драбблы по мирам О.Громыко

«Вольха лежала на широкой постели под бархатным балдахином, разметав по покрывалу огненный шёлк волос. Она ждала. Пышная грудь её, пламенеющая рубиновыми навершиями сосков, бурно вздымалась в предвкушении, изумрудные глаза, полускрытые угольными ресницами, были подёрнуты поволокой, жемчужными зубками она нетерпеливо покусывала персиковый ноготок. Вольха ждала его — и он пришёл. Это был атлетически сложённый блондин с голубыми глазами и волевым подбородком. Её муж, Повелитель, красавец-вампир. Небрежно опёршись рукой о косяк, он окинул разметавшуюся по постели жену и усмехнулся, показав сахарные клыки. Вольха увидела, что он абсолютно обнажён, и клубничный румянец окрасил её щёки, сердце заколотилось пойманной пичугой, а в потайном местечке между ног стало жарко и мокро. Сегодня это случится. Сейчас. Она смотрела на неторопливо приближающегося к ней Лёна — красивого, сильного, мужественного — и трепетала от нетерпения, то и дело облизывая коралловые губки. Наконец, он подошёл совсем близко, и Вольха сглотнула, увидев как гордо вздымается среди золотых кудряшек его копьё сладострастия. Она несмело протянула дрожащую руку и робко коснулась розового кончика, в волнении прикусив малиновую губку. Лён коротко застонал, а потом быстро забрался на кровать и лёг на жену, окутав их обоих серым бархатом крыльев. «Не бойся», — шепнул он, заметив хрустальные слёзы в её глазах, и принялся сцеловывать солёные капли с чернильных ресниц и абрикосовых щёк. Покрывая нежными поцелуями шелковую кожу, он спускался от губ до груди и, наконец, достиг розово-алых сосков. Коснулся горячим влажным языком, и Вольха вскрикнула, чувствуя, как крохотные комочки твердеют и заостряются. К её бедру прижималось нечто... огромное, горячее — Вольха знала, что это, но не могла решиться назвать ЭТО даже про себя. А Лён тем временем уже пробрался рукой к её жаждущему лону и медленно погружал в него пальцы в поисках заветной точки, дарящей наслаждение. Вольха металась по постели, влажная от пота, стонущая от удовольствия... А представив, что пальцы в её пещерке наслаждения сейчас сменятся жезлом мужественности мужа, она не выдержала..." — И убила автора к гхырам, — мрачно сообщила я, аккуратно складывая плоды Велькиных ночных трудов пополам. Полюбопытствовала на свою голову, что это подруга ночами строчит. Что она может строчить, когда по всей комнате стопками валяются любовные романы? Одно только собрание похождений Великолепного Вольдемара чего стоило! «Вольдемар Великолепный и шаккарская прелестница», «Вольдемар Великолепный и непокорная дриада», «Вольдемар Великолепный и фаворитка короля»... Как ещё «Вольдемар Великолепный и Король» не написали? Я рассеянно развернула листок обратно: как же Велька свой опус обозвала? — «Вампир и ведьма: отныне и навсегда», страница сто восемь, глава сорок вторая «Первая брачная ночь», — с пафосом зачла я найденную в верхнем левом углу надпись меленькими рунами. За спиной тихо ойкнули. Я обернулась и увидела... как там? Я заглянула в текст... пламенеющую рубиновым румянцем подругу, прижавшуюся к двери. Или рубиновыми были соски? А, к гхырам. — Велечка, — сладко пропела я, приближаясь к сверкающей хрустальными глазами травнице. — Можно тебя попросить об одолжении? — Д-да, — клацнула сахарно-жемчужными зубами Велька. — Даже о двух, — задумчиво протянула я, внимательно изучая щёки подруги на предмет шёлковости, абрикосовости и прочей бархатистости. — Не пиши того, что не соответствует действительности. Драгоценные камни в глазах, во рту и в декольте — это ужасно. — Да, но... — возразила Велька, указывая на ближайшую стопку «Вольдемаров», — там же так пишут... — И что, у твоего Вольдемара действительно в штанах копьё? — удивилась я. — А временами даже жезл? Нефритовый? — Ой, ну скажешь тоже! — отмахнулась Велька, прекращая трепетать пойманной пичугой. — Это же... ме-та-фо-ры! — Вель, от таких метафор плохо станет даже Рычаргу, — скорбно сообщила я. — Ну есть же нормальные слова! — Ага, «гхыр» и «нариита», — фыркнула подруга, доставая из сумки очередной яркий том. Я пригляделась: «Иселанна Прекрасная, начало». Что-то новое. Велька заметила мой взгляд и прижала книгу к своей трепетной груди, всем видом изображая готовность терпеть насмешки, но не сдаться: — А второе одолжение? Я задумчиво куснула нежемчужными зубками некоралловую губу, выразительно помахала в воздухе сто восьмой страницей велькиного шедевра: — Ты сожжёшь вот это и предыдущие сто семь страниц. И никогда больше не будешь употреблять в своих творениях имена «Вольха», «Лён» и «Арр’акктур». И не смотри на меня так жалобно. Либо ты это сожжёшь, либо... — я задумалась на мгновение. — Я нарисую твой портрет в полный рост в натуральную величину. И повешу на воротах Школы. Идёт? — Это нечестно! — завопила Велька, швыряя в меня «Иселанной». Я увернулась и выскочила за дверь: — Пойду, холст куплю! Вслед мне вылетел один из «Вольдемаров». В том, что по возвращении Велька, шмыгая носом, предъявит мне горстку пепла, я не сомневалась. Рисовать я УМЕЛА, и об этом знали все.