Переломный момент

День, насыщенный видениями закончился, а завтрашний был насыщен одной реальностью, как и все другие. Как уже упоминалось прежде, Энакина перевели в палату и хотя о выписке речи пока не шло, состояние его отчасти улучшилось. Однако, ввиду того, что переживать и нервничать ему как и прежде было категорически нельзя, все посещения были запрещены. Исключение сделали только для Оби-Вана, считая, что их Силовая связь поможет его ученику скорее выздороветь. Именно от него Скайуокер узнал, какие перемены произошли в Ордене и Республике за ту неделю, что он проводит в медкорпусе. Оказалось, что буквально на следующий день после смерти канцлера-ситха и ареста сенатора Амидалы сенат устроил внеплановое заседание, на котором все представители разных планет, в том числе и Комитета лоялистов, в который входила прежде и Падме, поняли, что молчать больше нельзя. Последнее происшествие просто сорвало им всем крышу и каждый сенатор, ничего не боясь и не особо стесняясь в выражениях, высказал всё, что думал в последнее время о власти вцелом и друг о друге. — Мы всё время ругали происходящее вокруг, видели его, но ничего не сделали со своей стороны для того, чтобы исправить это! — возмущённо вскидывала руки Мон Мотма, бывшая до сих пор в шоке от того, что сделала Падме, бывшая ей близкой приятельницей. — Мы искали врагов где угодно, но только не у себя под носом — поддерживал её Бейл Органа — И так увлеклись этой войной, что стали забывать посмотреть друг на друга. — А я, что? Я ничего, я не знал, что он так скоро себя покажет — беспомощно отбивался Масс Амедда—высокий чагрианец с длинными тонкими рогами, бывший приближённым Палпатина, как и вице-спикер Пестаж, он, кстати, тоже был здесь, стоя рядом с премьером. — А вы вообще молчите, предатели! — не сдержалась всегда вежливая и сдержанная герцогиня Сатин. Она имела личные счёты к ситхам, двое из которых едва не убили её некоторое время назад. Женщину неожиданно поддержали и другие сенаторы, угрожающее подняв над головой датапады и микрофоны, всей толпой бросились на приспешников канцлера. — Пошли вон, неугодные! Не желаем видеть позорную власть! — скандировала толпа, настроенная на агрессивные переговоры. В этом месте Энакин не выдержал и рассмеялся, хотя и с осторожностью, придерживая рукой повязку. Смеяться ему было ещё немного больно: — Ну вот, я говорил, что агрессивные переговоры возможны и без световых мечей, а ты не верил. — Даю сто кредитов за то, что ты сейчас искренне жалеешь, что это не сам обломал Амедде рога — улыбнулся Кеноби, хлопая друга по плечу — Однако, не переживай, Мотма исправилась с этим не хуже! Скайуокер едва подавил приступ острого смеха, представив себе как маленькая, хрупкая представительница Чандрилло наваливаемся на двухметрового Амедду и ломает его высокие, тонкие рога. — А кто же теперь у власти? Я не думаю, что теперь кто-то из этих двоих решится предложить свою кандидатуру — поинтересовался Энакин, снова откидываясь на подушку и поправляя покрывало. — Конечно, их теперь и на пушечный выстрел к сенату не подпустят — подтвердил Оби-Ван, налив себе в стакан воды из стоявшей на тумбочке бутылки — Ты слушай, что было дальше. Дальше, выгнав предателей, сенаторы окончательно взбесились и пошли кто во что горазд. Язвы вскрывались одна за другой. Коррупция. Подкуп. Преступники на каждом шагу. Никто и ничто не осталось без внимания. И вскоре заседание перешло в великую и глобальную чистку всей Республики от грязи, досталось всем без исключения. Разошлись только к полуночи, зато с какими результатами — как минимум с сотней увольнительных листов и столькими же, как говорят на Дальних рубежах, «волчьими билетами» — увольнениями по статье. А в Республиканской тюрьме стало на несколько десятков больше желающий отмотать срок по такой популярной нынче статье «Экономические преступления и преступные деяния против Республики». Но это было вчера, а сегодня были выборы нового канцлера, а также представителя Набу. Мнения по обоим вопросам разделились, ведь кандидатов было довольно много. Надо сказать, накануне выборов Мон Мотма не выдержала и решила навестить Падме в тюрьме. Она знала её с юности и, как ей казалось, знала неплохо, поэтому была в таком ужасе от содеянного ею, до последнего момента не верила в то, что всё произошедшее на совести Амидалы. Все знали её как честного, ответственного политика, с невероятной самоотверженностью подходя к работе, являясь настоящим защитником и другом своего народа. Неужто же всё это было только игрой? Умело созданной для всех жестокой иллюзией? Нет, невозможно. И прося у начальника тюрьмы Призма свидания с подругой, женщина искренне надеялась увидеть в её лице если не раскаяние, то по крайней мере боль от того, что её подставили, оговорили, возможно просьбу вытащить её оттуда. Но, увы, надежды разбились, когда спустя несколько минут охранник привёл Падме в комнату для свиданий — узкое помещение со стенами, выкрашенными унылой темно-зеленой краской и единственным зарешеченным окном. Мотма сидела за столом на прикрученном к полу стуле и когда подругу привели, она даже не смогла встать, да впрочем Падме её приветствие было и не нужно, равно как и визиты, наравне с поддержкой друзей. Женщина едва сдержала горестный вскрик, когда увидела насколько изменилась Падме за то недолгое время, что они не виделись. Бывшая сенатор Набу стояла в дверях, подталкиваемая в спину охранником-чистори, одетая в свободную тюремную робу невразумительного серо-белого цвета, руки закованы в наручники, волосы, сильно потускневшие и плохо причёсанные, собраны на затылке в хвост, лицо, без признаков косметики, бледное и враз подурневшее. На ногах тяжёлые кожаные ботинки, а руки с искусанными ногтями опущены вниз. Свободная одежда скрывала огромный живот. Когда же та со вздохом опустилась на стул напротив Мотмы, их лица оказались на одном уровне и та снова вздрогнула, увидев глаза Амидалы. В них особняком стояли боль, обида и полное отчаяние. Но совсем даже не от того, что она совершила. — Здравствуй — прошелестела она безразличным голосом, посмотрев на Мотму пустым взглядом. — Падме, скажи мне, зачем ты это сделала? — не удержавшись, почти воскликнула Мотма, забыв даже про ответное приветствие, до того поразил её вид подруги. Она не раскаивалась и это очевидно. — Я любила его — произнесла Падме вымученным голосом — Любила всем сердцем, а его убили. Его больше нет, понимаешь? — А тебе мужа не жаль? Ведь он-то любил тебя, вот в точности так же, как ты сказала, искренне и всем сердцем — продолжила вопрошать представитель Чандрилло. Холодная невозмутимость Амидалы действовала ей на нервы. — Меня никто не пожалел — так же спокойно ответила беременная преступница — Ни он, ни другие. Я хотела помочь новой власти, честной и справедливой, а он помешал. Как он мог? Я ненавижу его. Он мерзкий и гадкий выскочка. И эти слова, казалось бы, должны иметь эмоциональную окраску, прозвучали на удивление равнодушно, хотя, нет, эмоции были, вот только для мужа из них не было ни одной. Падме жалела только о смерти любовника и о том, что им не дали завершить задуманное. — Ты ничего не понимаешь — неизвестно зачем принялась объяснять Мотма — Он бы использовал тебя и убил, а ребёнка твоего сделал бы учеником, или тоже уничтожил, если бы он родился не одаренным. — Не смей — прошипела Падме, краснея лицом — Не смей так про него говорить! Это был прекрасный человек, самый лучший из вас, и куда честнее, чем все вы! «Вот и долгожданные эмоции, жаль только не те. Сразу видно, что о муже она так не сожалеет, даже по имени ни разу не назвала, всё Он, да Он» — подумала Мотма, глядя на её вспыхнувшее лицо. — Энакин в тяжёлом состоянии, твой муж едва не умер от твоего выстрела — само собой вырвалось у неё в следующую секунду. Мотма умышленно назвала Скайуокера по имени, надеясь, что это пробудит на дне души его жены хоть какие-то тёплые чувства. Если не любовь, то хотя бы сострадание. — Он больше не мой муж. Наш брак сегодня аннулировали — спокойно ответила Падме, даже не изменившись в лице. — Свидание окончено. Уведите задержанную — велела Мотма чисторианцу, поняв, что не в силах достучаться до сердца подруги. Бывшей подруги. И вспоминая сейчас этот печальный визит, женщина отдавала свои голоса в пользу двоих политиков, справедливых и честных. В итоге всего канцлером назначили Бейла Органу, посчитав его самым достойным и способным навести порядок в Республике. Представителем же Набу временно стал Джар-Джар Бинкс. И Органа в первый же день взялся за работу, что называется, засучив рукава. В советники и доверенные лица он взял себе бывших лоялистов, в том числе и Мотму, и все вместе они весь день назначали новых сотрудников на место уволенных и осуждённых вчера. Мотма не удержалась и рассказала о своей визите к Падме и мнение большинства совпало с её. — И зачем только стрелять начала? — недоуменно произнёс Орн Фри Таа — Только срока себе добавила. Дура! Последнее слово он выплюнул с холодным презрением. Примерно так же высказались и остальные. — Я искренне рад за правительство, теперь оно в надежных руках — сказал Энакин, когда Оби-Ван остановился, переведя дух. Он собирался рассказать ещё и об изменениях в Ордене, но тут пришёл целитель и велел Кеноби покинуть палату, так как настало время отдыха. И правильно, лучше Энакину пока не знать того, что придумал Совет. Его бы это сильно задело.