Season Of Fall

Сэм налетает на меня прямо на выходе из ванной. – Ты должен пойти со мной! Немедленно! – он держит мое плечо, явно неготовый принять отказ. – А там, куда ты меня зовешь, нормально относятся к людям в трусах? – чудом сохраняя невозмутимость, уточняю я. – Эм, ну оденься, да, – на мгновение тушуясь, Сэм отступает. В спальне кроме нас уже никого нет, да и я надеялся, что смогу собраться на занятия в одиночестве. Полночи меня мучила бессонница, а когда проснулся, от недосыпа затрещала голова. Под прохладной водой мне стало легче, но я все еще чувствую фоновый гул где-то внутри черепа. Пока Сэм нетерпеливо переминается с ноги на ногу, я чрезвычайно медленно надеваю форму, чтобы хоть как-то компенсировать нарушенный покой. – Ты скоро? – А куда ты вообще меня тащишь? – я педантично поправляю галстук и застегиваю пиджак на верхнюю пуговицу. – Нам нужно найти фотографа, который снимал всех на Хэллоуинском балу, – торопливо поясняет Сэм. – Мне нужно узнать, с кем я танцевал. – А один ты пойти не можешь? – Это важный момент, мне нужна поддержка. Кэтрин совершенно убила мою надежду, но я решил, что это все ее козни младшей сестры. Я и хочу спросить, но делать этого не буду. – Ну, ты готов? Вместо ответа я закидываю сумку на плечо и выхожу из комнаты мимо него. Сэм тут же догоняет меня и воодушевленно говорит: – Я уверен, что у нас с ней есть будущее. С той девушкой, с которой я танцевал. У нас была лучшая беседа, какая только может случиться между незнакомыми людьми, которые не подозревают, что проведут оставшуюся жизнь вместе. Я недоуменно кошусь в его сторону. И как только в семье Честертонов, породившей Кэтрин и профессора Пенелопу Честертон-Уайт, могло появиться такое зефирное облачко, как Сэм? Я знаю, что отец видит в нем единственного наследника, но так забить сыну голову этой «единственной» и «предназначенной»... – Это ведь та девушка, после которой ты начал убеждать меня, что мне нужно снова сойтись с Кэтрин? – Знаешь, я уже не уверен, что вам с Кэтрин нужно быть вместе, – вдруг отвечает Сэм. – Я поразмышлял и понял, что вы оба не хотите работать над отношениями. Тебе достаточно того, что ты богатый, умный и чистокровный, а девушкам нужно большее, понимаешь? Но это не только тебя касается, а большинства парней. Они все думают, что девушкам приятно их внимание, если у них есть хоть пара привлекательных черт, но это не так, представляешь? – Это тебе твоя будущая жена сказала? – я с трудом сдерживаю хохот, но Сэм так воодушевлен рассказом о ней, что не замечает. – Я думаю, что и сам знал это где-то в глубине души, просто она разговорила меня, и я все понял. Еще она сказала, что нужно знать язык любви своего партнера. – Знать что? Это уже звучит как шутка. – У каждого человека есть язык любви, который он понимает. То, что он ценит больше всего. Это может быть подарок или время, проведенное вместе. Или помощь. Или слова. Что-то еще было, кажется... – Ты все это послушал и воспринял всерьез? – спрашиваю я, помолчав. – Не сразу. Но в этом есть смысл! И я хочу узнать, кто та девушка, что знает... да она как будто все на свете уже знает! – Понятно. А как именно Кэтрин убила твою надежду? – Она сказала мне, с кем я танцевал. В очень грубой форме, с очевидными насмешками. Да уж, никогда не видел Сэма таким уязвленным. – Стоп, а зачем тогда мы ищем фотографа? Если ты уже знаешь, кто эта девушка. – Я решил не верить уловкам Кэтрин. Она просто не хочет, чтобы я был счастлив. Особенно теперь, когда она осталась одна и... Вот он! Сэм ускоряет шаг в сторону Большого зала, но проходит мимо, к окну, возле которого собралась небольшая группа студентов. Они все вместе листают какую-то книгу, иногда притягивая ближе к себе. На подоконнике рядом сидит семикурсник с Равенкло. Кажется, его зовут Крейг. – Привет, это фото с бала? А у тебя только один альбом? И ты ведь не отдаешь оригиналы? Ты всех сфотографировал? – Сэм засыпает его вопросами без остановки. Крейг ухмыляется. – Да. Да. Нет. Понятия не имею. Полистаешь сам. – Эм, ладно. – Ты спроси у него, может, он запомнил девушку твоей мечты? – подтруниваю я негромко. – Отстань! – Сэм, кажется, никогда так не переживал. – Ты сам меня позвал. – Для моральной поддержки! Чтобы ты сказал, что моя злобная сестра наврала мне и я танцевал вовсе не с... – С кем? – Забудь. Я сам узнаю и тогда, может, скажу, – он, наконец, берет в руки альбом. – Все, что ты должен знать пока что: она очень проницательная, и умная, и уверенная в себе. И у нее хороший вкус, потому что она выбрала идеальное черное платье... Я впадаю в легкий ступор. Сэм тоже танцевал с девушкой в черном платье? С той самой, с которой танцевал я? И она увлекла его беседой, а теперь он собирается чуть ли не жениться на ней. Да, возможно, мы думаем об одной и той же. – Так что тебе сказала Кэтрин? – Ничего, – Сэм захлопывает альбом. – Забудь. Я уже забыл. – Ты что, мы уже проделали путь из подземелий до самого Большого зала, – ухмыляюсь я. – Теперь я обязан узнать, кого ты обнаружил под маской незнакомки! – Неважно, – он собирается вернуть альбом Крейгу, но я перехватываю книгу. – Погоди, я тоже хочу кое-кого посмотреть. Я листаю страницы, всматриваясь в каждое черное платье, которое попадается на глаза. К счастью, их не так много. В одном незнакомая младшекурсница, слишком низкая для той, кого я ищу. А вот во втором я неожиданно узнаю новую подругу Аделы, кажется, ее зовут Робин. На фото они вместе, а где-то позади маячит грустное лицо Сэма. Я фыркаю от смеха, а потом спрашиваю: – Это ее ты намерен сделать своей избранницей? – Конечно, нет! Это просто какая-то девчонка в черном платье. Я с ней не танцевал. – А с кем? – С другой, тоже в черном. Конечно, я не мог танцевать с магглорожденной, это просто смешно. – Но ты же не видел ее лица. – Этого не было! Кэтрин права – она не моя судьба, она просто случайная девица. – Так значит, Кэтрин ее узнала, – киваю я. – А ты ей не поверил. Сэм задыхается от возмущения, но не находит, что возразить. – Идем уже, – он удаляется в сторону Большого зала. Но я хочу досмотреть альбом. Мне нужно фото Робин в полный рост, чтобы понять, не с ней ли танцевал и я. У моей партнерши была юбка до середины икры, я помню. Но на Робин длинное платье в пол. Выходит, это не она? Просто совпадение? На следующей странице я замечаю девушку в другом черном платье. Она с кем-то разговаривает возле Комнаты страха, но лица не видно. Я быстро пробегаю глазами по оставшимся фото и нахожу ее в профиль. Когда она разворачивается, мне требуется время, чтобы осознать, кто это, хотя я узнаю ее моментально. Нет, этого не было. Это просто какая-то девчонка в черном платье. Я с ней не танцевал. – Ну, ты идешь? – Ага, – я захлопываю альбом, отдаю его следующим в очереди и догоняю Сэма. – А ты кого искал? – спрашивает он отстраненно. – Как и ты: того, кого предпочел бы не находить. Он со вздохом кивает, и мы молча подходим к столу Слизерина. Большинство студентов уже ушли на занятия, но старшие почти все здесь. Я киваю Аделе, радуясь, что она сидит отдельно от остальных шестикурсниц, и ищу глазами Лану, но, похоже, она за столом Гриффиндора или уже ушла. Немного расстроенный, я опускаю ложку в овсянку с джемом. – Доброе утро, Кристофер, – раздается сверху женский голос. – Не понимаю, почему я снова извещаю об этом тебя, а не наоборот, но сегодня во время обеда будет собрание старост. – Вы так часто собираетесь, как будто вам это и вправду нравится, – отвечаю я, не оборачиваясь. – Нам всем понравится, если ты сложишь свои полномочия, – бормочет девушка. – Тогда у нас появится проклятие Старосты школы, – я улыбаюсь, наконец-то взглянув на нее. Тереза удостаивает меня секундным недовольством и уходит. Поверить не могу, что на балу мне понравилось с ней разговаривать. Если бы она узнала, что мы танцевали вместе, она бы мне голову откусила и положила на блюдечке перед Кэтрин. – Что это? – Сэм вытаскивает меня из размышлений, указывая на стол передо мной. В моей тарелке лежит маленький бумажный самолетик, и я сразу его разворачиваю. Прости, что разминулись за завтраком, Лили нужна моя помощь. Я касаюсь пальцем сердечка, нарисованного в конце, и то начинает пульсировать в такт моему. И вот так она рисовать не умеет? Я смеюсь. – Что там? – спрашивает Сэм. – Записки от твоей полукровки? Это звучит грубо, даже несмотря на беззлобный тон. – От твоей магглорожденной, – кривлюсь я. Вступать с ним в перепалку или выслушивать его мнение я не хочу, так что лучше просто заткнуть. Сэм мрачнеет, и, кажется, его начинает мутить. Слова могут ранить хуже заклинаний. Он уже достаточно взрослый, чтобы это выучить. Я встаю и, не дожидаясь, пока Сэм набьет свой благородный желудок, иду на Трансфигурацию. За пару минут, которые остаются до начала занятий, я на новом листочке пишу Лане: Надеюсь, за обедом мы окажемся за одним столом? Я успеваю сложить самолетик и отправить его в полет за дверь прежде, чем профессор Освальд начинает проверку домашнего задания. Очередь не скоро дойдет до меня, так что я пока изучаю, как применяют эту магию другие. Пока что на первом месте по эффектности Роза Уизли: ее маленькая нарисованная сова разлеталась по всему листу и бьется в края бумаги, как в стены. Клянусь, что даже слышу ее недовольный клекот. У остальных получается довольно сносно, но то ли их животные не слишком активные, то ли чары работают слабо – у многих существа просто удосуживаются моргать. Профессор ставит им формальный зачет, но требует уделить заклинанию больше времени. На самом деле, эти чары ничуть не сложнее написания одушевленных картин, хотя полотнам требуется скорее невербальная магия. Устанешь бесконечно повторять «Имаго Анимари», пока пишешь живую двенадцатиметровую фреску на потолке какого-нибудь фамильного особняка. Да и суть живых полотен не в том, чтобы изображения хаотично двигались, а в наделении каждого персонажа или даже просто линии – своим темпераментом. Высшая степень этого искусства – создание портретов настоящих людей, которые будут обладать той же личностью, что и живые, но для этого даже мне придется учиться еще не один год. «Имаго Анимари» – самая первая ступень, которая заставляет рисованную лягушку прыгать, а пса – вилять хвостом. Эмма научила меня этим чарам, еще когда мне было двенадцать. – Кристофер, ваша очередь, – говорит профессор Освальд, и я согласно киваю. Пока она шла до меня, я успел набросать пару линий, так что дело осталось за малым. Немного концентрации – и маленькая балерина закружится на бумаге. – Невербальное заклинание не требуется, – напоминает профессор, и я, чуть раздосадованный неподвижностью танцовщицы, прикасаюсь к ней волшебной палочкой. – Имаго Анимари! – Это произносится анимАри, а не анимарИ, – подсказывает кто-то, и я хмурюсь сильнее. Да плевать я хотел, как звучат чары, которыми я в совершенстве владею уже пять лет! – Сосредоточьтесь, Кристофер. Если вы тренировались, достаточно представить движение вашего рисунка. – Я тренировался, – спокойно вру я. – И я стараюсь. – Оставим это до следующего занятия, – говорит Освальд и проходит дальше. – Сэмьюэл, ваша очередь. Да какого черта! Я делаю выверенный взмах палочкой, но почему-то вдруг не могу представить, как балерина оживает. Под моим взглядом она выглядит фальшивее, чем на рисунке маггла, который не умеет держать карандаш. Я раз за разом шепчу заклинание, обводя чернильные линии, пока у меня не начинает пульсировать вена на виске. Я откладываю палочку и выдыхаю сквозь зубы. Перед глазами все как будто плывет. Я перевожу взгляд за окно и бессмысленно изучаю вид, пока профессор ведет лекцию. Голова снова начинает гудеть. Что-то слегка царапает мою кисть. Улыбнувшись, я разворачиваю бумажный самолетик. За обедом тебя ждут на собрании старост) Я цокаю языком и тут же прячу записку в своем конспекте, пока ее не заметила Освальд. Когда она отворачивается, я снова пробегаю глазами по тексту. Понятия не имею, что это за скобка в конце. Может, Лана забыла поставить первую? Не похоже, чтобы в одиночку она несла какой-то смысл. Я только туда и обратно, потом – весь твой Хорошо, ловлю тебя на слове, – отвечает Лана уже через несколько минут. – У тебя есть занятия после обеда? Нет, совершенно свободен. А ты? Надеюсь, у Лили все в порядке и ей больше не нужна твоя помощь? У нее все хорошо. Жаль, что не увиделись утром. Почему ты опоздал на завтрак? Удивительное совпадение: я тоже помогал другу Говорят, что помощь – это один из языков любви Я фыркаю. Об этом что, в курсе все, кроме меня? Даже Сэм сегодня об этом говорил. Правда? А какой еще твой язык любви? – Советую вам это вызубрить, – громче обычного произносит профессор, и я, встрепенувшись, быстро зарисовываю схему. Еще бы понять, что это за чары. Нетерпеливо поглядывая на дверь, я гадаю, что она ответит. Сэм говорил про помощь, время, подарки и слова. Почему-то мне кажется, что Лану не зацепить дорогими широкими жестами. Наверное, это совместно проведенное время или важные слова. Я бы выбрал время. Мне на плечо карабкается бумажный крабик. Я быстро хватаю его и прячу в кулаке, тут же выпуская: краб вцепился клешнями мне в пальцы. И чего это на нее нашло? Я что, спросил что-то неприличное? Мистер Розье, я понимаю, что любовная переписка для вас ценнее, чем лекция, однако уверяю: школьные интрижки пригодятся в жизни куда меньше, чем знания. Ваше свидание с мисс Одинцовой состоится сегодня, в 13:00 в классе Маггловедения. Не опаздывайте, цветов не нужно. P.S.: Мой язык любви – наказания. С уважением, профессор Пенелопа Честертон-Уайт Остаток занятия я слово в слово записываю лекцию. *** Я зря прихожу на собрание старост первым: никто не торопится на него так, как я спешу уйти. Почти согласен с Терезой, что эта должность мне не подходит. Почти – потому что мне не очень нравится соглашаться с категоричной и высокомерной Кортес, которая относится ко мне совершенно предвзято из-за моего расставания с ее подругой. – Я ждал вас целую вечность, – замечаю я, выпрямляясь на стуле, когда в кабинет входят Тереза, Роза и Лили Поттер. – Уже думал, что перепутал время. – Или мы сообщили тебе неправильное место, – фыркает Роза. – Потому что не хотели, чтобы ты приходил, – как для идиота поясняет Тереза, ставя свою сумку на стол. – Я уже так и понял. Остальным вы тоже сообщили не то место? Никого нет. Роза переглядывается с Лили, и та отвечает: – Наверное, они еще обедают. Мы всегда собираемся после того, как все поедят. Обычно в двенадцать тридцать, а сейчас двенадцать двадцать пять. Я смотрю на Терезу, которая с невозмутимым видом изучает свои ногти. – Тереза сказала, что собрание будет во время обеда, – недовольно говорю я, не сводя с нее взгляда. – Ну да, – она поднимает на меня глаза. – Обед продлится еще полчаса. А то, что собрания не в двенадцать, а в двенадцать тридцать... ну, ты бы знал об этом, если бы на них ходил. Я и хочу сказать, что мне это неинтересно, но такое чувство, что Терезе точно так же неинтересно, что я думаю. Поэтому я оставляю ее наедине с ее злобным успехом. Остальные старосты приходят вовремя, хотя во мне и подвывает чувство несправедливости. Роза берет слово, и я слушаю вместе со всеми. – Судя по ажиотажу вокруг бала-маскарада, эта идея всем пришлась по душе. Как и возможность познакомиться с однокурсниками непредвзято, как с личностью, а не с внешним видом или происхождением. Знаю я одного парня, у которого вы будущую жену отобрали. – Поэтому нам пришло в голову продолжить эту тему, – включается Лили. – Вообще-то, идея бала принадлежит Терезе, но, глядя на его успех, мы решили, что этого мало. Да, во время танца она что-то говорила про то, что сама придумала формат маскарада. – Мы предлагаем устроить целую неделю маггловской культуры, – продолжает Лили. – В МАЛе... в Атлантическом лагере у нас был такой день, и мы смотрели шедевры маггловского кино, причем о волшебниках, а в прошлом году играли в маггловские игры типа квиддича, в общем, узнавали об интересных особенностях жизни магглов. – Мы все изучаем магию, и это большая часть нашей жизни, но многие из нас живут в маггловской среде и могут рассказать об этом много интересного, – говорит Роза. – Так мы лучше узнаем не только магглов, но и своих ближайших однокурсников. – Так... этому же в маггловских школах учат, разве нет? – подает голос какая-то девушка. – У нас и так полно учебы. – Как вообще это должно выглядеть? – спрашивают из-за моей спины. – Как лекции, как экспозиции, как экскурсия, возможно... – перечисляет Лили. – Но это все уже есть на Маггловедении. Мы знаем оттуда все самое важное о маггловском мире. Метро там, деньги... – И сколько народу ходит на Маггловедение? – Тереза повышает голос. – Это необязательный предмет, поэтому большинство все еще считает магглов питекантропами с дубиной. Я не знаю, кто это такие, но звучит нелестно. – Э-это кто? – спрашивает хаффлпафец. – Это предок человека, – отвечает Лили. – Маггловедение нужно для того, чтобы узнать самое необходимое о магглах, их законы и нормы, как не выделяться и справиться с базовыми потребностями, когда колдовать нельзя. А здесь мы предлагаем сделать экспозицию о том, сколько всего чудесного они создали. Да еще и без магии! Искусство, литература, кино, интернет, полеты в космос! Вы знаете, что они летают в космос? – На метле? – уточняет кто-то, и я давлюсь смехом. Тереза бросает на меня короткий взгляд, который я не успеваю расшифровать. – Нет, они построили огромную ракету, которая запускает в космос корабль. И сейчас над нашей планетой висит как минимум одна космическая станция, на которой работают ученые, изучая все доступные нам системы звезд. Главные спорщики замолкают. – Но мы не сможем показать ни фильмы, ни даже крошечной капли интернета, – возражает староста Равенкло. – Магия в Хогвартсе заглушает электричество, на котором завязаны все открытия магглов. – Поэтому нам также нужны экскурсии в маггловские города, – отвечает Роза. – Нам стоит все обсудить, рассмотреть возможные варианты, и тогда уже я пойду... я и Кристофер пойдем к Макгонагал за разрешением. Для экскурсии нам как минимум нужно сопровождение преподавателя. Я замечаю ее оговорку и улыбаюсь. Разумеется, я не нужен Розе Уизли, чтобы вершить их грандиозные планы. Скорее всего, мне в итоге скажут неверное время встречи с директрисой. А то еще испорчу чего-нибудь. – Но половина студентов – магглорожденные или полукровки, которые и так знают достаточно о магглах, пользуются смартфонами на каникулах и ходят в кино. – Ты недооцениваешь давление второй половины, – хмыкает Тереза. – Большинство чистокровных семей, например, понятия не имеют о том, что магглы умеют держать ложку. – Какая ты строгая к чистокровным, – вырывается у меня. – И что, весь этот фестиваль будет ради кучки аристократов, которых надо убедить, что магглы хорошие? Взгляд Терезы может убить меня на месте. Наверное, это тоже какое-то маггловское изобретение. – Для большинства волшебников магглы – это представители какой-то другой культуры, а мы хотим сделать эту культуру ближе к нам. Нам надо только заинтересовать студентов и показать им, как много крутых вещей они могут упустить из-за снобизма и предвзятого отношения к магглам и магглорожденным. – Не замечаю никакого предвзятого отношения к магглорожденным, – говорит равенкловка-пятикурсница. – Я – магглорожденная, и никто меня не задевает, – почти с гордостью добавляет она. – Прекрасно, Сирша, – улыбается Лили. – Значит, ты сможешь с удовольствием рассказать об открытиях магглов. Сирша кисло кривится. – Логичнее всего будет попросить профессора Дэвиса в сопровождение, если мы пойдем, например, в кино, – предлагает староста-гриффиндорец, однокурсник Лили. – Раз он преподает Маггловедение, значит, наверняка знает о магглах все. Не будем выбиваться и вызывать подозрений. – Звучит как сверхсекретная вылазка в мир врага, – смеется хаффлпафец. – Почему сразу врага? – возмущается Лили. – Просто соседа. Я узнаю, что интересного идет в кино, и подберу несколько вариантов. – Вы думаете, что нас и правда отпустят в кино во время учебного года? – спрашивает какая-то девушка. – Ну, в Хогсмид же мы ходим. Конечно, экскурсия будет только для старших курсов, но младшие смогут сходить в каникулы с семьей, если мы достаточно их заинтересуем, – говорит Роза. Старосты продолжают сыпать вопросами и обсуждать идею. Я поглядываю на часы, понимая, что пропустил обед, и – что хуже – встречу, которую я обещал Лане. Быстро поднявшись, я подхожу к Розе. – Мне надо идти, у меня наказание. Говорю это, просто чтобы они и в этот раз не смотрели на меня косо. – На что только не пойдешь, лишь бы не на собрание старост, – бормочет Тереза. Честное слово, как будто я сюда просился! *** – Прости! Дурацкое собрание старост, Тереза сказала мне неверное время, – я влетаю в кабинет Маггловедения и замираю на пороге. Конечно, тут же еще профессор Дэвис! – Простите за опоздание. – На встречу с судьбой нельзя опоздать, мистер Розье, – отмахивается профессор. – Пенелопа назначила вам наказание на час дня, а сейчас только двенадцать пятьдесят пять. У вас и у мисс... Одинцовой еще есть немного свободного времени. Я подхожу к Лане, которая сидит за последней партой, и тихо повторяю: – Извини, что не пришел на обед. – Ничего, – она светло улыбается. – Думаю, мы тут на пару часов, так что теперь-то ты никуда не денешься. Я ухмыляюсь. – Если нас заставят писать строчки, я надеюсь, это хотя бы будет что-то глубокомысленное. – Если профессор Честертон-Уайт указывала свои личные пожелания, то я думаю, будет что-то... позорное. Кажется, ее сильно задела наша переписка, – говорит Лана. – Она комментировала это прямо на уроке? – мрачно уточняю я. От Пенелопы можно ждать всякого, но если ее еще и подговорила Кэтрин, то я предпочту избегать любых проступков на ее занятиях. – Ну, вслух она не зачитывала, и на том спасибо, – Лана фыркает. – Это ничего, в Дурмстранге меня бы за такое повесили. – А в Хогвартсе – добро пожаловать на отработки. – Нас заставят чистить котлы или вроде того? – спрашивает она с любопытством. Наказание как будто вообще ее не огорчает. – Если бы отправили к профессору Слизнорту – возможно, – прикидываю я. – По правде сказать, меня не наказывали с первого курса. Вот там было жестко. Я все выходные чистил совятник. – Наверное, это очень облагораживающий труд, – хихикает Лана. – Ты достиг просветления? Мир воцарился в твоей душе? – Нет, – честно отвечаю я. – Но я был полностью удовлетворен, потому что тот, из-за кого меня наказали, отскребал птичий помет вместе со мной. Она хмыкает. – Тогда это даже награда: видеть, как твой враг получает по заслугам, – и осекается, как будто сказала лишнего. – Мистер Розье, мисс Одинцова, оставьте сумки и за мной. Мы поднимаемся и, переглянувшись, идем к открытой профессором двери в подсобку. Наверное, нам придется ее прибрать. – Вау, – ахает Лана, первой увидев комнату. Я вхожу вслед за ней, и увиденное поражает и меня тоже. Просторное светлое помещение без окон похоже на музей. На каждом свободном сантиметре пространства стоит какой-нибудь прибор – видимо, маггловский, потому что я из них узнаю только радио и настоящий автомобиль. Судя по всему, это очень старая модель: голубая краска пооблупилась, половины стекол нет, а дверцы обшарпаны. Единственное, что в этом экспонате блестит, как отполированное – маленькая металлическая табличка «Форд «Англия»». – Профессор Дэвис, откуда здесь автомобиль? – спрашивает Лана. Я собирался спросить то же самое. – О, это очень интересная история. Но ученикам мы ее не рассказываем, чтобы не подавать идей. – Попрошу Лили спросить Люпина, – шепчет мне Лана. – Что нам нужно сделать? – я оглядываюсь в поисках грязи или бардака, но не нахожу. В любом случае, нам придется делать что-то без палочек. В кабинете Маггловедения это даже логично. – Нужно составить перечень всех предметов, что здесь есть, – профессор кладет на стол журнал. – Это только примерный список, я уже многое выбросил или заменил, поэтому нужно уточнить его, дописав все, чего здесь нет. Работа не пыльная, к тому же мисс Одинцова должна знать большую часть экспонатов, – он улыбается. – Да тут половину выбросили до моего рождения, – хмыкает Лана и осекается. – Мы все перепишем, профессор. – Как прозвенит будильник, вы свободны, – говорит Дэвис и оставляет нас вдвоем. – Я думала, за дверью будет что-то похуже, – признается Лана. – Скелет маггла? – шучу я. – У нас одинаковые скелеты, – она закатывает глаза. – Из-за коварного вида профессора Честертон-Уайт я ожидала как минимум препарирование лягушек. – Это еще зачем? – Ну, на биологии в некоторых маггловских школах препарируют лягушек, чтобы изучить их внутреннее строение. – В дурмстранге был препарированный маггл? – уточняю я. – Разумеется, нет, – она морщится. – Но я бы не удивилась. – Зря я спросил. – Нет, все нормально. – Я к тому, что странно будет поцеловаться после того, как мы обсудили препарирование магглов и лягушек. Лана смеется и подходит ко мне ближе. – Главное, не думай об этом в процессе, – просит она. – Я постараюсь. Я касаюсь ее губ своими. Она мягко прижимается к моей груди и поглаживает по щеке. Ее касания легкие, как ветерок, и такие же неосязаемые. Словно я выдумал ее, как мифическую музу. Мне не хочется ее отпускать, поэтому она отстраняется сама. – Ты будешь разбирать хлам или переписывать его? – спрашивает она, когда мы приступаем к отработкам. – Переписывать, раз уж ты дала мне выбор, – фыркаю я. – К тому же, ты успешнее определишь, что это за экспонаты. – А ты грамотнее запишешь их на английском, – соглашается Лана. – Тогда я начну вот с того угла. Некоторые приборы она называет сходу, едва взглянув, а другие вертит в руках в поисках подсказки. Часть названий – вроде электрического чайника или радиоприемника – мне знакомы, но вот она по слогам диктует какой-то «клаветуру», и я лишь с третьей попытки могу записать ее правильно. Затем идет еще с десяток непонятных слов, и я совсем перестаю улавливать суть. Различаю лишь отдельные звуки, которые вместе звучат абсурдно, и пытаюсь слепить их во что-то правдоподобное. – «Вентилятор» через «е», с одной «л», – тонкая ладонь ложится на список передо мной. Я не заметил, как она подошла. – Ты выдумала это слово, – смеюсь я, качая головой. Комната плывет от этого движения, и я прикрываю глаза. – Его выдумали магглы, – она забирает из моих пальцев перо. – Сейчас поправлю. – Я бы предложил поменяться, но я в этих штуковинах вообще не разбираюсь. – Ты презираешь меня за это? За то, что я наполовину маггла? – она спрашивает все тем же мягким голосом, но я вздрагиваю и резко открываю глаза. – Я никогда такого не думал о тебе. С чего ты решила? – в моем теле, кажется, разом сводит все мышцы от нервного ожидания ее ответа. Она скажет, что ей рассказал Малфой. Все обо мне, и больше она не захочет даже разговаривать со мной. – Как не думал? – Лана недоуменно хмурится, поднимая голову от списка. – Ну, то... то, как ты сказала... – Я молчала, – помедлив, говорит она. – Все в порядке? Я мотаю головой, переводя это в кивок. Наверное, мне послышалось или голова совсем плохо соображает от недосыпа. Я, видимо, просто задремал на секунду. На одну страшную секунду. – Вот, кажется, все поправила, – Лана оставляет перо и снова уходит к залежам экспонатов. Я встряхиваю головой и плечами, чтобы избавиться от услышанного. Слова будто бы налипли мне на кожу и теперь эхом отдаются в ушах. – Железо, фонарик, электронная книга, сумка-холодильник, коробка с микросхемами... Господи, зачем здесь так много ненужной фигни? – вздыхает она, пока я сосредотачиваюсь лишь на ее голосе. С заметным, но приятным акцентом, она говорит неторопливо и плавно, а вместе с незнакомыми словами это и вовсе звучит как музыка. Я пишу одну строчку за другой, пока не... – Крис, – кто-то держит меня за плечо. Я открываю глаза и вижу Лану. Она склонилась надо мной, и от ее распущенных волос пахнет ягодным шампунем. – Что-то случилось? – недоуменно уточняю я, заметив, что она чем-то обеспокоена. – Ты задремал. Черт. – Я... не заметил, прости. Я готов записывать дальше. – Может, тебе кофе выпить? – До кухни слишком долго идти, а мы все-таки на наказании, – я тру глаза рукой, чтобы вернуть концентрацию. – А если позвать эльфа? – предлагает она, и ее взгляд становится хитрым. – Скорпиус часто заказывает для Лили всякие вкусности из дома и устраивает пикники. Я внимательно смотрю на ее лицо: судя по тому, как она сжимает губы, чтобы не рассмеяться, она знает, что мы с Малфоем не ладим, но подробности о моем поведении ей вряд ли известны. Странно, я бы скорее ожидал, что Лили выставит меня в наихудшем свете, чтобы Лана держалась подальше от меня и поближе к ней и Малфою. – Шилли, – громко произношу я в воздух, и домовик с хлопком появляется в кабинете. – Привет. Доставь, пожалуйста, нам два кофе с молоком и что-нибудь вкусное с кухни. А к субботе приготовь торт, которым все восторгались на приеме у Ноттов. – Конечно, мастер Розье. Лана начинает смеяться, как только Шилли трансгрессирует обратно. – Какой потрясающий рычаг я обнаружила! Знаешь, Скорпиус еще подарил Лили бриллиантовые серьги. – Ты хочешь бриллиантовые серьги? – Нет, конечно, – она качает головой. – Я пошутила. Но от торта не откажусь. – И Лили отнесешь кусочек, чтобы она сравнила, – хмыкаю я, наблюдая, как она снова начинает смеяться и ее лицо расцветает будто от солнечных лучей. – Скажу просто на всякий случай, – она проводит рукой по моим волосам, – что я не променяла бы нас с тобой ни на какие бриллианты. – Я тоже, – говорю я, перехватывая ее руку и целуя запястье. – Мне... очень нравится быть с тобой. Но песчинка сомнения все же проникает в мое сознание, заставляя сравнивать себя с тем, с кем я меньше всего хотел бы. Наверное, я смог бы переиграть Скорпиуса в бриллиантах, но если бы нас рассматривали насквозь, а не через эту драгоценную призму, кто бы уступил? И как бы относилась ко мне Лана, если бы знала о всех гадких вещах, что я сотворил с ее сегодняшним другом? И заговорила бы со мной вообще, если бы знала, как я презирал магглорожденных? – Теперь можно и к наказанию вернуться, – прерывает Лана мои мысли. – Пиши: диктофон. Наказание меня сейчас вообще не волнует, но чем больше вещей мы опишем, тем меньше вероятность, что нас заставят прийти еще раз, а я могу придумать сотню более приятных способов провести время в той же компании. – Что это? – спрашиваю я, включаясь в работу. Она берет со стола небольшой прямоугольный прибор – видимо, принесла его, когда я уснул. – Он записывает все звуки. Жаль, в Хогвартсе не работает электроника – можно было бы включать его на лекциях. – Черт, как я сразу не подумал! Шилли! Домовик возвращается с двумя чашками кофе на подносе, молочником, сахарницей и тарелкой эклеров. – Мастер Розье, ваш любимый пирог закончился, но я уже попросил его приготовить. – Не нужно, этого хватит, спасибо, – говорю я, потому что хочу поскорее покинуть этот кабинет и не задерживаться из-за пирога. – Но теперь мне нужно самопишущее перо. – Почему ты не носишь его с собой? – удивляется Светлана. – Они запрещены на уроках. Чтобы студенты не отвлекались от непосредственно записывания лекции. В Дурмстранге вы пользовались ими? Она закатывает глаза. – Упаси Боже тех смертников, кто решится. Думала, у вас не так строго. С пером работа идет гораздо быстрее. Пока мы пьем кофе, Лана диктует ему названия предметов, которые видит с места за столом, а после я направляюсь к стеллажам вместе с ней. Помощи тут от меня мало, но мне нравится стоять к ней близко, обнимать ее сзади и мягко целовать в волосы, пока она изучает незнакомые вещи. Все в ней кажется мне таким же удивительным, как и приборы, которые она называет. Но ее мне хочется изучать сильнее, чем их. И может быть, что-то оставить неразгаданным, ее личным. Лана тоже развлекается: озвучив предмет для пера, она заставляет меня угадывать его назначение. Иногда это очевидно, но чаще приходится поломать голову, и в этих случаях мои неправильные ответы невероятно ее веселят. Лана берет с полки какую-то странную бутылку, вертит ее в руках и издает удивленный смешок. – Откуда все эти вещи здесь взялись? – спрашивает она. – Часть точно привезли студенты, помню, что всех просили перед каникулами пару лет назад. – Интересный выбор, – фыркает она. – Есть идеи, что это? – Мм... Кажется, я видел, как на вечеринке из такой штуки курили смоковницу. Лана начинает хохотать. – Боже, это великолепно, – выдавливает она, вытирая выступившую слезу. – Теперь я хочу, чтобы это наказание длилось как можно дольше, – давно я так не смеялась. – Ну ладно-ладно, я понял, – слегка пристыженно говорю я. – И что это на самом деле? – Ты описал бонг, – объясняет она, чуть-чуть успокоившись. – Но это... я не знаю точного слова на английском, но это создано для кормящих мам. Сюда собирают грудное молоко, чтобы можно было покормить ребенка из бутылочки. О таком я не знал бы, даже будучи магглом – младенца мне не доводилось даже на руках держать. Но я понимаю, что ее так насмешило. – Да уж, из этого не покуришь, – улыбаюсь я, округлив глаза. – Я уверена, что это привезли намеренно, зная, что Дэвис не поймет. Интересно, что еще такого тут можно найти? – она с любопытством оглядывает полки. – Надеюсь, никто не додумался подкинуть сюда секс-игрушку. Я хмурюсь. – Эм... Магглы ставят секс и игрушки в одно предложение? – Они не для детей. Помогают взрослым разнообразить сексуальную жизнь и усиливают удовольствие. – И что... У всех магглов они есть? – Нет, – усмехается она. – По части раскрепощения и принятия сексуальности магглы недалеко ушли от волшебников. Но, если ты заинтересовался, то электроника в Хогвартсе по-прежнему не работает, – она похлопывает меня по предплечью с притворным сочувствием. Я посмеиваюсь, но не могу парировать. Теперь моя фантазия пытается усиленно нарисовать эти маггловские изобретения, а заодно вообразить, как они будут работать. Для мужчин, предположим, что-то похожее на... – О, ты пытаешься представить, как они выглядят? – Лана давится смешком. – Я могу нарисовать. Хотя нет, ты же знаешь, как ужасно я рисую. Еще введу тебя в заблуждение. Она продолжает откровенно потешаться, но сильно разбавить обстановку ей не удается. Сам предмет обсуждения и ее близкое, длительное присутствие рядом начинают всерьез возбуждать меня. Я прижимаю ее к стеллажу, и она охотно обвивает меня руками. От поцелуя кружится голова и бешено колотится сердце, но я не хочу останавливаться и пытаюсь сосредоточиться на другом – на пальцах, сжимающих мои волосы, ее мягкой губе, захваченной моими зубами, и приторной сладости эклеров на языке. Пронзительный звон заставляет нас вздрогнуть и отпрыгнуть друг от друга: сигнал будильника сообщает об окончании наказания. Лана улыбается, все еще тяжело дыша. – Теперь можно найти более удобное место, – говорю я, не в силах оторвать от нее взгляда. Мы бросаем вещи в сумки и оставляем перепись на столе профессора Дэвиса. Я беру Лану за руку и тяну за собой, надеясь поскорее снова остаться с ней наедине. Она смеется, пытаясь за мной поспеть, но смех ее обрывается, когда мы выходим из кабинета. Я смотрю в ту же сторону, что и она, замечая Ричи. Он присвистывает, оглядывая нас, а потом дверь кабинета, останавливая глаза на табличке. – Я смотрю ты сильно увлекся маггловедением, – бросает он, ухмыляясь. – Знал бы, что там такое раздают, может, тоже бы сходил. – Чего тебе, Рич? – хмуро спрашиваю я, на всякий случай не позволяя Лане выйти из-за моей спины. – Ты меня искал? – Я бы не додумался искать тебя в маггловском кабинете, хотя теперь буду иметь в виду. Его пренебрежительный тон задевает меня, но это же Ричи. Он всегда такой. – Тогда мы пойдем, – я тяну Светлану за руку, проходя мимо Вандермеера. – Мы тут хотели зависнуть, – Ричи оборачивается вслед за нами. – На нашем месте. Ты придешь? – Не хочу, – отвечаю я, не оглядываясь. – Другие планы. – Ну-у да, – тянет он. – Подваливай, когда твои планы тебе надоедят. Я слышу, как он удаляется по коридору, и веду Лану в другую сторону, злясь на Ричи и его поганый рот. Мне бы хотелось, чтобы она не знала английский так хорошо, не разобрала его произношение или просто не вслушивалась в его развязную речь. – Он идиот, – цежу я, крепче сжимая ее ладонь. – Он сказал правду? Я тебе быстро надоем? – Мерлин, он просто придурок! И он любит провоцировать любым способом... – Эй, все нормально, я даже не обратила внимания, – она останавливает меня, идущего впереди, и вынуждает поднять на нее глаза. Мне тяжело смотреть на нее после такого. – Конечно, он сказал неправду. Откуда ему хоть что-то обо мне знать? – Я и не думала, что он прав, – успокаивает меня Лана. – Я же ничего не сказала. Я отшатываюсь, но она удерживает меня за руку. У меня что, день галлюцинаций? Я слышу то, чего нет, и... – Пойдем, ужин сейчас начнется, – говорит она. Я следую за ней, растерянный и мгновенно утомленный. Нужно восстановить режим, чтобы не мерещилась всякая чушь. Зайду вечером к медсестре за снотворным и высплюсь впервые за... черт, сколько уже так? Я не сплю нормально с тех самых пор, как... Расстался с Кэтрин. Это же просто совпадение? Не могла же она проклясть меня из мести? И как бы она это сделала, что я не заметил? Мне не хочется верить, но я буду идиотом, если не поговорю с ней об этом. Мы расстались не на лучшей ноте, и со злости она могла сделать даже то, о чем бы пожалела. Я должен ее найти. *** За ужином Лана прощается со мной и садится к Лили за стол Гриффиндора, но я стараюсь не дать себе погрузиться в мысли о том, что ее все же задело отношение Ричи и что теперь они целый час будут обсуждать, с кем быть хуже – со мной или с Малфоем. Вместо этого я пользуюсь шансом поговорить с Кэтрин и, полностью игнорируя ее за столом слизеринцев, вслед за компанией иду в хижину лесничего. Ричи здесь еще нет, так что никаких новых насмешек или комментариев. Лучше бы уйти отсюда до его прихода. К счастью, Кэтрин уже здесь, и они с Терезой обсуждают что-то у камина. Несмотря на важность вопроса, он кажется мне глупым. Я не знаю, как сформулировать его, чтобы не выглядеть... идиотом. Девочки замечают меня, когда я направляюсь к ним, и обе заметно напрягаются, хоть и делают вид, что не обращают на меня внимания. – Привет, можем поговорить? – спрашиваю я у Кэтрин, и на ее лице не отражается удивления. Мне начинает казаться, что я не такой уж и сумасшедший. – Что? – задает вопрос Тереза, когда Кэтрин многозначительно смотрит на нее. – Я греюсь, а вы можете обсудить свои отношения где-то еще. – Пойдем, – Кэтрин встает и первая невозмутимо идет к окну. Хижина просто огромная, и даже в единственной комнате, которую занимают слизеринцы во время вечеринок, мы расходимся так, что нас не должны подслушать. Я не хочу посвящать в свои подозрения даже Кэтрин, которой я, можно сказать, доверяю, не то, что остальных. – Я вся во внимании. Я поджимаю губы, растеряв все мысли. Просто так взять и спросить? – Ты можешь задать вопрос, – спокойно говорит Кэтрин. – А не тратить мое время. – Я... себя плохо чувствую с тех пор, как мы расстались. Ее выражение лица как будто становится чуть мягче. Она вздергивает подбородок и смотрит на меня чуть менее исподлобья. – Ты пришел извиниться? – Я пришел спросить, не наслала ли ты на меня порчу. Она смотрит на меня секунду-другую, а потом разражается смехом. На нас оборачивается вся хижина. Кэтрин сгибается пополам, хватаясь за подоконник, и, когда хохот отпускает ее, произносит: – Так приятно, что я первая, на кого ты подумал, решив, что проклят. Я хмурюсь. – Это значит да? – Разумеется, нет, – она смотрит мне в глаза с ехидством. – Мерлин, ты и правда думаешь, что я бы стала? – Ты могла быть сильно обижена и расстроена и... – И у меня нет проблем с самоконтролем, – заканчивает Кэтрин, скрестив руки на груди. – У тебя есть еще кандидаты? – Нет, я просто... – Просто сразу подумал на меня, – хмыкает она. – Может, это твоя нынешняя девушка? – Нет, зачем это ей? Кэтрин приподнимает брови, и я прикусываю язык. – И мы начали встречаться уже после того, как это началось. – Что началось? – Бессонница, головная боль и... У меня язык не поворачивается произнести «слуховые галлюцинации». – И? – И сосредоточиться на могу. – Сходи к медсестре, – внимательно глядя на меня, говорит Кэтрин. – Может, ты сбил режим или что-то еще не так. Я киваю. Наверное, ей кажется, что она дала слишком добрый совет, потому что она добавляет: – Если все же выяснишь, что это я тебя прокляла, можешь прийти за моими извинениями. – А ты извинишься? – слабо улыбаюсь я. – А ты извинился? Мне становится совестно. Я так легко порвал с Кэтрин, потому что она ничего для меня не значила. И наши короткие отношения закончились для меня так же просто, как и начались. Наверное, если бы она и вправду прокляла меня, я бы хоть что-то почувствовал, но Кэтрин... – Прости меня, – я опускаю глаза, не в силах извиняться, глядя на нее в упор. – Я поступал как мудак. Надо было поговорить с тобой, а не избегать общения вообще. Она поджимает губы, но я не могу определить эмоции, которые она сдерживает. – Ты идиот, Кристофер. И если ты не научишься разговаривать с близкими людьми, тебя точно кто-нибудь проклянет. А теперь иди к медсестре. Я еще хочу рассказать Терезе, что тебя кто-то проклял раньше меня, пока она не ввязалась в очередной спор. Но Тереза уже сидит в общем кругу в центре комнаты и, судя по презрительному выражению лица, слушает то, что ей не по душе. Поодаль с недовольным лицом пьет Ричи, а Сэм затягивается косяком. – Да кому нужна эта херня, Кортес! – громко перебивает Ричи, когда Тереза парирует какой-то ответ оппонента. – Месяц маггловедения? Серьезно? Может, магглы еще в ряд встанут, а мы каждого в жопу поцелуем? Кто-то ржет, другие смотрят на Терезу, будто и правда ожидают, что она станет отвечать на это. – Оставь свои сексуальные фантазии при себе, Ричи, – она кривится. – Речь о том, чтобы наконец-то узнать больше о людях, которые живут рядом, учатся с нами в школе и вообще составляют девяносто три процента населения планеты. Сколько ни считай себя центром вселенной – на деле ты даже с волшебной палочкой можешь меньше, чем образованный маггл. Игнорируя ее слова, Ричи отбирает у Сэма косяк и докуривает его за одну тягу. Честертон кашляет от выдыхаемого другом дыма. Они смеются какой-то реплике, которую бормочет Ричи. – Это не будут просто лекции по использованию маггловских денег или изучение схемы их метрополитена, – продолжает Тереза уже кому-то другому. – Мы узнаем больше про маггловское искусство, науку и достижения, которые пока нам не доступны... Я прохожу мимо них, огибая собрание по краю комнаты, но они сидят слишком хаотично, так что приходится пробираться медленно и осторожно. – Ну раз это знания для общего развития, – тянет Флоренс, – может, кому-то это просто неинтересно? Ну, магглы в целом. Наверное, кому-то из них не будут интересны волшебники. – Равнодушие, Фло, это лучшее, что вообще можно ожидать от магического сообщества, – отвечает Тереза. – Но в основном проявляется презрение. – Ты не можешь насильно заставить кого-то восхищаться магглами. – Разумеется. Но, уверена, многие и сами зауважают их, когда узнают лучше. Может даже, кто-то влюбится в магглу. Любовь, говорят, может заставить людей сменить свои взгляды. Я смотрю на Терезу в упор, узнавая собственные слова. Она бросает на меня беглый взгляд и отворачивается, но я успеваю увидеть выражение превосходства на ее лице. Она знает, что это был я. Ведь я сказал ей, что моя первая любовь поменяла мои взгляды на магглов. Правда, я не имел в виду, что влюбился в магглорожденную, но подробностей она не знает. Интересно, она была так же недовольна, как и я, узнав, с кем танцевала? Наконец мне удается добраться до двери и выйти на воздух. Густой осенний вечер тут же вытесняет из моей головы тесную хижину с толпой людей. Я пытаюсь отдышаться. От смеси влажного воздуха и остатков дыма у меня кружится голова. Но я рад, что поговорил с Кэтрин. Моя догадка о проклятии была несерьезной, наверное, я просто чувствовал, что между нами осталась недоговоренность и какая-то тяжесть. Наверное, теперь мне будет чуть спокойнее спать, если я, конечно, смогу уснуть. Вернувшись в замок, я сворачиваю в больничное крыло. Внутри нет пациентов, но кто-то сидит на дальней кровати у комнаты медсестры. Я приближаюсь и со странным чувством дежавю узнаю Лили Поттер. Она оборачивается, и в ее глазах мелькает удивление. Вспомнил. Мы уже были здесь вдвоем, когда она упала на лестнице. Я почему-то начинаю искать на ней бриллиантовые украшения, но быстро убеждаюсь, что их нет. – Привет. Миссис Люпин здесь? – спрашиваю я. – Она вышла, – коротко отвечает Лили и отворачивается. Я присаживаюсь на кровать, стоящую с другой стороны прохода. Молчание тяжелое, почти тягостное: я ощущаю его даже несмотря на то, что предпочитаю тишину. – Только не говорите, что вы подрались и расселись по углам, – вздыхает медсестра, появившись за нашими спинами. Она останавливается в первую очередь передо мной, оглядывая мое лицо. – Хм, следов когтей нет, значит, не летучие мыши. – Я пришел за снотворным зельем, – отвечаю я. – У нас нет причин ссориться, – бормочет Лили, когда миссис Люпин подходит к ней. – Если только Кристофер не обидит милую, тогда точно познакомится с моими летучими мышами. От этой пассивной, завуалированной угрозы я впадаю в легкий ступор. Мне нужно несколько секунд, чтобы просто догадаться, кого имеет в виду Лили, называя «милой». Я облегченно усмехаюсь. – Попридержи мышей, Лили. Между прочим, Кристофер помог тебе, когда ты потеряла сознание на лестнице. – Да, я помню, – Поттер чуть поворачивает голову в мою сторону. – Спасибо. За это я выпущу на одну мышь меньше. Медсестра протягивает ей какое-то зелье, и она, скривившись, выпивает. – Я сегодня добавила побольше женьшеня. – Я чувствую, – Лили кашляет и кривится еще сильнее. – У меня сейчас голова взорвется. – Это побочный эффект, – грустно говорит миссис Люпин, встречая негодующий взгляд Поттер. – Увидимся завтра. – Угу, – ворчит Лили и идет к выходу. Медсестра снова поворачивается ко мне. – Проблемы со сном? Я киваю. – Бессонница. – Давно? – Несколько недель, – я пожимаю плечами. – Может, пару месяцев. Миссис Люпин недоуменно сощуривается. – Ты не спишь несколько недель? – Я сплю, но плохо. Недолго. Просыпаюсь часто, и голова от этого потом гудит весь день. Она хмыкает, скрываясь в одной из закрытых комнат. Я осматриваю пустое крыло. Не верится, что хоть однажды здесь нет студентов. Мне казалось, что всегда есть кто-нибудь покалеченный или проклятый. Когда я попал сюда на первом курсе, заняты были почти все кровати. Интересно, в маггловских школах так же много травм и инцидентов? Юные волшебники регулярно стреляют заклятиями во все стороны, но у магглов ведь нет таких инструментов, как волшебная палочка? Наверное, там безопаснее. Медсестра возвращается с тремя крохотными пузырьками и садится за свой стол. Отыскав журнал, на котором написано «7 курс», она заполняет новую строчку и, только покончив с формальностями, протягивает мне зелье. – По одной порции три дня подряд, в одно и то же время, перед сном. И задергивай полог от посторонних звуков, если чутко спишь. – Спасибо. – Если появятся еще какие-то симптомы, приходи сразу. Я киваю, уже зная, что недоговорил про слуховые галлюцинации. Пока что это кажется мне самым неприятным, но все же больше для психики. Мне не нравится слышать то, что я слышу. Даже если это просто в моей голове. – До свидания, миссис Люпин. – Хорошего вечера. Коридоры на моем пути пустуют, и я подбадриваю свое утомленное состояние тем, что в гостиной Слизерина будет меньше народу, чем обычно. Но я ошибаюсь. Ричи и Сэм развалились на соседних диванах и замедленно, будто с трудом о чем-то переговариваются. Похоже, они накурены до полуобморока. – Крис! – первым меня замечает Сэм. – Я так рад! Ты молодец! Я с недоумением хмурюсь. – Ну да, бро, с возвращением, – Ричи бьет воздух перед собой, и я не сразу понимаю, что он пытался хлопнуть меня по плечу, хотя я стою в трех метрах от него. – Вы о чем? – Кэтрин! – восклицает Сэм. – Я уже думал, что умру от ее перепадов настроения, но теперь будет супер. Рад, что вы помирились. – Ага, – все еще не понимая причин их воодушевления, соглашаюсь я. – Надо было сразу нормально с ней поговорить, но я... дурак, в общем. Я сажусь на диван, часть которого мне уступает Ричи. – Надеюсь, эта русская недолго плакала, – говорит он. – Ты еще долго с ней продержался. – Вы о чем? – я так пристально смотрю на Ричи, что ему бы стоило протрезветь, но вместо него отвечает Сэм. – Ну, полукровка. Свил... твисла... Я не пытаюсь подсказать ему, а просто жду продолжения. – Свиланата, – выговаривает Честертон. – Наверное, расстроилась. Но лучше она, чем моя злобная, коварная сестра, которая отняла у меня надежду на любо-овь... – Ты чего несешь? Разум, судя по всему, вселяется в них по очереди. – Ну ты же вернулся к Кэтрин. Мы видели, как вы разговаривали в хижине. Она дала тебе еще шанс? – Она... – я смеюсь, не зная, как сформулировать суть моего разговора с Кэтрин. Но они такие пьяные, что и слова не поймут. – Мы просто расстались нормально. Вот и все. Я извинился... – И она тебя простила! – подпрыгивает Сэм. – Да, но мы не будем вместе, между нами все кончено. – Да не... – Розье, ты че, дебил? – Ричи продолжает ругаться себе под нос, но я не могу разобрать. – Ты нормальную девицу на грязнокровку променял! Меня бросает в жар и сразу в холод. – Во-первых, – я сглатываю, – она полукровка. А во-вторых, это мое дело. Что-то я не помню, чтобы я или Сэм лезли в твою постель, чтобы осудить, с кем ты спишь! – Не, не лезли, – подтверждает Сэм заплетающимся языком. – Но ты-то в нее влюбился... – тянет Ричи, приподнимаясь на локтях, чтобы сесть. Получается у него плохо: он едва не наворачивается с дивана, но я не пытаюсь ему помочь. – А это уже... фу... да как ты вообще... У меня шумит в ушах. Их глупость, твердолобость и брезгливость кажутся мне настолько очевидными, что я не могу уже закрывать на это глаза и уши. И что им сказать, я тоже не знаю. Просто не понимаю, можно ли достучаться до Ричи, заплывшего невежеством, или разбудить Сэма, пребывающего в розовых мечтах о сегрегации. Они оба мне противны. Но я не могу донести до них эту мысль. Или просто не считаю нужным? – Боже, вы самое омерзительное, что появлялось в этой гостиной. Считая ту озерную тварь, что выловил Джейсон в прошлом году. Голос Терезы доносится до меня не сразу, и я вслушиваюсь в него, когда уже идет ударная волна и мои приятели предпринимают новые попытки встать. – Блять, теперь ты здесь вопишь, – спотыкаясь, Ричи идет к ней, и я напрягаюсь, ожидая от него невербальной агрессии. Тереза лишь провожает Вандермеера колким взглядом. – Мы только легли... – ноет Сэм, тащась за другом. – Ты все опять испортила, Тереза. – Если я еще раз увижу вас в гостиной в таком виде, я вам всю жизнь испорчу, обещаю. – Пошла нахер, – бросает Ричи прежде, чем скрыться за портьерой, ведущей в коридор. Тереза дожидается, пока Сэм тоже выйдет, и придирчиво осматривает их лежбище. Потом делает пару взмахов волшебной палочкой, выводя разводы слюней и грязи с ботинок, и смотрит на меня. Я отчего-то тоже начинаю чувствовать себя пятном. – Чем они тебе так нравятся? – спрашивает она, продолжая стоять, будто ей все еще брезгливо прикасаться к этим диванам. – Мм... – я действительно размышляю над ответом. – Выбор-то небольшой. Она вздергивает брови. – Ну, с Малфоем мы в контрах. Эрик и Уолтер дружили еще до Хогвартса, – я перечисляю и чувствую себя жалким. Это просто вопрос, и, будь я хоть немного другом Ричи и Сэму, я бы нашел если не аргумент, то хотя бы хорошее слово в их защиту. Но я не могу. – Я предпочел бы ни с кем не общаться, знаешь, – неожиданно искренне говорю я. – Но нужен же хоть кто-то... наверное. Тереза хмыкает, будто она терапевт, который сейчас начнет записывать мои признания. Вместо этого она присаживается на подлокотник моего дивана. – Сейчас уже не первый курс, ты можешь выбрать себе компанию полу... по душе, – исправляется она. – И вообще, еще есть другие факультеты. – Это неважно, я не страдаю, – пожимаю плечами я. – И что это за сеанс психологии? – Ну, у чистокровных явно нет психотерапии, – Тереза закатывает глаза. – И по вам это так заметно... Я усмехаюсь. – У моей мамы есть специалист. Они там просматривают ее детские воспоминания и обсуждают все, что ее беспокоит. Уже лет пятнадцать обсуждают, вообще-то. – Надеюсь, это не тайный роман, – хмыкает она. – Нет, ее терапевт – женщина. Она склоняет голову к плечу и смотрит на меня секунд пять – таким взглядом, что я чувствую себя тупым. – Ну да, то есть нет, то есть... – я осекаюсь и смеюсь. – Короче, не похоже, что мама притворяется. Ее реально что-то беспокоит. – Понятно. А ты тоже ходил к специалисту? – Что, недолечили? Тереза улыбается. – Есть немного. Но, по крайней мере, ты не ущемляешь магглорожденных и всех, кого считаешь ниже себя по положению. – Я не угадал тогда, – вдруг до меня доходит. – Когда мы танцевали, я сказал, что ты чистокровка или магглорожденная. И что ты явно пытаешься доказать что-то одному человеку. Но, похоже, всем сразу. Тереза слушает меня с характерным для нее прищуром. Теперь я замечаю, что она смотрит так всегда, когда готовится спорить. – Я пытаюсь доказать только потому, что в людях нет никакой толерантности к другим. – Толерантность – это глупо, – хмыкаю я. – Разве это не значит, что те, кого мы терпим, стоят ниже нас? И мы просто снисходительно соглашаемся закрыть глаза на то, что они отличаются от нас, правильных? Она слушает меня внимательно, но все время качая головой. – Нет, не так. Будь у нас хоть немного уважения к другим и сострадания... – Сострадать чему? – спрашиваю я. – Ведь мы не подразумеваем, что кто-то хуже нас? – Нет, не подразумеваем. Но мы не видим в другом человеке человека. Только ярлыки, по которым делаем выводы. Так что да, нам нужна толерантность, нужны эти до абсурда глупые правила, как относиться к другим людям. И такая этика не была бы нужна, если мы относились к своему ближнему как к такому же человеку, как и мы. Я потираю виски от усиливающейся головной боли. Мне не в тягость слушать Терезу, но как будто бы сейчас я не способен ее понять. – Ладно. Но ты же не сделаешь всех хорошими, так? Ты не сможешь убедить Ричи, что в его отношении к девушкам что-то не так. – Да половина людей относится к другим не так, как следует. Но большинство охотно подчиняется правилам, – строго чеканит она. – Значит, в Хогвартсе будет диктатура? – хмыкаю я. – Как староста школы не могу это поддержать. – В следующем году тебя здесь не будет, а старостой будет – угадай кто? – Когда меня не будет – делай, что хочешь. – В этом-то все и дело, – Тереза собирает волосы и закрепляет их из ниоткуда возникшей заколкой. – Что большинству просто все равно. А попустительствовать злу ничуть не лучше, чем его поддерживать. – Не все могут с ним бороться, – говорю я. – И тебе их не заставить. «Нас» не заставить. – Да, поэтому я хочу заинтересовать. Сделать тех, до кого никому дела нет, – стоящими внимания. Ведь так и есть! Просто никто не смотрит. Это называется репрезентация. – Ты это сама придумала? – Нет, магглы, – улыбается она. – Они много чего хорошего придумали. – И все довольны? – Нет, конечно! Они возмущаются не хуже Вандермеера. Но важно не обращать внимания на безнадежных, а работать с теми, кто откликается. Таких, к счастью, большинство. – Значит, бал был только началом? Мне еще десятки раз придется следить за порядком на таких мероприятиях? – Мерлин, да сдай ты уже свой значок и спи спокойно, – стонет Тереза. – Только ноешь. А лучше бы помог. Внезапно ее глаза сужаются, как у хищника, заметившего добычу. Мне становится не по себе. – Нам нужно оформить стэнд, – она тычет пальцем в мою сторону. – А ты рисуешь. Я давлюсь смехом. – Ну уж нет. Сама придумала, сама и рисуй. – Давай сюда значок, – она встает и подходит ближе ко мне и смотрит сверху вниз. – Вот еще! – Чего ты за него так цепляешься? – непонимающе спрашивает Тереза. – Ты же не хочешь быть старостой. Ты не хочешь, чтобы тебя звали на все вечеринки, потому что хочешь побыть один. Но ты идешь. И на вечеринки, и на собрания старост. И потом всем видом показываешь, что тебе нечего сказать. – Так и есть... – Нет, тебе есть что сказать, – прерывает Тереза. – Ты не такой идиот, как твои дружки, и ты хорошо относишься к полукровкам и, вероятно, магглорожденным. Но вместо того, чтобы использовать свой голос и свое влияние, ты... белый гетеросексуальный чистокровный цисгендерный мужчина... – Звучит как оскорбление... – Ты предпочитаешь сидеть в сторонке и наслаждаться своей незримой властью. И отдавать ты ее не хочешь! Она выглядит так, будто выдала самую сильную обличительную речь в истории. Я не знаю, что на такое принято отвечать. – Допустим, – осторожно соглашаюсь я. Она в очередной раз закатывает глаза. – Неужели тебе никогда не хотелось быть полезным? Аристократов этому не учат? – Ты крайне нетолерантна к аристократам. Нам нужен свой профсоюз. – Да хотя бы это сделай! Организуй что-нибудь! Будь полезным! Не молчи! Ты даже этим придуркам не можешь ответить, – она тычет пальцем в сторону двери. – Ты никак не защищаешь свой выбор. На что ты надеешься? Что они передумают и примут Светлану? Нет, они будут скалиться на нее до тех пор, пока ты не дашь отпор! – Я не давал ее в обиду, – помрачнев, говорю я. – Я и не позволяю им оскорблять ее. – Да я только это и слышу! Они поносят ее каждый раз, когда видят. – А что ты хочешь? Маггловский мордобой или старые добрые угрозы? – не выдерживаю я. – Такой подход тебя устроит? – Просто перестань притворяться глухим, хватит делать вид, что тебя не задевают их слова. Неужели так трудно сказать идиотам, что они идиоты? В конце концов, это всего лишь Ричи и Сэм. Первый сдастся сразу, как пошлет тебя, а второй – ну, возможно, он скажет, что об этом узнает его отец. – Привет, – в гостиной появляется Лана. Она медлит, не приближаясь к нам от портьеры, и я снова смотрю на негодующую Терезу, нависшую надо мной. Я встаю, вынуждая ее оступить. – Я не хотела мешать. Кажется, вы спорили. – Да, ты вовремя, – улыбаюсь я. – Еще немного, и Тереза бы порвала меня на кусочки. Кортес цокает языком. Ей явно не хочется поднимать тему при Светлане. – Просто не будь идиотом, – сдержанно отвечает она и идет в свою спальню. – Хорошего вечера. – Все в порядке? Я не разобрала часть слов, но, кажется, она была возмущена, – Лана берет меня за руку. Я переплетаю ее пальцы со своими. – Да, все уже хорошо.