Перелетные птицы

Казалось, тишину можно зачерпнуть рукой или разлить по бокалам вместо яда, потому что с отравлением организма и мыслей она справлялась ничуть не хуже. Тиша старательно смотрела только на собственные руки с лоскутами ткани. Было невыносимо даже боковым зрением видеть то, как люди меняются за эти годы. Нет, Тирион по-прежнему был красив, но множество рубцов, мозолей на небольших руках заставляли женское сердце сжиматься от боли. Несомненно, с их последней встречи прошли долгие годы, которые не были легкими и приятными, несмотря на все слухи, что, конечно, распространялись среди слуг, стоило им вчера увидеть, кто в советниках у королевы. Лишь на секунду подняв взгляд, она замерла, боясь его отвести. Определенно, это было ошибкой, потому что в памяти живо всплыли картины, когда эти разноцветные глаза смотрели на неё с искрой веселья, как он шутил, смеялся, когда она говорила или спрашивала какую-нибудь глупость. Сейчас же в них была только тоска и мудрость, приобретенная через испытания и боль. Тише был хорошо известен этот взгляд, она видела его каждый день много лет подряд, глядя на собственное отражение. А потом отпустила… Перестала мечтать о прошлом, постаралась жить настоящим и будущим, но вот сейчас, когда то самое прошлое сидело перед ней на расстоянии нескольких дюймов, становилось не по себе. Словно она вновь та юная девчонка, только-только начинающая осознавать, что защемившее в груди чувство называется не только благодарностью за спасение. Но слова, внезапно разрезавшие тишину, заставили её вздрогнуть и тут же отвести взгляд, сосредотачиваясь на ране, к которой женщина наконец осторожно прикоснулась мокрым лоскутом, стараясь стереть грязь и кровь, но при этом не причинить лишней боли. Не выдать дрожащими пальцами, что ей не все равно. Любимую… Нет. Нет, она не верила. Хотела не верить в то, что это не пустые слова, ведь невозможно любить пятнадцать лет спустя. У неё и раньше не было ни красоты, ни положения и денег, её не за что было любить, и было намного проще верить в слова его отца, что это была лишь минутная слабость, зов тела, но ничего больше. И в то же время Тиша помнила, как мечтала о том, что Тирион найдет её и тогда еще двухмесячную Лианну, снова завернет в свой теплый плащ и пообещает больше никогда не бросать. Только вот это было слишком давно, а сейчас вскрывалось подобно застарелому шраму, причиняя боль. — Власть и титулы дают возможность делать то, что захочешь. Вряд ли в этом городе есть кто-то, кроме королевы, кто может вам запретить что-либо, — как ни старалась женщина сохранить видимое спокойствие, а голос все равно дрогнул. Она осторожно смывала кровь, видя чистую рану, и продвигалась дальше. Так было проще. Не видеть его глаз, просто смочить еще раз лоскут и сосредоточиться на промывании, запрещая себе думать. Ей не хотелось снова обжигаться, испытывать ту боль, что и пятнадцать лет, осознав, что она просто развлечение, просто девчонка с улицы, каких у него могут быть сотни и тысячи. И все равно где-то в груди ныло сердце, желающее бросить все, прикоснуться к Тириону по-настоящему, ощутить тепло его кожи, понять, что он действительно живой, реальный, с ней, здесь и сейчас, что у них действительно есть взрослая и счастливая дочь, на которую ему не плевать. — Лианна восхищается тобой, — и все же женское сердце не выдержало, допуская столь непозволительное обращение в словах, сорвавшихся с губ без контроля разума. Закончив с раной на груди, Тиша поднялась на ноги, чтобы взять с комода еще один лоскут и тщательно смочить его. Она боялась поднять взгляд и увидеть абсолютное безразличие или даже гнев. Её вольность была продиктована чувствами, которые могли привести на плаху, если ей просто почудилась та хрупкая ниточка, что все еще связывала их. Но Тирион имел право знать, что его ребенок, его плоть и кровь с искренним и неподдельным восторгом рассказывал о нем буквально вчера, сидя на этом же самом месте и смотря на свою мать такими же зелеными глазами. И все же Тиша была вынуждена вновь повернуться и присесть, со страхом и надеждой наблюдая за реакцией мужчины, который, сколько бы она это ни отрицала, все еще был частью её жизни. Ей было не по силам вытравить воспоминания о тех счастливых днях, сочинить Лианне какую-нибудь красивую историю об отце-герое, который погиб, защищая их. Наверное, потому что в глубине души жила робкая и несбыточная мечта о том, что когда-нибудь её дочь поведет к алтарю не чужой человек, а отец, который будет нянчить внуков, рассказывать свои поразительные истории. И пусть он не видел, как взрослела эта девочка, Тиша была готова сейчас простить ему все на свете, поверить в любую ложь, лишь бы не увидеть в столь знакомых глазах презрение или разочарование.