Где-то на юге

— У вас же есть вещи для алтаря? — И свечки? — И разукрашенный череп!       Вокруг Диего неожиданно шумно, и он слабо усмехается, чувствуя лёгкую головную боль. Давно в его жизни не было праздника. И детского смеха тоже давно не было. Сестрица Мария старше него на тринадцать лет, и Диего даже не удивляет, что у неё уже есть внуки.       Семилетние близняшки Рейна и Эвита смотрят на своего, хах, дедулю, как на диковинную зверушку, обхватив за обе руки, пока он пытается разложить вещи.       Мексика известна за индейские памятники и традиции, и День Мёртвых — одна из таких традиций, перекочевавших из языческих верований в современный мир, сплётшись с христианством так естественно, будто так оно и должно быть.       Сам Диего осторожно достаёт фотографию в рамке, и обе девочки тихо задыхаются в восторге, произнося: «Она такая красивая!», заставляя его улыбнуться уголками губ, тихо радуясь, что из-за визора не видно его лица. Тогда бы даже их детских умов хватило бы осознать всю горечь, с которой он выдавил эту эмоцию из себя. — Ну-ну, оставьте его в покое, — хмыкает голос за спиной, и Диего даже не оборачиваясь, знает, что это Мария. Её голос всё ещё мелодичный и громкий, со сладкими нотами, похожий на переливающуюся карамель. — Но мы хотим помочь дяде Диего! — бурчат обе девочки. Сам Диего тихо хмыкает. При всей седовласости, ни у одной из них не поворачивается язык назвать его дедушкой. Ну надо же. — Да, мы хотим помочь, он ведь никогда не праздновал День Мёртвых! — Милые, ему сорок с лишним лет. И сам разберётся, — она ухмыляется и треплет по волосам, а сам Диего со спины чувствует запах её вишнёвого парфюма. — Лучше марш помогать матери.       Девочки, понурив голову, наконец, отцепляются от него, и он оборачивается, глядя на сестру. Её глаза, бордовые, похожие на разлитое вино, смотрят на него с пониманием и теплотой. Саму её ещё не тронула седина и, возможно, она выглядит даже моложе него. То ли смеяться с этого, то ли плакать. Впрочем, самому Диего всё равно.       Мария молча обнимает его, не задавая лишних вопросов, и он, сняв маску, так же не говоря ни слова, утыкается сестре в плечо.       Уехав из Буэнос-Айреса в пятнадцать лет с Марвином Гроссбергом, он обеспечивал своим сёстрам относительно приемлемое существование, сочетая работу в бюро с ещё несколькими подработками и учёбой.       Сейчас же старшая из этих сестёр помогает ему, даря своё тепло и заботу. — Я всё подготовила для алтаря. Только выложи на него то, что тебе нужно, — тихо говорит она, целуя его в седую макушку. Диего благодарен. Правда.       За то, что она не задаёт вопросов. За то, что она так хорошо его понимает. Он правда скучал по этому.       Хотя и до сих пор считает, что не заслужил этого.       Он выходит с фотографией Мии к небольшому алтарю, на котором стоит всё то, что безумно любила Мия, от еды и до цветов, которые он ей дарил. И черепушка — её, как сказала Рейна, она сделала сама, своими руками, а Эвита потом разукрасила.       Рамка с её фото помещается в самый центр, а Диего садится напротив.       Он верит в духов, как верит в способности каждого члена семьи Фэй, и потому воспринимает этот малознакомый для себя обряд со всей серьёзностью и пониманием происходящего. Пусть он и не был в Мексике целую кучу лет.       После снятия визора он видит лишь расплывающиеся перед собой пятна огоньков свеч и чувствует какое-то расслабленное спокойствие.       Мия прямо сейчас рядом с ним, он уверен. Пока он смотрит на эти колыхающиеся пятнышки, он будто и правда может почувствовать, как её мягкие руки овивают его, и она прижимается к нему своим телом, и ему стоит огромной силы воли не отвлекаться от огня.       Ему кажется, он и правда чувствует нежность её кожи, сейчас такую эфемерную, но до боли, до слёз знакомую.       Он и правда чувствует, как её русые волосы щекочут ему нос, и почти что хочется чихнуть.       Он и правда чувствует, как она мягко касается губами его уха, а потом аккуратными поцелуями мягко передвигается к его губам. Его губы сухие, обветренные, а её — мягкие и полные, которые было так приятно целовать.       Он хочет обнять. Хочет закрыть глаза и раствориться в любви к этой женщине, но его останавливает лишь мягкий, родной её голос, отрезвляющий, пробирающий до дрожи в пальцах: — Отпусти меня. Пожалуйста.       И этого хватает, чтобы он резко надел визор, полностью разгоняя возникшую иллюзию.       Всё те же свечки.       Всё те же цветы.       Всё то же блюдо с едой.       Всё тот же раскрашенный череп.       Всё то же фото.       А духа Мии уже нет. — Дядя Диего! — он вздрагивает, слыша голос маленькой Рейны, бегущей к нему. Её каштановые волосы развеваются немного от скорости. — Мама попросила вас позвать!       Он смотрит на малышку и поднимается, слабо усмехаясь. — Мне и в самом деле пора.       Он дует на свечи и, поднявшись, берёт девочку за руку.       Его ждут.