Starset — Frequency Left inside a half-life Irradiated insides These memories They never leave I bared my soul for you and all I got was static My heart was bulletproof till you took off the jacket
— Питер? В тот момент подросток почувствовал, что все те камни, тяжёлые острые глыбы, что сдавливали его душу, с оглушительным грохотом упали. Вся боль, разочарование, липкая печаль и горесть вдруг показались такими незначительными, неважными и вообще незаметными, что мальчишке захотелось рассмеяться с самого себя. И одновременно с этим заплакать, заплакать от того, что, наконец, он может вдохнуть полной грудью, свободной, чистой — ведь больше нет чувства когтистой сильной лапы на его шее, нет. Свобода. Счастье. Умиротворение. Мэй. Тетя, видимо, сама не ожидала, что всё ещё способна что-то сказать. Поэтому она замерла в проходе, не дыша, и лишь непонимающе хлопала ресницами, будто бы ожидая, что болезнь сейчас, вот-вот, ещё немного, и вернётся, и она больше не сможет произнести ни слова, как и ранее. А потом, когда полное осознание накрыло обоих Паркеров, парень, не сдержавшись, бросился к тете, прижался, буквально сдавливая хрупкую женщину в своих объятиях, так крепко, так болезненно необходимо, жадно, нужно — как только был способен. Мэй вцепилась дрожащими руками в плечи племянника, так сильно, будто тоже неверяще, боясь, что тот сейчас исчезнет. Кто из них заплакал первым, Паркер не понял. Истерика медленно разрывала изнутри, будто бы все те слезы, что иссохли во время апатии парня, резкой солёной волной затопили его грудь, поднимаясь к сердцу. И все ранки и ссадины на кровеносном сосуде больно запекло от этой соли. Наконец, чувства нашли выход, и подросток больше не запрещал себе, не сдерживался — он знал, что его любимая тетя, это единственный человек в мире, перед которым можно было показать свою слабость. Объятия разрывать не хотелось. Но Паркер не мог с уверенностью сказать, сколько они провели так — плача, и прижимаясь друг к другу. Обоим стало легче, намного легче. Казалось, что больше ничего не заслоняет дыхательные пути — лёгкость, свобода. Когда первая счастливая шоковая пелена спала, они прошли в комнату. Мэй села на небольшой диванчик, ожидая, пока племянник устроится рядом, и с силой сжала его ладонь в своих, все ещё дрожащих. Женщина просто молчала, — возможно, по привычке, — мельком утирая слезы, и смотрела на родного мальчишку. — Знаешь, милый, я так долго не говорила, что, казалось, уже разучилась это делать… — горько улыбнулась женщина. — Но это все неважно. Мои слова могут показаться не совсем уместными, но, прошу тебя. Мне интересно сейчас лишь одно. Что произошло и где ты был, солнышко? Паркер сглотнул под внимательным напряжённым взглядом. Конечно же, он знал, что тетя спросит что-то подобное. Правду рассказать он так и не решился, поэтому, остаётся импровизировать. — Если честно, я и сам не знаю, — врать родному человеку было тяжело. Тем более зная, как она страдала, сколько плакала и искала его, Питера. Но правда сделала бы женщине ещё больнее, поэтому мальчишка продолжил: — Я помню не так много. Лишь ночь, когда я был в больнице. Мне стало слишком душно, я буквально задыхался. Поэтому решил выйти на территорию больницы, подышать свежим воздухом. Мэй смотрела напряжённо, а ее хватка на руке стала лишь сильнее. Но не перебивала. — Казалось, кто-то позвал меня. Я пошел на звук, а дальше помню лишь боль в затылке, — чтобы выглядеть правдоподобнее, подросток даже дотронулся пальцами до головы. — Кто-то тащил меня куда-то, я видел верхушки сосен и темное небо. А потом пустота. Я не помню, что происходило со мной все это время… — Ох, милый, два месяца прошло… — потрясённо произнесла тетя. И только тогда осознание ударило Питера. Два чертовых месяца. Два. Он провел со зверем столько много времени… и тот успел изменить жизнь парня так сильно. — Неужели, ты совершенно ничего не помнишь? — Нет, Мэй, прости… — ответил подросток и опустил взгляд. Если бы женщина узнала, что на самом деле произошло с ее племянником, спокойная жизнь закончилась бы для всех. Для него, для Мэй и… для Старка. Женщина молча притянула мальчишку в объятия. Тот прижался, положил голову на плечо и вдохнул родной запах. Тетя пахла лавандой с нотками меда. Ох, как же он на самом деле скучал по ней! На глазах снова проступили слезы. Питер уткнулся носом в чужую шею и тихо всхлипывал. Успокаивая, Мэй обняла его за талию и случайно сжала ребро, отчего подросток негромко взвизгнул. Женщина сразу же отстранилась, смотря на него округлившимися глазами. — Питер, милый, тебе больно? — Не переживай, это так, пустяки… Но не для Мэй. Только сейчас она более осознанно и сосредоточенно окинула глазами племянника. Тот заметно похудел — хотя, казалось, куда ещё сильнее? — под глазами залегли темные тени, бледная кожа утратила свой здоровый блеск. Но больше всего внимание женщины привлекли синяки, (ну, точнее, та их малая часть, которая не была прикрыта одеждой). — Тебя там били? — шокировано воскликнула тетя. — Н-нет, не знаю, не переживай, пожалуйста! Все уже позади. — Милый, а вдруг тебя пытали там? Или ставили на тебе опыты? — взволнованно шептала она. — Ты же не помнишь ничего! Солнышко, с тобой могли делать все, что угодно! «Ты даже не представляешь, насколько права, Мэй…» — В любом случае, я не хочу об этом думать, — тихо отозвался Паркер, прикрывая лицо ладонями. Это было правдой. Единственное, чего он на самом деле страстно желал — поскорее забыть обо всем, что было. По крайней мере, попытаться. — П-пожалуйста… — Хорошо, милый, — женщине тоже не хотелось думать о том, что кто-то мучал ее мальчика. — Но мы сейчас же пойдем в больницу и обследуем тебя! — Нет, пожалуйста! — простонал подросток. Ему нельзя было в больницу. Если тетя узнает о том, что с ним делал Тони… Ох. Питер даже думать об этом боялся. — Я н-не хочу в больницу! — Питер! Что значит «не хочу»? Может быть ты болен чем-то, или у тебя есть травмы! — Я очень устал… Я пришел в себя в лесу и несколько часов пытался найти дорогу сюда. Мне не до больницы сейчас, правда… — Тогда завтра утром! — строго выдала женщина, поджав губы. Она была настроена решительно. — И даже не пытайся спорить! — Ну, Мэ-э-й! — протянул мальчишка, зажмурившись, после чего уткнулся лицом в спинку дивана. — Со мной все хорошо, я чувствую! — Мистер Паркер, если вы ещё хоть слово скажете, чтобы возразить, будете неделю есть один финиковый пирог! — Боже, это жестоко! — отозвался Питер, шумно выдыхая. — Ладно. Я согласен пойти в больницу, но только если ты проверишься тоже. — А мне зачем? — удивилась женщина. — Как это зачем? Мэй, ты же заговорила! Впервые за такое долгое время. Нужно узнать, какие изменения произошли с твоим организмом… — Ну я даже не знаю… — Возражения не принимаются! — осмелев, выдал Паркер. Женщина согласилась на условия племянника. Если честно, ей и самой хотелось узнать, почему она наконец заговорила. — Милый, ты голоден? Конечно же, Питер был голоден. Воодушевленная тетя подорвалась с дивана и мигом ринулась на кухню. Как же давно она не готовила ужин для своего мальчика! Если честно, она даже не могла быть уверенной, что ее малыш вернётся. Поэтому, счастливая, женщина поспешила накормить Питера. Подросток сидел на диване и смотрел в потолок. Он был дома, рядом с самым родным человеком, но сказать, что он был полностью счастлив и расслаблен, он не мог. Внутри было просто пусто. Ничего не давило, нет. Просто казалось, что какой-то части души не хватает… Тетя позвала его ужинать. Мальчишка уже и забыл, как это приятно. На кухне его ждал сочный стейк и картофельное пюре. Приятный запах щекотал ноздри, напоминая о том, что он, наконец, дома. — Спасибо, — не сдерживая улыбки, мальчишка принялся поедать ужин. Мэй села рядом, налив себе свой любимый травяной чай и просто не могла оторвать взгляда от ребенка. Заметив ее взгляд, Питер протянул ладонь и сжал холодные пальцы тети в своей руке. Ужинали они молча. Разговоры и не были нужны. Паркеры просто наслаждались присутствием друг друга. Согревались внутренним теплом. Потом, поздним вечером, когда голова подростка коснулась подушки, он, наконец, почувствовал внутри дом. *** Утром просыпаться было легко. Кровать, непривычно мягкая; пижама, вместо обнаженного тела; свежий воздух из распахнутого окна, наполняющий комнату. Потянувшись, мальчишка встал с кровати. Синяки уже почти не болели, не сковывали движения. В общем, пробуждение можно было назвать добрым, если бы не тот факт, что нужно было идти в больницу. Переодевшись и освежившись в душе, подросток спустился вниз. — Доброе утро, Мэй. — …ох, Питер, доброе! — после небольшой паузы ответила женщина. Видно было, она всё ещё не привыкла к тому, что может говорить. — Садись, завтрак уже готов. Парень послушно сел за стол. Тетя поставила перед ним кружку с чаем и порцию его любимых панкейков. Секунда, и Паркер почувствовал руки Мэй на своих плечах. Женщина прижала его к себе так крепко-крепко, отчаянно. — Я… я до сих пор не могу поверить в это. Ты рядом… — всхлипнув, прошептала женщина. — А я не могу поверить, что снова слышу тебя… Я так люблю тебя, Мэй, — отозвался подросток, чувствуя, что его глаза тоже начинает щипать от слез. Горьких, не соленых, нет, но таких горячих, что способны за одно касание расплавить кожу. Женщина продолжает касаться его. Неверяще так, боязливо, будто бы он — последние крупицы песка ее жизни, что вот вот теплом мазнут по пальцам, скользнут сквозь — и больше не будет. Ничего не будет. Ни любимого племянника, ни уставшей тети. Пустота. Такая, которая сжигала сердце буквально каждую чёртову секунду без него. Так неужели он сейчас рядом? Неужели, она не спит? Если так, Мэй совершенно, вот вообще, не хочет просыпаться. Не нужно, пожалуйста… Но Питер тут. Всхлипывает тихо так, чтобы не расстраивать. Сжимает подол юбки своими худыми длинными пальцами, прячет горячие капли по щекам. Улыбается, лишь бы и она, любимая тетя, не смотрела так — боль ощутимо душила, а хотелось дышать. Вот он буквально запихивает в себя мягкие панкейки — хотя желудок полон уже давно — все, до одного, чтобы вызвать улыбку, чтобы вместо слов показать, как благодарен, как ценит. Убирает тарелки в раковину, замачивает их, неловко улыбается, обрызгав футболку. Шебуршится, одеваясь, заваливает ключи с тумбочки. Шумит, дышит, облизывает пересохшие губы — наполняет дом жизнью, вдыхает ее в него. Вдыхает жизнь и в Мэй. И она наконец верит, видит, хочет верить — он рядом. Чего бы женщине это не стоило, она больше не отпустит. Убережёт. Защитит. Сможет. *** Идти с непривычки тяжело. Летнее яркое солнце горячо гладит бока. Мальчишка стянул футболку, обнажая молочную кожу, лишь на пару минут, пока тетя была в доме. После месяцев заточения хотелось солнца. Теплого, горячего, прогревающего до чернеющих костей. Синяки и гематомы, млечным путем усыпают кожу. Этого тете показывать не хотелось. Пришлось одеться. Жару вытерпит. Внизу, у подножия холма, их встретил дядя Алекс. Мэй немного смущённо отвела взгляд, что не укрылось от подростка. А ещё он чувствовал тепло, исходящее от мужчины, когда он смотрел на тетю. Им обоим нужно это. Они нужны друг другу. Алекс обнял Питера, крепко так. Он действительно был рад, что мальчишка нашелся. И что Мэй перестанет плакать так часто. В больницу они пошли вместе. Паркер настоял, чтобы сдавать анализы они шли отдельно — женщине нельзя было даже давать возможности видеть его, точнее, нет, увидеть его таким. К счастью, Мэй пошла сдавать кровь первой, пока подросток проходил общую проверку самочувствия: отвечал на стандартные вопросы, терпел луч фонарика в глаза, стук молоточка по коленям, касался кончиком пальца носа. Доктор — женщина средних лет с доброй улыбкой, ставит на справке жирную печать и говорит, что отклонений не обнаружено. Ему-то все равно, главное, чтобы это успокоило тетю. А вот в голову себе залезть он не даст, и не просите — там темно и липко даже для него одного. Кровь сдавать оказывается не так больно, как парень помнил. Отстраненно приходит мысль, что, видимо, его тело стало менее восприимчивым к боли и ранам. Это хорошо. Наверное. Результаты анализов будут готовы завтра. — Здравствуйте, Доктор Беннер? — Питер? Это ты? — раздался немного усталый, но взволнованный голос. — Боже, неужели ты нашелся? — Д-да… — смущённо ответил мальчишка. Ему было неловко от того, что о его исчезновении знало много людей. — Извините, я вас отвлекаю? — Нет, конечно нет, ребенок. Я рад, что ты снова дома. С тобой все нормально? — Да, не переживайте, Брюс, все хорошо. Я не особо помню, что со мной было, но это уже позади. — Хорошо, я рад, — мягко ответил мужчина. — Ну, а раз с тобой все хорошо, что-то с Мэй? — Она заговорила! — собравшись с мыслями, после небольшой паузы выдал парень. — Что? Ты серьезно? — Да! Я сам был в шоке! Но когда я вернулся домой, она… она заговорила! — Ну что же, поздравляю вас! — добродушно ответил доктор. — Я рад, что у вас все налаживается… Но я чувствую, что тебя что-то тревожит. — Вы как всегда правы, — тише произнес Питер. — Я… я не знаю, насколько это… и… — устало вздохнув, мальчишка прикрыл лицо рукой. — Я боюсь, что это временно. — Ну, малыш, тут тяжело судить… — Я знаю. Именно поэтому я уговорил Мэй сдать анализы. Если мы отправим вам результаты, вы сможете что-нибудь подсказать нам? — Конечно, ребенок. Присылай и посмотрим, какое чудо у вас там произошло. — Спасибо, Брюс. После разговора Паркер дождался тетю в холле. Они могли идти домой. Рядом был дядя Алекс. Он всячески поддерживал женщину, пытаясь успокаивать ее переживания. Мальчишка видел, как им хорошо вместе. Как сильно женщина нуждалась в крепком плече рядом. Поэтому, когда пришла пора прощаться, подросток предложил: — Алекс, может вы вечером придёте к нам на ужин? — Ох, Питер, я не хочу смущать вас… — неуверенно отозвался мужчина. — Да бросьте! Я помогу Мэй с готовкой. Так что возражения не принимаются. Ждём вас в 6 у нас. И пока тетя не пришла в себя от удивления, мальчишка поспешно увел ее. *** — Питер Бенджамин Паркер! Что это было? — уже дома, женщина, наконец, перестала сдерживать себя. — Не нужно на меня так смотреть! Я же видел, как тебе хорошо рядом с ним. А из-за моего присутствия ты смущалась своих чувств. — Каких чувств? Мы просто друзья, — возразила тетя. — Мэй, пожалуйста, я же вижу все, — устало ответил подросток, присаживаясь на диван. — И я не против. — Милый… — тихо прошептала женщина и села рядом. Говорить об этом ей было тяжело. Алекс действительно нравился ей. Мужчина был рядом все это время, пока Мэй убивалась из-за племянника. Тот не давил, не смущал, лишь оказывался рядом каждый раз, когда нужен. С Алексом было легко и интересно. Но чувствовать к нему что-то большее, чем дружеская симпатия… Было страшно. — Я не знаю. — Не бойся, тетя, все хорошо… — улыбнулся подросток и взял женщину за руку, сжимая ее холодные пальцы. Он понимал, в чем причина ее страха. После смерти Бена прошло не так много… Но женщина и так потеряла почти что все. — Ты имеешь право быть счастливой. — Ты правда так считаешь? — растроганно спросила тетя. — Конечно. Мэй, послушай, — посмотрев ей в глаза, продолжил Питер: — Я вижу, что он неплохой чувак, положительный. И он живёт недалеко. Вам хорошо вместе, ведь так? — Да, милый… — Ну тогда вам стоит попробовать узнать друг друга получше! Я же вижу, что ты хочешь. Так чего ты боишься?. — Я… я даже не знаю, малыш. Я уже привыкла быть одна, да и… — прикрыв глаза, женщина пыталась подобрать слова. — Мы сегодня вместе поужинаем, вы пообщаетесь в, так скажем, неформальной обстановке, и ты поймёшь все, — мальчишка ободряюще улыбнулся. — Ты же у меня ещё ого-го, Мэй! — Ох, милый, как же я тебя люблю… — не сдержавшись, женщина притянула племянника в крепкие объятия. Ведь когда, если не сейчас, наслаждаться временем, проведенным вместе? *** Стол уже был почти накрыт. Мэй приводила себя в порядок, а Питер дорезал овощи для салата. В духовке томился мясной рулет, а на плите стоял ещё сырой финиковый пирог. Мальчишка старался помогать, как мог, и даже пару раз порезался. Но и это не испортило его хорошего настроения. Весь день они провели вдвоем с Мэй, готовили и разговаривали. Они понимали друг друга с полуслова — ибо слова для них стали дражайшей роскошью. Несмотря на то, что Питер привык почти не есть, даже у него уже урчал живот от приятных запахов. Он уже отвык от простой домашней стряпни тети. Наконец в дверь постучались. Мальчишка открыл дверь, впуская мужчину. Тот принес коробку конфет и фруктов. Вскоре вышла Мэй. — Вау, ох, ты супер! — прошептал удивленный подросток. Давно он уже не видел тетю такой: в красивом лёгком платье, что ладно струилось по фигуре, с вытянутыми волосами и на небольших каблуках. — Питер прав, ты прекрасно выглядишь, Мэй, — отозвался и Алекс. Оторвать взгляд от женщины для него было тяжело. — А я, дурак, в джинсах и рубашке пришел! Все засмеялись, и это прекрасно разрядило обстановку. Когда мужчины расселись, Мэй достала рулет и поставила пирог в духовку. Ужин протекал замечательно: они, словно давние друзья, разговаривали, и даже Паркер не чувствовал себя лишним; ели вкусную еду, что буквально таяла во рту, и смеялись. Питер уже и забыл, каково это — быть там, где тебя любят. Быть дома. Решив дать «голубкам» возможность пообщаться наедине, подросток тактично удалился наверх. На душе было легко так, будто бы он сделал что-то хорошее. По сути, так и было. Если тетя может стать счастливее, почему бы не помочь ей? Не поддержать? — Питер, Алекс уже уходит, — где-то минут через сорок позвала его тетя Мэй. Парень спустился вниз. Мэй убирала посуду, а на ее щеках горел румянец смущения. Чтобы не напрягать ее сильнее, подросток предложил проводить мужчину сам. Когда они вышли во двор, Алекс заговорил: — Спасибо, что пригласил. Мы отлично провели время. — Да не за что, спасибо, что пришли. Мэй довольна, а я для нее на все готов. — Ты хороший племянник, Питер, — по-доброму улыбнулся мужчина. — Ей повезло с тобой. — К сожалению, у меня не вышло всегда быть рядом, — печально ответил парень. — Поэтому, я рад, что у Мэй были вы. Сама бы она не справилась… — Все будет хорошо, ребенок. «Все будет хорошо…» Питеру хотелось бы верить. *** На следующее утро делать было нечего. Мальчишка проснулся из-за того, что ему пришло уведомление с больницы. Результаты их анализов готовы. Поэтому Паркер, не долго думая, отправил их Доктору Беннеру. Но на этом все планы на день закончились. Брюс вряд ли ответит до вечера, а бесцельно сидеть и ждать подросток не мог. Он просто не мог себе этого позволить. Ведь пока Питер был занят, утапливая себя в заботах и делах, он не думал. Не позволял себе проваливаться в липкую пучину своих мыслей, что точно зыбучие пески, утянули бы его вниз. Но этого допустить было нельзя. Ибо пока он держал себя, сдерживал мысли и эмоции, он был сильным. Но стоило лишь легонько отступиться — и назад дороги уже не будет. Поэтому парень решил сходить в магазин. Он уже дома, значит его желание помочь купить продукты не должно показаться никому странным. Конечно, Питер боялся, что тетя догадается о том, что он что-то скрывает. Ведь вести себя, как ни в чем не бывало после всего случившегося — почти невозможно. У подножия было немноголюдно. На улице стояла настоящая жара, поэтому каждый глоток спертого воздуха ощущался раскаленным песком по горлу. Поэтому мальчишка быстро дошел до мини-маркета. Скидывая в корзинку нужные продукты, Паркер заметил, что каждый встречный смотрит на него. Это было странно, ибо никогда раньше подросток не пользовался популярностью. Ни в огромном мегаполисе, ни тут, в маленьком поселении. Лишь потом до него дошло — он ведь стал местной звездой! Сомневаться в том, что Мэй всех на уши подняла, не стоило. Поэтому теперь, после своего загадочного исчезновения и не менее загадочного возвращения, каждый считал долгом перемыть ему косточки. Это порядком бесило. Мэй ушла на работу. Чтобы хоть как-то оплачивать счета, женщина устроилась на пол смены в больницу медсестрой. Денег это приносило немного, но зато можно было работать лишь несколько дней в неделю. Поэтому в доме было пусто. Питер не придумал ничего лучше, чем прибраться в своей комнате. За два месяца там скопилось достаточно много пыли и мусора. Хмыкнув, подросток уставился на стену, покрытую плакатами. Что-то дрогнуло в нем, дернулось, будто бы спичку поднесли к бензину — и взорвалось ярким огнем. Секунда — и ловкие пальцы мальчишки срывают яркую бумагу со стен, разрывают на мелкие кусочки. Лица любимых супергероев мелькают яркими вспышками, опускаясь на деревянный пол. Паркер кряхтит, дышит тяжело так, загнанно, но продолжает уничтожать то, что так долго любил и собирал. Все, до последнего постера. Так, чтобы больше не видеть, не вспоминать. Следом на пол летят любимые журналы и игрушки. Секунда на раздумья — и мальчишка берет большую коробку, запихивая все эти памятные вещи в нее. Порвать их он ещё не готов, нет. Но убрать подальше, спрятать с глаз — лишь с одной целью. Чтобы не напоминали, каким он был беззаботным ребенком. Был. До того, что с ним сделал Старк. Тогда, когда он ещё чувствовал себя несчастным, но, все же, ребенком. Израненным, сломленным, но живым. Желающим жить. А теперь этого всего больше нет. Ничего не осталось. Внутри лишь одна зияющая пустота. Вакуум, липкий и густой. Серый, как синяки на его бледной коже. Так зачем ему теперь эти чёртовы плакаты? Если он даже самого себя по частям собрать не может, склеить для единственного человека, для Мэй, все равно не сможет! К черту. Детство давно закончилось. *** Проснулся Питер из-за звонка. Телефон настойчиво жужжал под ухом. Как оказалось, подросток заснул прямо на полу, на мягком коврике. Кое-как разлепив глаза, он, наконец, ответил. — Д-да? — Питер? Это Брюс, — раздалось с трубки, — говорить можешь? — Ох, конечно, — сон сразу как рукой сняло. — Вы что-то выяснили? — Да. Для начала, о тебе. Можешь обрадовать тётушку, что с тобой все в норме. Единственное, что напрягло меня — у тебя повышен уровень тревожности. Но, думаю, это не удивительно, после того, что тебе пришлось испытать. — Оу, ну хорошо, спасибо, я передам, — неловко почесывая голову, ответил подросток. — А… — Результаты Мэй я тоже посмотрел, — будто бы прочитав мысли, продолжил мужчина. — Ну что я могу тебе сказать: никаких отклонений в состоянии я не выявил. По результатам женщины, в космос ее запускать, конечно, нельзя, но, а так, она вполне здорова. Гормональный фон выровнялся и мышцы пришли в тонус, так что дополнительное стимулирование больше не нужно. — Ох… — пораженно выдавил мальчишка. Он боялся, что все ещё спит и эти новости — лишь сон. — Это… это правда? — Да, ребенок, полнейшая. И знаешь, такой случай на моей практике впервые. Я не знаю, что произошло, но твоя тетя чудом исцелилась, — не без удивления рассказывал мужчина. — Аппарат речи восстановился, нервные клетки пришли в норму. Конечно, нервы у нее все ещё шалят немного, но это можно вылечить простыми успокоительными чайками. — Мне так трудно в это поверить… Мэй, она здорова… — прошептал мальчишка, чувствуя, как его глаза снова слезятся. — Поздравляю вас. Я правда рад, что у вас все наладилось, ребенок. Но, если что, звони сразу же! — Спасибо, Брюс, спасибо… Зажмурившись, подросток просто тихо плакал. Он не мог поверить, что все на самом деле закончилось. Мэй здорова. Неужели… неужели, это цветок помог? Если так, то все его страдания, все мучения и боль того стоило. Питер не жалел ни о чем. Плеч коснулись теплые пальцы. Секунда, и тетя притянула племянника в свои крепкие, теплые объятия. Она слышала разговор, слышала все и сама не верила, что снова, наконец, здорова. Что ничего теперь не сможет разлучить ее с Питером. Больше женщина не допустит подобного. Они будут счастливы. Оба. *** Дни сменялись днями. Они текли ленивой серой вереницей, оставаясь каплями дождя на стекле и редкими бликами звёзд в глазах. Лето выдалось дождливым, хоть и жарким. Самое ужасное сочетание. Питер терялся. Дни для него слились в один сплошной поток, серый и туманный. Постепенно радость от воссоединения с Мэй и от ее чудесного исцеления начала угасать. Нет, конечно, мальчишка был счастлив, что все сложилось так, но силы этой радости уже стало не хватать, чтобы подпитывать его. В Паркере будто бы медленно садились батарейки: с каждым днём, с каждым новым утром улыбаться было все сложнее; делать вид, что все хорошо, что у него нет чертовой черной дыры внутри развороченной грудной клетки — ещё труднее; оставаться тем самым дружелюбным соседом, светлым и радостным мальчишкой, которому хотелось помогать всем — почти что невозможно.I was scanning through the skies And missed the static in your eyes
Забыть было невозможно. Как бы подросток ни старался, ему не удавалось выкинуть из головы эти два месяца, изменившие все. Он забивал себя делами, разными хлопотами и заботами, общался с друзьями, иногда помогал Мэй на работе, но все тщетно. Даже если днём ему кое-как и удавалось достаточно забить свою голову, то ночью мысли охватывали его с двойной силой. Эмоции, воспоминания, чувства. Все ударяло по мальчишке ледяной волной, не давая вдохнуть. Кошмары. Они, словно падальщики, клевали его растерзанное хрупкое тело, добираясь до сознания. И били по нему так больно, как могли. Из-за этого подросток почти не спал. Он не мог, зная, что стоит ему закрыть глаза, как он снова почувствует себя маленькой дрожащей зверушкой в руках дикого зверя. Да, в кошмарах был именно зверь. Не Тони. Как бы Питеру, если честно, иногда хотелось, чтобы это был он…Something blocking your reception It's distorting our connection
Но Питер старался, старался изо всех сил, скрывая, что с каждым днём краски этого мира для него сереют, смываются, смешиваются в грузный водоворот. Старался, ведь Мэй была рядом. Единственное, что у него осталось. От этого расстраивать тетю казалось сродни пытки. Мальчишка не хотел, чтобы в ее голове даже мысли возникали о том, как ему на самом деле плохо. Как тяжело ему было те два месяца, как сильно он страдал, и как же сейчас тяжело держать в себе всю эту боль, что так и норовит вырваться наружу, окропить всех рядом густой черной смолой, затечь в нос и рот, стекая по дыхательным путям и наконец перекрыть поступление воздуха. На этот раз окончательно.With the distance amplified Was it all just synthesized?
Подросток банально каждый день боролся с тем, чтобы не впасть в депрессию. А ведь ему просто было даже не с кем поговорить. Хотелось, чтобы кто-то выслушал его, на самом деле услышал и принял все то дерьмо, что сейчас черными шипами отравляет его душу. Просто понял, на самом деле, не осуждая. Чтобы не смотрел укоризненными взглядами, чтобы не было этой липкой мерзкой жалости и сожаления. Это было не нужно подростку. Он не хотел казаться ещё слабее. Единственное, что ему нужно было — это поддержка и забота. Понимание. Просто человек, кому можно было бы рассказать это все. Но таких людей не было. Мэй бы не вынесла всей той боли, что пережил ее мальчик. Да и вообще, последнее время женщина начала налаживать свою личную жизнь, часто ходила на свидания, поэтому парень не хотел ей мешать. А друзья были далеко, и Питер не смог бы понять, что они на самом деле думают. Чертовски, чертовски сложно и тяжело. Ночами мальчишка зарывался в пушистые одеяла, хотя ему и не было холодно. Просто так было ощущение, что он не один, что рядом кто-то есть, теплый и надёжный, обнимает нежно так и правильно. Прижимаясь ближе, подросток дышал часто-часто так, лишь бы сдерживать липкие горячие слезы. А иногда ему казалось, что это не одеяла, а чьи-то сильные, до боли знакомые руки обнимают его. Он буквально кожей чувствовал, как к спине прижимается чья-то крепкая, рельефная грудь и эти руки, со слегка шероховатыми, но такими горячими пальцами, проникают прямо под пижамную футболку; оглаживают нежную, бледную кожу, скользят, еле касаясь, по позвонкам, дотягиваются к выпирающим рёбрам и так удачно царапают их кончиками пальцев, что хочется поджать носочки и тихо заскулить. А когда эти руки крепко обнимают за талию, буквально вжимая в себя, вообще дыхание перестает быть важным. Малыш задыхается, фантомно ощущая чужие губы на своих плечах, горячее, обжигающее дыхание на шее и бедра, так правильно вжимающиеся в его ягодицы. Чувствует желание, что тугим узлом внизу живота скручивает все его естество, заставляя касаться себя. Постыдно так, грязно, при этом отчаянно желая ощутить вместо своих рук его. Черт. Он даже чувствует запах, запах его… его мужчины. Терпкий, мускусный, но такой приятный, что внизу живота сразу же теплеет, а слюна скапливается на языке…And now the silence screams that you are gone You've tuned me out
Забавно. И когда же он начал называть Старка своим мужчиной? Удивительнее всего, что это безумие обнимало его лишь редкими ночами, когда звёзды особо ярко сияли на небесном полотне. А днём Питер все также продолжал ненавидеть его. И бояться. Да, если бы этот наглый, опасный, сильный, умный… черт, не туда. Этот одинокий, брошенный, хищный мужчина не нашел его, не забрал, жизнь Паркера была бы лучше. Он бы не страдал ночами, не рыдал, кусая подушку, лишь бы скрыть отчаянные стоны и всхлипы. Не чувствовал бы себя живым трупом, будто бы часть его души вынули из бренного тела. Часть души просто осталась там, в замке, не так ли, Питер?I've lost your frequency
Зверь делал больно. Мучал его, не давал свободы, да черт, насиловал, имел, пользовался. Заставил познать все оттенки боли, физической и моральной. Тони кормил его, Тони заботился. Укладывал в кровать, укрывал, отхаживал, когда Питеру было плохо. Тони слушал, проводил с ним время, реально хотел быть рядом. Касался, так будоражаще и волнующе, как никто другой. Поддерживал. Да черт, Тони любил. И от этого хотелось биться головой об стену до появления кровавого месива. Ведь чувства были слишком противоречивыми. Он не простил, нет. И вряд ли простит. Но вот понять… Возможно, ему стоит на самом деле попытаться понять его… Несмотря ни на что, Питер осознавал. Его не отпустит, пока он сам не примет ситуацию. Ведь, к сожалению, ничего не прошло. А панический, жуткий страх перед зверем, так тем более. Паркер молился, чтобы, когда он просыпался, вскрикивая от очередного кошмара, Мэй не слышала. Сжимал зубами подушку, чтобы вода из глаз не текла так громко. Чтобы сердце не разрывалось так натужно. Ведь от этого было тяжелее всего избавиться. Возможно, когда-нибудь, парень и смирится с тем, что происходило в стенах замка. С лишением свободы, с беспомощностью. Но с тем, что с ним делал зверь — разве это возможно? Разве страх, стекающий по стенкам сознания, реально извлечь, выжечь оттуда? Первородная эмоция, самая сильная, на грани инстинктов. Та, что заставляет мальчишку оставлять ночью ночник в комнате включенным. Та, из-за которой Паркер так вздрагивает, когда кто-то касается его, или просто молча кладет руку на плечо. Та, из-за которой синяки — ставшие лишь серыми пятнами — продолжают фантомно болеть. Та, что заставляет ребенка просыпаться в холодном поту, когда Мэй проходит мимо его комнаты и половицы трещат, будто бы кто-то пытается войти в комнату. Как входил он. Это реально страшно. И Питер не знает, как с этим бороться. А сможет ли кто-нибудь понять его такого? Понять, как Тони понимал? И на самом ли деле Паркеру так нужно, чтобы его понимал кто-то другой? *** Питер пытается осмотреться по сторонам. Вокруг было темно, даже мрачно, так, что приходилось вытягивать руку, чтобы не натолкнуться на стену. Хотя, как оказалось, стен тут нет. Подросток вздохнул и начал пробираться вглубь пространства. Воздух казался густым и спертым, что каждый вдох приносил боль. Паркер не знал, где он. Не помнил, как попал сюда. Вроде бы, жизнь текла размеренным ручьем, а теперь — это. Казалось, что он идёт по липкой черной смоле, и с каждым шагом передвигать ногами было тяжелее. Хотелось схватиться за что-то руками — но опоры не было. Жутко. Сердце бешено билось в груди, будто бы сдавленное колючей проволокой — любой неосторожный вдох, и шипы войдут в нежную плоть. Мальчишка не мог сказать точно, в чем причина его страха. Просто дыхание сбивалось, а грудную клетку сдавливала нехватка кислорода. Ужасно. Будто бы какое-то шестое чувство подсказывает, что вот-вот произойдет что-то непоправимое. Будоражащее, заставляющее кровь бурлить. Питер чувствовал, что ещё буквально несколько тягучих секунд, и его жизнь изменится. Окончательно. Бесповоротно. Становится немного светлее. Ощущение, будто бы это звёзды слабо освещают это бесконечное пространство. Паркер поднял голову. Но вместо обычного звёздного неба взгляду предстали огромные звёздные галактики; планеты, сияющие своим светом; звёзды, такие близкие и яркие, что, казалось, можно дотянуться рукой. Света достаточно, чтобы осмотреться. Небо видно сквозь разлом в потолке. И это… замок? Мальчишка отшатывается, когда понимает, что снова находится в замке Старка. Только вместо привычной крыши в нем… дыра? «Нет, нет, нет… не может быть…» Паника, точно ядовитая змея, начинает оплетать внутренности, жаля самым страшным ядом — паническим страхом. Мальчишка не готов оказаться там, только не снова! Вокруг валяются обломки потолка, развороченная мебель, куски стен. А с открытого потолка сияют ярчайшие небесные светила. Пару шагов, и подросток понимает, что стоит посередине главного зала. По привычке переводит взгляд туда, где был камин — вздрагивает всем телом, открывая рот в беззвучном крике, и падает, как на ватных ногах, прямо на пятую точку. Прямо возле тлеющих углей лежат тела. В неестественных позах, выгнутые, будто бы позвонки сломались от натужных криков боли. Ужаса. Питер слишком далеко, чтобы рассмотреть, но очертания кажутся ему знакомыми. От этого хочется закричать, но слова будто бы исчезли, ухнули в желудок вместе с сердцем. На дрожащих ногах подросток ползет туда. С каждым шагом отчётливее начинает чувствоваться запах — мерзкий, густой запах жженой плоти. Гарь. Едкий запах разлагающихся тел. Паркера мутит, и он часто-часто дышит, чтобы не стошнило. Но от этого вонь впитывается в каждую клеточку тела ещё сильнее.There's something here that's broken There's something here with no end
Внутренний голос буквально вопит о том, что нужно убираться, бежать оттуда сломя голову, но парень продолжает ползти. Не смотрит, куда угодно, лишь бы не на тела. Ибо чертовски сильно боится увидеть. Наконец встаёт на ноги, чувствуя головокружение. Стоит, прямо перед горой тел. Смотрит себе под ноги невидящим взглядом. Но вот слабое свечение тлеющего уголька отражается — Паркер понимает, что прямо к его ботинкам что-то течет. Отшатывается снова, чуть ли не задыхаясь, когда чувствует медный терпкий запах. Кровь. Он стоит в чертовой крови! Сверху что-то с громким треском откалывается и падает на пол, поднимая огромные клубы пыли. Подросток отскакивает, вскидывая голову, и моментально жалеет. Ибо видит. Он, блять, видит. Видит, и кричит, громко так, надрывно, буквально заставляя лёгкие сжаться от боли. Но не такой сильной, как осознание. Это не просто тела. Прикрыв рот рукой, чтобы заглушить рыдания, мальчишка падает на колени. Родители. Мама и папа. Те прекрасные вспышки детства, родные люди, о которых он помнит гораздо меньше, чем хотелось. Те, чье присутствие он всегда чувствует в своем сердце. А теперь и видит. Два трупа. Окровавленных, грязных, измученных. И их пустые глаза. Именно такие, какие маленький Питер когда-то увидел в гробу. На похоронах самых родных людей…It's paralyzed It's in your eyes
Паркер не кричит, когда слышит их голоса: — Мы погибли, защищая тебя. От тебя было столько проблем, мальчишка! Обуза, жалкий выродок! — шептали голоса. Питер закрыл уши руками, но звуки все равно доносились, будто бы их водой заливали в уши. — Мы могли достичь ещё так многого! Если бы тебя не было! Не было-не было-не было! — и громким криком, заставляя зажмуриться: — НИКОГДА! Паркер падает на колени, задыхаясь от рыданий. Тело трясет от боли. Моральной, что будто бы сотни игл пронзают сердце, мучительно медленно, и снова быстро, на всю длину. Парень хрипит, сжимая руками грудь, ибо не может даже сделать вдох. Но следом доносится ещё один голос: — Задыхаешься? Хах, как же ты жалок, Питер, — голос дяди Бена. Подросток замирает, лишь горячие слезы градом текут по щекам. — Думаешь, мне легче было дышать? Когда меня проткнули ножом, когда я умирал! А что сделал ты? Ничего! Ты не спас меня, не остановил его! Ты, бестолковый ублюдок, не достоин жить! Я мог жить, а ты убил меня, убил-убил-убил! Питер уже не задыхается. Он падает на четвереньки, сжимая руками землю. Делает вдох, и слышит крик. Минуты нужны на то, чтобы осознать: это кричит он. Пока внутри все лопается от боли. Сердце болит, сердце сбивается с ритма, ухает так громко, что заглушает истошные рыдания.Cause I can feel your soul fade I can feel your heart change
— Больно тебе? А как было больно нам, когда ты нас бросил? — доносится голос его бывших лучших друзей. Неда и Мишель. Питер поднимает голову и видит их пустые, мертвые глаза, в которых даже нет зрачков. — Если бы ты был рядом, мы были бы живы! Это ты виноват, жалкий трус, ты! Ты-ты-ты! Сил нет уже даже на то, чтобы кричать. Слезы затекают в рот и подростку хочется захлебнуться ими. Солёными и горькими, что словно раскалённый металл, прожигают горло. — Это все из-за тебя, мальчишка! Мария и Ричард погибли из-за тебя, Бена не спас ты! Из-за тебя я лишилась семьи! — раздается крик тети Мэй. Паркер чувствует, как она ползет к нему, окровавленная, но в белоснежном ранее платье. С такими же пустыми глазницами. — Ты лишь мешал мне всю жизнь. Довесок, ты тянул меня ко дну! Если бы не ты, я была бы счастлива и здорова! Лучше бы ты не рождался! Никогда-никогда-никогда! Дышать уже нет сил. Перед глазами начинает темнеть, и Питер безумно рад этому чувству. Но даже темнота не хочет забирать его так просто — секунда, и он чувствует, как что-то острое впивается в плечо. Когти. «Нет-нет-нет…» — проносится в голове. Темнота превращается в до боли знакомое лицо. Но лишь наполовину. Правая часть выглядела как прекрасное лицо Старка, а левая… как морда настоящего ужасного зверя. Волка, искаженного яростью. С клыков капала слюна, прямо на футболку мальчишки. — Он убил меня. Зверь. Он вырвался и уничтожил меня! — рычит Тони, вызывая мурашки по спине парня. — Разорвал меня буквально на части, пронзил мое тело своими зубами! Убил, выгрыз сердце из груди. Но оно и так уже не билось! Ибо ты разбил его! Жалкий ребенок! Как я мог полюбить тебя! — глаза существа, что светились золотом, начали гаснуть, медленно превращая его в пустую, безликую куклу. — А ведь только тебе он был подвластен! Если бы ты не ушел, он бы не вырвался. Зверь подчинялся тебе, признал. А ты предал меня! Предал-предал-предал!It falls out of phase with mine While you oscillate inside
Это было последней каплей. Мальчишка хотел возразить, крикнуть что-то в ответ, но не мог. Не только потому, что слова застревали в горле, нет. Он на самом деле считал, что виноват. Питер верил во все, что слышал. Винил себя во всем, что происходило. Мысль о том, что это сон, появлялась в голове. Но была одна проблемка. Паркер не помнил, чтобы он ложился спать.Or is it only in my head?
«Лучше бы умер я…» — пронеслось в голове, прежде чем темнота окончательно сомкнулась над мальчишкой. *** Это не могло больше продолжаться. Мэй терпела, ждала, что все пройдет, но вещи не менялись. Когда Питер вернулся, женщина чувствовала себя самой счастливой. Ее мальчик, ее дорогой ребенок был снова рядом, смотрел на нее, улыбался, мило смущался, когда тетя то и дело пыталась прикоснуться к его голове, плечам, щекам или волосам — просто чтобы убедиться, что он действительно рядом. Женщина думала, что у нее развилась паранойя, но черт, это нормально. Она чуть не сошла с ума за то время, которое подросток был не рядом! Если бы не антидепрессанты, лекарства, которые притупляют чувства, и чего уж таить, алкоголь, Мэй реально бы не выдержала. Не знать, где и жив ли твой ребенок — это страшно. Но теперь он был рядом. Снова, и женщина больше никогда не позволит ему пропасть. Будет рядом, иногда будет слишком требовательной и назойливой, но Питеру больше ничего не будет угрожать. Когда вернулся дар речи, тетя подумала, что теперь в их жизни будет все хорошо. Страдания закончены, все налаживается. Женщина думала, что самой большой их проблемой будет ее тревожность и редкие приступы паники снова потерять племянника. Но она не учла, что Питер тоже может молча сходить с ума… Поначалу, она ничего не замечала. Мальчишка старался вести себя как обычно, но был тревожный и напуганный. Мэй думала, что это нормально, после того, что с ним произошло. Женщина не раз говорила с ним, надеясь, что разговоры помогут, и подросток постепенно начнет приходить в себя. Но становилось лишь хуже. На первый взгляд Питер вел себя как обычно, нормально. Поэтому женщина постепенно расслабилась. Пока в глаза не начали бросаться детали. Подросток сильно похудел. Одежда висела на нем, лишь подчёркивая худобу. И ее было слишком много, этой одежды. Мальчишка кутался, надевая штаны и кофты с длинными рукавами, даже если было слишком жарко. Будто бы не хотел показывать свое тело. На уговоры тети раздеться говорил, что так ему комфортнее. Почти все время Паркер проводил на крыше, либо в своей комнате за закрытой дверью. Он не горел желанием гулять, общаться с кем-то или даже банально ходить на речку. Просто сидел и, — когда Мэй заглядывала к нему, она видела, — смотрел в одну точку. Это пугало. Так же точно, как и развившаяся у Питера боязнь прикосновений. Нет, они не были ему противны или что-то типа того. Но стоило женщине коснуться его резко, или когда тот не ожидает — мальчишка дергался, покрываясь мурашками и вздрагивал, как от удара. Или если Мэй резко, без стука входила в комнату, подросток сразу же сжимался, воровато оглядывался и в его глазах плескался самый настоящий страх. Видеть это было ужасно. Мэй даже думать не хотела о том, что с ее бедным мальчиком делали там. И кто. Но самый ужасным было то, что Питер кричал по ночам. Чуть ли не каждый день, его то разрывало от рыданий, хриплых и таких отчаянных, то Мэй приходилось будить его, испуганного, в холодном поту от криков, которыми он разрывал свое горло. Каждый раз сердце женщины сжималось. Она готова была своими руками разорвать тех, кто сделал с ее мальчиком такое. Конечно, Мэй догадалась, что Питер что-то скрывает. Что помнит больше, чем говорит. Но как бы она не пыталась узнать, выпытать — парень не признавался. Последней каплей стал сегодняшний вечер. Женщина возвращалась домой с дежурства в больнице. Но стоило ей открыть дверь, как громкий крик заставил ее замереть в ужасе. Питер. Мэй сразу же бросилась к нему. Но мальчишка не спал, точнее, не был в кровати. Он сидел за столом на кухне, в неестественной позе и просто трясся, крича и глотая громкие всхлипы. Женщина сжала руками его плечи и начала ощутимо тормошить. — Питер! Милый, боже, очнись! Питер! — подросток начал мотать головой и жмуриться. Мэй увидела, что его щеки мокрые от слез. — Питер, ну же! Слова не помогали, и женщине пришлось идти на крайние меры: шумно выдохнув, она несколько раз ощутимо шлепнула парня ладонью по щекам. Наконец, тот начал просыпаться. — М-мэй? — осипшим от криков голосом прошептал мальчишка, проморгавшись. Остатки снова все ещё оседали на веках — он уже и не ожидал увидеть тетю живой. — Да, милый, боже, как же ты меня напугал! — прошептала тетя, нервно поглаживая подростка по голове. — Снова кошмар? Питер, наконец осознавший, что это был лишь сон, кинулся к женщине и заключил ее в отчаянные объятия. Хотелось просто разрыдаться на ее плече, но ещё сильнее пугать тетю своим состоянием не мог. Он должен быть сильным.Castaway My cries are blocked by the horizon
— Все хорошо, ребенок, это был просто сон, — успокаивающе шептала женщина. — все закончилось… закончилось… Одинокая горячая слеза всё-таки упала на бледную щеку. Как один человек может выдерживать в себе столько боли? Теплые руки Мэй на его спине помогают хоть немного начать дышать. Но мальчишка понимает — как не оттягивай истерику, ее не избежать. Мягко отстраняет руки женщины, неловко улыбается, пытаясь успокоить ее и нервно кусает губы. — М-мне… мне нужно умыться, Мэй, я… — Иди, малыш, — понимающе улыбается женщина, скрывая под улыбкой, как сильно обливается ее сердце от боли. Делает вид, что ей не больно от того, что ее малыш что-то скрывает. — А я пока что сделаю тебе чай с ромашкой. Мальчишка натянуто улыбнулся и поспешил в ванную комнату. Прикрыл за собой дверь и включил воду. Дрожащими руками опёрся на раковину, смотря в зеркало. В отражении увидел лишь перепуганного бледного мальчишку, с опухшими, налитыми кровью глазами и дрожащей нижней губой. Это было слишком. Ему снились кошмары и до этого, но такой — впервые. Питер до сих пор дрожал, а стоило вспомнить суровые лица самых важных людей — ноги подкашивались от ужаса. Самое ужасное, что подросток реально считал себя виноватым. Будто бы этот сон — проекция его подсознания. Словно кто-то заставил его с головой окунуться в его переживания, столкнуться со своими самыми глубокими страхами.Suffocate I was doing this all for you
Тони. Эти чёртовы мысли и сны пугали. Ведь, как бы парень не пытался прятать это в себе — он боялся, что своим уходом убьет мужчину. Или позволит зверю убить его. *** — Питер, я… — Мэй резко открыла дверь и вошла в ванную. Стоило ей это сделать, как Питер, не ожидавший ее появления, вскрикнул, вздрагивая всем телом и упал на колени, когда страх пронял каждую клеточку его тела. Мэй наблюдала за этим, сдерживая крик отчаяния глубоко в груди. Это было слишком. Последняя капля. — Питер Бенджамин Паркер, ты сейчас же рассказываешь мне то, что с тобой происходило все эти два месяца, — тоном, не терпящим возражения, произнесла женщина. — И даже не пытайся снова обмануть меня! У тебя пять минут, жду тебя в комнате. Ослушаться было себе дороже. Мальчишка и сам понимал, что так реагировать — ненормально. Но с собой поделать ничего не мог. Страх был сильнее. Постояв пару минут с головой, опущенной под ледяную воду, подросток смог обуздать свои нервы и начал дышать. На деревянных ногах он вышел к Мэй. Сел на диван, стараясь не обращать внимание на успокоительное в бокале тети — что выглядело точь в точь, как глаза Старка. И пахло коньяком. — Молодой человек, я вас слушаю. Паркер молчал. Нельзя было Мэй знать это все, никак нельзя! Но он понимал, что вряд ли сейчас сможет придумать аргумент, который убедит тетю оставить эту тему. Его снова мелко потряхивало, но на этот раз от волнения. — Питер, я жду! — напряжённо продолжила женщина. Но парень не мог вымолвить и слова. Лишь сидел, опустив голову, и взглядом гипнотизировал свои колени. — Дорогой, я понимаю, что ты можешь не доверять мне в чем-то, либо же не хочешь расстраивать, но я так больше не могу! Я каждый день вижу, как ты мучаешься, как испытываешь последствия чего-то… А я не могу тебе помочь, просто потому, что не знаю, как! Скажи мне, пожалуйста. — Я н-ничего не помню, Мэй… Правда, — конечно, тетя не поверит, но не попробовать он не мог. — Не ври мне! Ты думаешь, я слепая? Не вижу, как ты шарахаешься от каждого звука? Как плачешь по ночам? Как кричишь от кошмаров? Питер, уже почти месяц прошел и… — Что? Месяц? — глухо повторил мальчишка. Месяц. Неужели, неужели на самом деле прошло так много? Так почему Питеру казалось, что прошло лишь пара дней… Последнее, что он четко помнит, это как доставал цветок из рюкзака в день своего возвращения, как прятал его под матрас Мэй и надеялся, что это поможет. А дальше туман… — Да, Питер, месяц. И каждый Чертов день этого месяца мое сердце разрывалось от боли. Прошу, дорогой, поделись со мной… Шестерёнки усиленно крутились в голове подростка. Проблема была в том, что он не умел отказывать тете. С самого детства он привык беспрекословно слушаться ее, делать все, лишь бы не расстраивать. И теперь он сам является причиной ее переживаний. От этого хотелось пойти и долго биться головой об стену! Но хуже делало другое. И самому Паркеру безумно хотелось выговориться. Поделиться своей болью с кем-то родным, с тем, кто поймет. Ведь с каждым днём этот мучительный клубок собирался все больше, обматываясь вокруг горла и не давая дышать.I'm in the shallows Stuck in the gallows
— Хорошо, Мэй. Я расскажу, — согласился парень. Всю информацию он бы не выдал ни при каких условиях, но часть рассказать можно. — Но я правда не помню всего. В голове мелькают обрывки воспоминаний, хаотично, и я не знаю… не знаю. — Милый, расскажи, как есть, — тихо прошептала тетя и сжала его ладонь в своей. — Когда я пришел в себя в первый раз, я понял, что нахожусь в каком-то огромном доме. Он был похож на… замок. В таком же стиле и вообще. Мне выделили комнату, меня даже кормили, — рассказывал Питер. Он старался сильно не погружаться в воспоминания, чтобы не бороздить старые раны. — Там был робот, он следил за мной… И за мной наблюдали через камеры, хозяин дома. Я видел его не так часто, он будто бы скрывался. По началу все было нормально. Возможно, они проводили какой-то эксперимент, не знаю. Но все изменилось, когда я попытался сбежать… Парень прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Его снова потряхивало, стоило вспомнить тот день. — После этого он будто бы обезумел. Слетел с катушек, — дрожащим голосом продолжил Паркер. — И я почувствовал обратную сторону медали… — Он, он бил тебя? — взволнованно спросила тетя, сдерживая слезы. — Да… и нет, не знаю, наверное… Я мало что помню. Просто было больно. — Ох, мой бедный ребёнок… Как ты пережил это? — Я не знаю, Мэй, — честно произнес племянник, чувствуя, как слезы прожигают глаза. — Я даже не знаю, почему меня отпустили… Как все это закончилось… К сожалению, он помнил все. И слишком хорошо. Каждое воспоминание. Каждое касание зверя. И Тони. И это прощание, разрывающие сердце обоих.I tried to save you now I'm swallowed You wanted war
— Мы справимся с этим, малыш… Справимся. Я рядом, и я больше не позволю никому причинить тебе боль. Поверь мне, прошу. — Я верю, верю… «Верю тебе, Мэй. Но больше не верю в себя…»I am the war! I alone!
*** — Питер, мне нужно тебя кое с кем познакомить, — за завтраком проговорила Мэй, когда в дверь постучали. Парень напрягся, не зная, чего ожидать. Весь вечер они с тетей провели в обнимку, позволяя себе выплакать всю свою боль. А утром Паркер проснулся один, женщина куда-то ушла. — Я долго думала, как помочь тебе. И, кажется, нашла человека, который поможет нам разобраться со всем этим. Дверь открылась и на порог зашёл высокий широкоплечий мужчина. Одет он был в форму, а светлые, немного завитые волосы прикрывала фуражка. Сняв солнцезащитные очки, он обворожительно улыбнулся Мэй, после чего перевел взгляд на подростка. Пару секунд просто молча смотрел так, что Питер чувствовал его взгляд глубоко под кожей. После чего снял фуражку и, наконец, представился: — Доброе утро, меня зовут Стив Роджерс. Я шериф соседнего городка, Бэйкон Хиллроуз. — З-здравсвуйте, — неуверенно ответил мальчишка, смеривая мужчину хмурым взглядом. — Надеюсь, ты будешь хорошим мальчиком, и расскажешь мне все, что помнишь, — с лёгкой улыбкой произнес мужчина, после чего сразу же сделался серьезнее: — Ведь тварей, что делают такое с ним в чем не повинными детьми, нужно наказывать. *** — Алло, Баки? — Стив вышел на улицу, давая возможность Паркерам поговорить между собой. — Кажется, я нашел того, кто приведет нас к нашему зверю.I am the war! I alone!