Эрлинг

К вечеру Дженсен немного оклемался. Мышцы тянуло, хребет крутило. Прописал сам себе каплю обезболивающего и воскресшим умертвием выбрался из кабины. Даже подвид нечисти мог обозначить — утопленник обыкновенный подлёдный, вон как раздуло всего, и кожа как застиранная джинса в фиолетовых переливах. Не зефирокошмар, как с первого захода, но всё еще не красавец. По самочувствию лучше всего было бы забиться в нору поглубже и не показываться до завтрашнего обеда. Сейчас он мог не то что эрлинга напугать, не всякий космодесантник приблизиться бы рискнул. С бластером и в полной броне. — Неправда, я бы не перепутал. Оказывается, эрлинг уже подкрался. Джаред в плюшевой пижаме — это зрелище сюрреалистичное. За время лечения он потерял почти шестую часть веса, едва ли не больше чем за все дни издевательств. Учитывая, что мускулы были не заработанные, а выращенные в питательной среде, нескоординированные, слабые, мягкие, как баллистический гель, таяли они как лёд при оттепели. И витамины не помогали. После физиотерапии Джаред валился на койку подрубленным дубом, легкая зарядка оставляла после себя ощущение, будто полконтинента пешком протопал. Зато новое мясо было сухим и упругим, тело помаленьку училось им пользоваться. Когда наконец перестал худеть, эрлинг стал выглядеть как полевое пугало, тощая жердь с широченной перекладиной плечей. Розовая рубашка пижамы натягивалась на плечах впритык, если смотреть только на верх, то стоит перед тобой бугай здоровенный. А чуть ниже — уже и нет его. Плюш обвис старой портьерой, оттопырился по бокам, приглашая подлезть руками, проверить, осталось ли что-нибудь от живота. Может, собравшиеся в мелкую складочку штаны подвешены к плечам на подтяжках? Эрлинг заинтересованно присмотрелся: — Лекарства не отпустили? Видимо, да. Дженсен таки залез руками в тёплое, облапал за бока и прижался носом к худому плечу. — Выветрится, потерпи. Джаред великодушно терпел, дозволяя тискать себя, тихо тащился от тактильного контакта, едва не замурчал, когда Эклз прилип всем телом, уткнулся носом в распахнутый ворот. Минуты чистого, не омрачённого суетой кайфа. — А что тебе завтра назначено? — Встреча с человеком, который нам поможет, — Дженсен попытался отстраниться, заглянуть в глаза, но сдался перед соблазном и прижался снова, — даст прямой корабль до Ти-4. Поездка на родину была соблазнительной, но Джаред ощутимо напрягся и уточнил: — Нам? — Надеюсь, не откажешься от моей компании? Эрлинг посветлел лицом и аурой. Любопытство и наивный щенячий восторг так и брызнули искрами. Колючие, не дали расползтись по нему медузой и бездеятельно покайфовать еще чуть-чуть. Чтобы не завираться, Дженсен выложил перед ним стопку брошюр от «Радиант-Лайф», в основном рекрутские программы типа «Вместе к благосостоянию», «С РЛ — к истинному богатству!» Они моментально захватили внимание Джея. Через пару минут он был в восторге, еще через пять — готов наниматься. Величественные космические корабли, терраформированные планеты, пояса искусственных спутников вокруг блуждающих комет. Целые астероиды, набитые оборудованием и невероятно захватывающие исследования. Блеск и фейерверк. Дженсен старательно отобрал те, где нет фотографий владельца. Он заставил себя отцепиться от костлявого и угловатого, но такого тёплого эрлинга, и чуть не за шкирку поволокся в ионный душ. Дотащиться до настоящего сил не было. Сейчас бы добраться до кровати и вырубиться, но голодные глаза вызвали угрызения совести, каких не было даже после провала. В животе забурчало солидарно с Джеевыми внутренностями. Дженсен снова приготовил кашу, полил ароматной патокой, добавляя вкуса. Джаред удивился, видя насколько разные тарелки, едва не отодвинул свою, большую. Дженсен чуть ослабил броню, чтобы понял: его желудок урчит не столько от голода и вряд ли сможет принять даже ту каплю, что он отложил. Брови у Джареда взлетели вверх, он больше не брыкался, но ел слишком быстро, без особого удовольствия. Как только ушли с кухни, сразу поставил вопрос: «Что задумал?» Напролом пёр, рогами к стенке прижимал. — Это что-то опасное? Врать бесполезно. — Да. — Из-за меня? Тех людей, что это сделали? Дженсен посмотрел виновато. — И не хочешь, чтобы я там был. Ответ можно было прочитать не напрягаясь. Дженсен смотрел прямо в глаза. Эрлинг вперился, прищурившись, раздувая ноздри от злости. — Ты думаешь, мне будет страшно. Хочешь прикрыть. Поцелуй не чета утреннему — отчаянный, злой. Джаред не поддавался теплу, не поддавался нежности, не сводил глаз. Уже не ласковый теленок, чужая память обтерла наивность, выздоравливающий, налитый юной силой бычок. Толкал лбом в лоб, настырный, повалил на кровать, держал под собой, словно собранный из стальной арматуры. Распял, железной хваткой зафиксировал руки. Дженсен вдруг понял, насколько беззащитен перед ним. Кольнуло секундной паникой — Джареду можно всё, и точка. У Эклза просто онемеют мышцы, суставы потеряют подвижность, если он попытается поднять на него руку. Даже в защиту самого себя, пусть хоть из живота кусками вырывает мясо. В один миг внутри куском льда собрался ужас. Дженсен давно живет и много чего видел, способен представить и вообразить. Он на секунду зажмурился, спрятал взгляд, в сердце — колотьё от заполошного стука. Так было уже, было! Он еще себя контролировал, но… Стальные зажимы отпустили, Джаред скатилсяся с него, перебрался в ноги. Шмыгнул носом, прижался бедром к заледеневшим пяткам. — Я идиот. Челюсти переклинило, Дженсен не сразу вспомнил, что открывать рот необходимости нет. — Подобралась парочка одарённых. Остынь, ты не виноват, у меня тоже… память. Эрлинг посмотрел ему в глаза, горло жгла обида, и слёзы на щеках — со зла. — У нас небо — зелёное, — выдал не разрывая взгляда. — Что? — И вся вода, даже в реках — солёная. Пить невозможно, жуть, — продолжал бредить, глядя прямо в глаза. — Эрлинги едят траву. Целые луга засевают, чтобы валяться в ней и есть тут же. — Джей? — Я классно умею плавать. Даже грамоту получил, мне сам Старейшина вручил, лично в руки. Дженсен судорожно перерыл всё, что осталось от памяти первого Джареда, чёрта с два он когда-то подходил к воде, кажется, вообще боялся. Голова вспухла от несостыковок и непонимания. — На самом деле у нас по пять пальцев на ногах, они в младенчестве срастаются. — А глаза у тебя — голубые. — Я не хочу есть. Когда Дженсен уже был готов напрячься и тащить эрлинга до смотровой, до него наконец дошло. Он уловил этот гнилой запашок, когда понимаешь что искать, на что настраиваться, ухватить ощущение легко. И он влип с разбегу, ощутив мерзкое кислое чувство на языке. Когда ударами пробивают живот едва не до позвоночника, смачно, наиграно, на показуху, и нет сил защищаться, желудок дёргается выплеснуть вспененную кислоту, и во рту стоит такой же привкус. Ненавистно-гадостное ощущение, насмерть сцепившееся с памятью о допросах. Каждая фраза как тот удар. Резко и кисло, и крутит внутри, даже если химией накачали, и почти не осознаёшь боль. — И каша твоя была невкусная, — застрял Джаред на горячей теме. — Совсем больше не хочу. От каждого слова кисель на языке. Дженсен свернулся, прижимая к груди колени, от стыда пряча лицо. — Я понял, Джей, хватит, я понял. Виски запульсировали болью, так прилила к голове кровь от осознания своего идиотизма. Только такой «супершпион» как он мог продолбать способность эрлингов чувствовать ложь. Джареду не надо было додумываться или знать, он её просто ощущает. Чёрт. — И не скрывай от меня, это больно. Когда не договариваешь, что-то думая про себя, это как знать что тебя вот-вот ударят. Ждать и бояться, и подсмотреть нельзя. Эрлинг осел на кровати, растерял боевой запал. Свернулся калачиком, спиной к спине. — Я предупреждал, что я нехороший человек? — Просто не понимаешь. И учишься. Я стараюсь не обижаться. Но ты закрылся, прыгаешь вокруг, словно я олень дикий, оберегаешь. А мне после этого вот так. И страшно. — Не могу рассказать. — Так и объясни. И почему — расскажи. Когда закрываешься и темнишь, плохо становится, словно я снова один. От этих признаний его захотелось обнять и не выпускать никогда больше. И страшно стало — ну за что он ему такой? Что ни шаг, то ошибка. Перед глазами разом пролетели моменты, когда эрлинга на его полуправду физически передёргивало, а он попросту не замечал. Раздраженный его самокопаниями, эрлинг взбрыкнул, поддав задом под поясницу. — Расскажешь что сможешь. Утром. После завтрака с кашей. А пока развернись ко мне, спина мёрзнет. Смирившись, Дженсен вытянул из подкроватной полки большой плед, накинул на них обоих и прижался, пока разрешают, уткнулся носом в мягкие волосы. В сон клонило, только нытьё голодного желудка мешало блаженно вырубиться, оставив переживания дурного дня во «вчера». Джаред поелозил недовольный. На боку он лежал без подушки, опираясь на рог, изогнув шею. Дженсен засомневался, что так удобно. — А какие у эрлингов подушки? — прошептал. В ответ на тишину стало не кисло, но неуютно и очень-очень тревожно. Муторно. — А вот так чувствуется желание соврать, — мстительно фыркнул эрлинг. — Обычные у нас подушки, небольшие, чтобы рога не мешались. Дженсен выдохнул с облегчением, прижимаясь. *** Сон, пропитанный ложью, накатил и придавил, как взрывная волна. Колыхнулась память: Джаред среди своих, и он — не свой. Каждый от него что-то скрывает. Не хотят признавать, но он навострился чуять — все лгут. Каждый кто смотрит на него — горюет. И кисло становится, когда пытаются убедить, что всё в порядке, что он — самый обыкновенный, и всё будет хорошо. Сколько он себя помнит, ходит как бестолковый телёнок и рад бы любому общению, но невыносимо понимать: он плохой. Рядом с ним невозможно улыбаться. Стоит забрести в комнату, стихает смех. Трудно привыкнуть в испытующим взглядам, когда на него смотрят и чего-то ждут. И хоть бы кто-то попытался объяснить. Нет, только горечь и тишина, будто умер. Это ранит. Даже родители — чужие. Он выяснил, что приёмный. Но почему, что случилось и почему он один — нет ответа, все молчат. И кислое болото затягивает. *** От мутного сна спасла тяжелая лапа — сгребла, затянула под себя. Эрлинг был горячий, как слиток свинца, и такой же тяжелый, облапал, как осьминог. Дженсен почти проснулся под ним. Но липкий сон уже отстал, а Джаред так уютно пристроил голову на его животе, что руки сами потянулись к мягким ушам, и Дженсен отключился снова, убаюканный. Дрых, пока первый луч не прокрался сквозь жалюзи и не разбудил Джея. Дженсен еще балансировал на грани, несмотря на его вороханья, готовый уплыть обратно в хороший сон. Но эрлинг проснулся весь. Выздоравливающий организм требовал всего и сразу: желудок урчал, мышцы подрагивали, разогреваясь, а по коже искрами пробегало возбуждение. — Почему я тебя всегда хочу? — покосился подозрительно, проверял, вдруг хитрая шпионская заморочка кровь греет, спать не даёт. — Всё больше и больше… — А ты не хоти. Ауч! — Дженсен оттянул за рога кусачего паразита. — Не надо так сильно, пятна останутся. Но Джаред, как завороженный, лапал и мял. Прикусывал клыками. Метил. Подминал и раскатывал. Обхватил ногами и притирался задом к утреннему стояку. Дженсен сейчас непривычный, не как вчера, когда он был пунцовый и раздувшийся, нет, уже перелинял в нормальный телесный цвет. Но всё еще мягкий — немного на боках, совсем чуть-чуть на руках и бёдрах. И пышность на животе, если сдавить ладонями, собиралась валиком. Мягкая складка завораживала, эрлинг крутился вокруг неё и так и эдак, то зубами, то пальцами зажимая. Утыкался носом, тёрся щекой, урчал, наслаждаясь. Облизывался, фокусируя шальной взгляд: — Весь мой с утра будешь? Дженсен подтянул его выше, для поцелуя. И уперся, когда эрлинг попытался затащить его на себя. — Эй? — Голос Джареда был полон обиды. — Сам — эй, — фыркнул в ответ и кошачьим движением развернулся тылом кверху, прогибаясь, — сегодня работаешь ты. Глаза-плошки того стоили. Хвост на рефлексах защелкал, застучал, обжигая задницу, запах дурмана добавил страстей. Дженсен хмыкнул, веселясь, как эрлинг на себя злится за потакание животным инстинктам, повертел задом, приманивая. Джаред сипло, будто и впрямь пересохшим горлом выдавливал слова, прошептал: — Смазка где? — Своей не поделишься? Эффект произвело неожиданный: эрлинг завалил его на бок, прижался всем телом, дрожа. Вжался губами в шею, словно разрешения выпрашивал. — Если в слизистую втереть, ты мной будешь пахнуть. — У тебя вкусный запах. Не даст забыть… Больше подкусывать не получилось. Джей завалил его на спину, проигнорировал все попытки подняться на четвереньки и зацеловал до потери ориентации в пространстве. — Лицо хочу! — Извращенец… На пальцы, покрытые маслянистым секретом, Эклз нанизался почти без его помощи. Смотрел в распахнутые глаза, сжимался и елозил, не скрывая ни тени эмоций. На карачках получилось бы проще, Джаред трясся и не мог пристроиться членом. Дженсен закинул ему ногу на плечо, обхватил второй за талию и выгнулся, принимая, привыкая к немаленькому хозяйству. Эрлинг чуть не отпрянул — больно же! — задёргался, пойманный в капкане ловких ног. — Стой же, лось, это с непривычки. Сейчас всё… — он подался вперёд, проверяя. — А-а-ах! И больше уговаривать не пришлось. Джаред толкнулся несколько раз, считывая — каково, моментом нашёл слабое место, и они понеслись. Дженсен стонал, сорвался на крик, расцарапал эрлингу плечи, пытаясь то ли притянуть, то ли оттолкнуться. Выл на одной ноте, беспомощный, сгорающий от желания и кончить быстрее, и чтобы это не заканчивалось никогда. Джаред долбился, перехватывал руки, чтоб не дрочил, тяжело прижимал телом, не давая вывернуться. Драл и не отпускал взгляд. Ловя и транслируя. Взлетая над пропастью. И рухнул первым. Укусил под ключицей и обмяк всей тяжестью. Дженсен, раздавленный фейерверком, сжатый, успел удивиться и кончил еще раз, своим телом. Пахло вокруг, словно феромоны из бочки плеснули. Джаред целовал в извинение место укуса. Вечно так можно было лежать, Дженсен почти провалился куда-то в посттраховую нирвану, комфорту удивительным образом не мешали ни рогатая туша, не дающая полно вздохнуть, ни здоровенный член, всё еще не опавший, упиравшийся почти до сердца. — Что ты там фантазировал про «не свести ног»? М? — не угомонился эрлинг. Едва очухавшись, полез лизаться, вцепился опять в мягкий живот, зацеловал до красноты поднявшиеся соски. Вытащил член, а чтобы Эклз не ворчал, заменил языком, выласкал, пролизал себе дорожку и начал новый заход. И еще новый, и потом. Дженсен только мычал «да» в ответ на немые вопросы — не сильно? не много? Можно еще? Потому что, блядьбоже, да! И побольше. Джаред ловил обессилевшие ноги под колени, складывал его чуть ли не пополам, двигался, то размашисто, выбивая воздух из лёгких, то едва заметно, заставляя скулить. Они добрались всё-таки до позы по-собачьи, Дженсен, не в силах и головы поднять, лежал, разбросав руки, а эрлинг насаживал на себя, вмяв пальцы в бока. Спермы не осталось ни капли, в голове ветер гулял, но всё равно хорошо было как никогда в жизни. Так охрененно, что Дженсен вырубился на последнем заходе. Закричал, чувствуя, как электрическая дуга прожигает от раскаленных рук на пояснице к пылающему члену внутри. И отключился. Словно во сне он лежал в мягком облаке, лениво-расслабленный, а эрлинг, с потемневшими демонически глазами, вертел его всячески, ощупывал, облизывал и обмазывал. И снова трахал, каждым толчком приближая к пропасти. Было так хорошо, что Дженсен мог закрыть глаза, расслабиться и не бояться. С Джаредом он мог позволить себя потерять контроль, рухнуть и не переживать о подъёме. Проснулся — чисто обтёртый, завёрнутый в плед. Мышцы немного ныли, но между ног, на удивление не болело, хотя после такого марафона… Недаром эрлинги берегли свою тайну, смазка и впрямь заживляла и анестезировала. Джаред ворвался запыхавшийся, принёс уйму запахов с кухни. Довольный, продемонстрировал обнову — плюшевые штаны и майку с сердечками и прыгнул на кровать. Навалился по-хозяйски, ластясь и притираясь всем телом, прижал, не давая шевельнуться. Спросил хитрюга: — Беспомощность, серьёзно? — Доверие, бестолочь. Снизу — да. — А сверху? — Узнаешь, — Дженсен в красках представил зацелованного, разморенного Джея, раскинувшего расслабленные ноги, с задницей, розовой и очаровательно припухшей, даже дрожащий в предвкушении хвост рассмотрел до последней шерстинки. На мысленную картинку собственный организм воспрял, но вместо ожидаемого возбуждения взревел желудком «охуел, хозяин?!» и сбил весь настрой. — Он против, — утирая брызнувшие от хохота слёзы, заржал эрлинг. — Ему белковой подкормки не досталось, как ты ни старался. Хихиканье прекратилось. Эрлинг затрепетал ноздрями, напрягся струной, зрачки расползлись, как черные дыры. Продемонстрировал самообладание, бросил ему на кровать больничный недохалатик, и потянул Эклза на себя, вставать. — Пошли есть. Дани сказала, что холодная каша — дрянь. — Готов её отгрызать, если заледенела. — Не поторопишься, так и случится. Зарулить к себе и переодеться эрлинг тоже не дал. Коварный замысел открылся в рекреационной: он усадил его на стул, угнездился сзади и прилип, положив голову на плечо. Тонкий хлопок не создавал даже иллюзии преграды между ними. Дженсен смотрел на тарелку овсянки — разваренную, с лужицей масла, пахнущую бессовестно хорошо. Рука сама тянулась к ложке. Но в горле застрял комок, глаза щипало. К спине раскалённым телом прижался Джаред, гордый и довольный, что научился готовить, и несогласный отпустить его даже на минуту, если уж появилась возможность (а он постарался!) всласть пообниматься. — Джен? — Я в порядке. Дженсен смаргивал несуществующую, но такую приставучую соринку с ресниц, и пытался вспомнить, кажется то, что разрывает его изнутри называется нежностью. Больно только потому что отвык. Он позволил телу пригреться, расслабиться. Впитывал жар каждой клеточкой и старался жить сегодняшним днём, часом, минутой. Существовать здесь и сейчас, не портить себе и эрлингу отдых. — Сам поел? — Я всё утро тренировался. Немного подгорало, — фыркнул тот в загривок, — но если захочешь покормить с ложечки, я готов. Лизнул в шею. Без подтекста или желания устроить второй марафон. Просто потому что мог и хотел. Наслаждался близостью. Первая ложка прошла как-то мимо сознания, животные инстинкты всё-таки взяли верх. Но следующую он распробовал и оценил. И Джареду устроил повторное кормление, как по писанному, с облизыванием ложки и поцелуями на сладкое. Совместный душ так же удался. После сна тело наконец выровняло баланс жидкости, и Дженсен перестал быть похожим на мишку тедди, мускулы проступили рельефом. Джаред облизал его, припёр к стенке, переставил каждый синяк, мельчайшую отметину. Касался как жрец снизошедшего божества, припал на коленях к члену и неумело, но отчаянно-старательно, не разрывая взглядов, высосал еще оргазм. Общий на двоих. Целовались мучительно нежно, пока автоматика не взвыла и не перекрыла подачу воды. Дженсен просто не думал. Отключил голову, чтоб не сорваться, не сгрести своё чудо, не убежать с ним на край галактики. Жил здесь и сейчас. — Дани сказала, белое мне идёт, — Джеред вышел покрасоваться, поиграл плечами, крутясь в сливочно-снежном костюме, и сам открыл рот удивлении. — Ого… Дженсен это умел, годами оттачивал талант сражать с первого взгляда: лёгкий пиджак, полупрозрачная рубашка и драные джинсы, едва прикрывавшие задницу. Причёска — вроде растрёпанная, а на деле выверенная до волоска. — Ты глаза красил? — по тёмному взгляду не поймёшь, то ли спрашивает, то ли обвиняет. Дженсен легкомысленно пожал плечами — почему бы и нет. Так — вообще взгляд не отвести. Что и требовалось. Эрлинг, упакованный в хороший костюм, прекрасен. Но смотреть все должны будут на него. Так безопаснее. Джаред сдёрнул с него пиджак, огладил по еле заметным через ткань синякам. — Пойдёшь в рубашке. — Будешь хвалиться миру своим бойфрендом? — Дженсен качнул бёдрами в пошлой пародии на гулящую женщину, и Джаред не удержался, помял рубашку и зацеловал губы до яркого цвета. *** В парадный зал «Радиант-Лайф» вошли бок о бок. Эрлинг светился восторгом, мечтами, предвкушением. Дженсен держал броню и изображал восхищение перед масштабами постройки. Затормозил только перед самым входом. Поцеловал и попросил: — Не бойся ничего. Я знаю, что делаю, будь спокоен и держи щиты. Эрлинг удивился, но кивнул. Идея возвращения домой всё затмевала. Шаги гулко отражались от высоких стен. Эрлинг таращился на хрустальные люстры, на блеск роскоши на портьерах, залипал на дивных картинах. И замер в ужасе, увидев, кто его ждёт. Как по волшебству сзади обхватили за локти, в шеи уперлись парализаторы. Охрана материализовалась из ничего. — Т-ты?! — Мой милый козлёночек. Я рад, что ты вернулся домой. Президент «Радиант-Лайф», действенный член совета Альянса, Марк Росс Пелегрино не сиял здоровьем. Кожа на лице расползлась язвами. Распухшие суставы пальцев покраснели. Он мгновенно делает правильный выбор, идёт к замершему испуганной ланью Дженсену. — Каков? Месяц на свободе, а какую красотку отхватил… Пелегрино дёргает рубашку за ворот, стягивая с плеч и фиксируя руки. Дженсен вспыхивает румянцем, смущение жжётся и стекает по лицу, заставляет искусанные поутру плечи заливаться краской. Его передёргивает от прикосновений. — Надо же, какие страсти, — шепчет тот, трогая липкими пальцами следы укусов. — Норовистый бычок. Любит сверху? Он задирает рубаху вверх. Чёртовы пижонские джинсы с низкой посадкой ничего не скрывают, джеевы лапы отпечатками лежат на боках. Там, где вцепился засаживая, тёмные до черноты. — Не смей! — бьётся в руках охранников эрлинг. — Не трогай, отпусти! Но слышит его только Дженсен. Для остальных инорасник захлёбывается криком, дёргается в бессмысленной истерике. — Лю-юбит. Пелегрино отпихивает помощников, прижимается к спине Дженсена всем телом, жадно вдыхает запах кожи. — Сексом несет за километр, а вблизи даже кружится голова. Пахнешь на миллион кредов, детка. Дженсен дёргается в его руках, задыхается от кроваво-больничной вони дыхания. — Знаешь, мы так и не смогли выведать, — шепчет в ухо и держит, не вырваться, — как рогатые делают это. Нашего телёночка приходилось через роту прогонять, чтобы выдавить одну каплю секрета. Но если рота будет ебать тебя, дела у нас пойдут гораздо быстрее, правда, детка? Он лезет под пояс джинсов, лапет за бедро, вжимается пахом в задницу. Прогибает под себя. Настраивается пробовать долго, сдирать шелуху и смаковать нежный вкус. Дует на влажную кожу и смеётся мурашкам. И Джаред уже не кричит — воет. Слёзы намочили лицо. Он бьёт по лодыжке того, что справа, всаживает локтём и рогами второму. Доли секунды на свободе. Охранник бьёт прикладом по затылку, и эрлинг рушится под ноги Эклзу. Почти дотянулся, почти. Пелегрино косится и хмыкает, замявшийся костюм обрисовал худобу, оцарапанные пальцы бледны до синевы. — Плохо ты его кормил, плохо. Обморочный какой, — повернул Дженсена за подбородок к себе, приторно ухмыльнулся. — Зачем вообще есть давал? Этому проглоту понемногу давать — жестоко. Он треплет пленника за загривок, сильно сминая мышцы, проходясь пальцами по болевым. — Хотя не так жестоко, как ебать в пустые глазницы, но, ты знаешь, держать за рога так чертовски удобно, сложно удержаться. И когда моргает, ощущения интересные… Дженсен буквально зеленеет, бледно-оливковый ему не идёт, но Пелегрино считает, что для первого раза — самое то. Снова поворачивает к себе, любуется пересохшим ртом, распахнутыми глазами. Оцепенение — самая вкусная часть процесса. Вот губы дрогнули, а в глазах промелькнуло понимание: он отсюда не выйдет. Ни-ког-да. — Я вышлю Моргану подтверждение. Мы сегодня же вылетаем к Ти-4. А потом случится небольшая авария, — и шёпотом добавил, смеясь, — но ты не пугайся, опыт организации вечной жизни у меня уже есть. Ты будешь жить ещё очень долго… Дженсен, отпрянув, сплёвывает ему на дорогие штаны густой слюной. Смотрит прямо в глаза и шипит разъяренной гадюкой: — Сотибер. — Что? Дженсен одним плавным движением выкручивается из жадных рук, пинком отшвыривает насильника от себя. Со всей дури постарался, Пелегрино птицей в сторону отлетает. Дженсен сдирает с себя рубашку, закрывает Джареду голову, прижимает уши и падает сверху, закрывая собой. Успевает. Наниты оловом раскалённым взрываются в крови, энергетический купол крыльями поднимается над ними. Ровно за секунду, как беспилотники сносят стену, целясь в метку, закреплённую слюной, и воздух превращается в огонь. Девять, восемь, семь… Скорость горения зависит от материалов, и если Дженсен недосчитал, недодумал, то взрыв еще будет гореть, когда щит потухнет. Два, один… Чёрт! Он вплавляется телом в тело и кричит, сгорая от боли, радуясь, что эрлингу это терпеть не пришлось. Шквал словно замер над ним, вгрызаясь в мясо и кости. Взрыв догорает — доли секунды, но когда от температуры вскипает спинной мозг, это вечная пытка. В сознании держит мысль, что он должен защитить Джареда. Закрыть собой, если кто-то из недобитых решит отомстить. Сразу за огнём — голоса. Ор и выстрелы, грохот тяжелых ботинок. Кто-то все-таки стреляет по ним, пуля разрывается в мышцах, выбрасывает из раны осколки рёбер и лопатки. Дженсен почти счастлив, умирая за эрлинга. Он его спас. *** В себя приходит внутри капсулы, сформированной, но не закрытой. Барабанные перепонки лопнули или сгорели, он слышит только вой беспилотников внутри головы. Боли нет, на поддержание эмоционального фона почти не осталось ресурсов. Зал выжжен в пепел. Сквозь обломки внешней стены свищет ветер. Охрана дымящимися кучами раскидана по полу. Сверху трупы посвежее, те, что ворвались позже, стреляли. Он пытается рассмотреть Пелегрино, не чтобы убедиться, в эпицентре у него не было шансов, чтобы запомнить. Обгоревший скелет, ноги испарились, на черепе справа чудом остался кусок лица, язвы и клок светлых волос — не перепутать. Морган ругается с медиками, орёт, требует пустить по безотлагательному делу. Дженсен протягивает руку, на ощупь ловит ладонь, считывает пароли со встроенных чипов, сканирует отпечаток. Скидывает всю записанную информацию — аудио, видео — на зашифрованную флешку. Только отправив последний бит, позволяет себе подумать о Джее. Натыкается на полный ужаса взгляд. Эрлинг цел, огнеупорная ткань только закоптилась, а на плечах прилипла обгоревшая кожа с Дженсеновых рук. Лепестки засохшей розы на дымчато-белых плечах. Волосы от жара закрутились на кончиках, пахнут, наверное, дымом, но не узнать, Джаред уже увидел и понял всё про него. Дженсену зеркала не надо, он точно знает, как выглядит: мяса кусок, ртутно блестящий металл проступает, где кожа совсем отвалилась. Наниты не дают ему сдохнуть от отравления и боли, но с головой выдают Джареду его суть. И тот перепуган. Он добавляет к видео краткий отчет по расследованию и позволяет нанитам перехватить управление сознанием, выставить приоритет — выздоровление. Проваливается в безвременье. Там его Джаред не презирает.