воздух из его лёгких и пьянел от близости. В животе болезненно билась надежда. От лёгкого прикосновения губ к изувеченному рту Дженсен едва не умер, вредная птица растопырила крылья, и он забыл как дышать на пару секунд. Эрлинг немного помедлил, разглаживая лицо, растягивая пальцами шрамы, поднёс маску. Эклз без возражений разжал зубы, принял загубник, прогнулся, чтобы удобнее было закреплять ремни на затылке, глубоко вдохнул смесь. Маска закрывала часть лица, давая возможность дышать или пить, если нажать кнопку на загубнике. Он повиновался движению рук, опустился на глубину, не закрывал до последнего глаз, улавливая движение тени над ним. Перед глазами поплыло, то ли от смеси, то ли от скопившейся усталости. То ли… «Даже если и так, " — подумал Дженсен, уплывая в сон. Он сбивался, отсчитывая дни. Лекарства загоняли в бессвязную муть, лишали возможности осмысливать, но и кошмары превращались в пустые комнаты страха, без монстров из памяти. Как праздник: каждый день Джаред открывал крышку и тянулся руками, оглаживал заживающую кожу, насрав на санитарию и визги техники, вытягивал из депрессивного болота. Одаривал тем единственным, без чего Дженсен действительно жить не мог. Заторможенного от препаратов, забывшего где он, Джаред возвращал его к реальности, не позволял потеряться в мутной тоске одиночества. Давал надежду. Видя его, Дженсен вспоминал, за что он хотел бороться. На Джея вообще приятно смотреть. Нет больше порывистых неуклюжих движений. Собранный, энергичный, уверенный. Эрлинг вырос. Наверстал упущенные годы за это время. Взгляд жестче, сосредоточенность на лице. Крупный, сдержанно агрессивный. Дженсен бы ещё раз руку на отсечение отдал, чтобы быть рядом, когда это произошло. Восхититься, как бабочка расправляет крылья, увидеть, как делает первый взмах. Но он не был. Не прикрыл, не помог сохранить невинность. Бросил в большой мир, и Джареду пришлось отращивать броню и когти, чтобы выжить. Такой самостоятельный и сильный… Дженсен не мог на него насмотреться. Джей больше не болел внутри, не жёг сердце. Уютным теплом устроилось внутри знание — жив. Не лихорадило больше, не прошибало холодным потом — а вдруг? Он весь был внутри — в любой момент мысленно можно коснуться. И Дженсен не мог. Всплывало в памяти — отдёрнутая рука, ужас в глазах. Неизвестно, что было кошмаром, а что реальностью. Он не хотел проверять. Не знать, что не будет тепла в ответ, — вполне себе счастье. Неведение как тонкий канат над провалом, балансировать сложно и болезненно, но Дженсен и не такое в жизни переживал. Когда гель наполовину превратился в кристаллы, в маске отпала необходимость, Дженсен лежал на хрустящем ложе. По коже забегали пауки, штопали, обрабатывали рубцы, но в основном закрывали его, как одеяло, позволяя чувствовать себя защищенным. Дженсен улыбался, думая, что без Джареда здесь не обошлось. А потом Джей привёл новых людей, представил каждого, старательно проговаривая имена, попросил терпеть. Его вытащили на подготовленный стол и без обезболивания стали брать пробы. Пункция костного мозга, печени и еще бог знает чего, истыкали здоровенными иглами, словно проверяя выдержку. Его трясло крупной дрожью от боли и от мыслей, что кроме Моргана и разработчиков о невосприимчивости к анальгетикам никто не знал. Не может быть, что эрлингу приходится работать на Стилмен Гроуп, только чтобы не дать утилизировать один из образцов. Сменить одно рабство на другое — слишком жестокая ирония. От подобных мыслей хотелось сдохнуть побыстрее. Потом Джей стал появлятся реже, чаще приходили те ассистенты и причиняли боль. Без азарта и злонамеренности, просто делали рутинную работу: тесты, замеры, забор частей органов для образцов. А Джаред — с осунувшимся лицом и почерневшими кругами под глазами — приходил под вечер, о чём-то рассказывал, трогал исходящую жаром кожу, каждый раз снова и снова просил об одном — не сдаваться и жить. Потому что без него… На этом месте Дженсен обычно окончательно терял связь с реальностью. На серого от усталости эрлинга не хотелось смотреть. Дженсен поедом грыз себя: если бы всё прошло по плану, если бы он сдох вовремя, Джаред не гробил бы себя на непосильной, видно же, что непосильной, работе. *** — Это должно сработать. Если будет больно, не молчи, хорошо? — Джаред артикулировал чётко, чтобы Дженсен точно считывал. Дженсен прижал губы к его пальцам, соглашаясь. Зачем спорить, если можно урвать для себя еще пару минут рядом? Ещё прикосновение, поддерживающее пьянящую иллюзию, что он Джареду нужен. Он больше не слеп, глаза более-менее зажили. И подтверждают с каждым взглядом то, что он чувствовал и так — восстановление невозможно. Слишком большая площадь ожога, слишком сильное обезвоживание. Наниты не в состоянии заставить его органы вновь заработать, клетки исчерпали ресурс и, стоит прекратить поддержку, неминуемо начнут отмирать. Он разглядывал застывшие крюками руки. Граница живой кожи отступала день за днём, слой мышечной ткани истончился почти до нуля. Жалкий осколок недочеловека. Не в состоянии даже освободить Джареда от обузы. Зная что умирает, обречён наблюдать, как эрлинг загоняет себя следом. Корчась от боли и вины, разрывается между желанием умереть и потребностью никогда не заканчивать эту пытку. — Сработает, я сказал. Не смей оставлять меня одного, слышишь? Шрамы на лице уродливо натягиваются, но эрлинг уже привык к ужасу его улыбок. Раствор в этот раз густой, как патока, медленно и неохотно ползёт по трубкам, в венах от него холодная тяжесть. Дженсен прислушивается к ощущениям, новой боли нет, и словно щекотка пробежалась по онемевшим конечностям, напрягая мышцы, которых тоже нет. И резко — темнота, судороги, рёбра едва не лопаются от скрутившего спазма. Перед глазами, в прорезаемой только болезненными искрами темноте, всплывает меню: «Использован устаревший пароль. Предъявитель: Джаред Тристан Падалеки». На иконке рядом кадр — взъерошенный Джей с расширенными глазами. «Перейти в режим редактирования?» Дженсен тянет, понимая, что вот — шанс, сейчас он может сделать эрлинга свободным. Надо сжать зубы и переждать, всё быстро закончится. Но смотрит в испуганные глаза, и отказаться нет сил. Он выбирает «Да».