Three days Grace - Get out alive If I stay, it won't be long Till I'm burning on the inside If I go, I can only hope That I make it to the other side If I stay, it won't be long Till I'm burning on the inside If I go, if I go
Тот день, когда Паркер назвал себя послушной сукой, а потом равнодушно отсосал Старку, изменил всё. В растерянности покидая комнату, Тони имел неосторожность обернуться и заглянуть мальчишке в глаза ещё до того, как тот успел натянуть апатичную маску. Заглянул и потерялся. В глазах Питера было столько плохо скрываемой боли, отчаяния и обречённости, что у мужчины перехватило дыхание. Что-то сжалось в сердце в этот момент, сжалось так сильно, что зверю стало больно. А потом сразу же отпустило, будто бы обрываясь. Как последний тромб, сдерживающий сердце в темной холодной клетке ребер — ещё секунда, и всё закончится. Но вместо остановки сердца Старк почувствовал резкий прилив жгучей боли в голове. Судорожно захлопнув дверь, мужчина, почти что ослеплённый болью, помчался вниз. Голова кружилась, боль, словно пальцы железной перчатки, сжимали виски, а в ушах стоял гул, будто от тысячи голосов. Еле спустившись, Тони ввалился в свою мастерскую и упал на колени, яростно сжимая взрывающиеся вспышками огня виски. В горле пересохло, а в ушах на секунду стало тихо так, будто в вакууме. А потом, почти что сразу, сознание взорвалось тысячью воспоминаний. Густые, липкие, они утягивают мужчину, и он проваливается — стремительно так — будто в зыбучие пески. Мальчишка… Питер Бенджамин Паркер… Отважный ребенок, желавший спасти единственного родного человека так сильно, что дважды рискнул своей жизнью. Из-за цветка. Не боясь даже его, Тони, ужасного зверя. Ребенок, брошенный, до безумия одинокий и недолюбленный, с глазами — чёртовыми омутами цвета теплого молочного шоколада — полными боли и отчаяния. Парнишка, вздрагивающий от каждого взгляда Старка, жадно жаждущий свободы, но на самом деле так боящийся её получить… Дикий дворовой кот, который шипит на каждого, кто хочет погладить, но на самом деле так сильно нуждается в любви и понимании… Хочет тепла. Подросток, который храбрился, сторонился мужчины, ненавидел его, но потом так отчаянно жался к его сильному телу, терялся в объятиях, растворялся в глазах Тони как кусочек талого шоколада в горячем крепком эспрессо. Который с неподдельным восторгом и благоговением в глазах буквально жил в мастерской Старка, внимая каждому его слову, изучая изобретения того с таким упорством, что у самого мужчины перехватывало дыхание. Пацан, который с силой сжимал плечи Тони, смотря в его глаза с пониманием и немой поддержкой, когда зверь изливался ему, открывая свою душу. Тот, кто готов был принять мужчину таким, какой он есть… Но после этого предал его, предал всё то, что между ними было, голыми руками вырвал железное ранее сердце мужчины из груди, отрывая от всех проводков и кинул на пол, чтобы растоптать. Сбежал тогда, когда Тони был готов полностью открыться ему, отдать всего себя…No time for goodbye, he said As he faded away
«Ах, конечно, кому же нужен изуродованный зверь с чёрной душой? Правильно, никому…» Да, Старк вспомнил его, вспомнил всё, что между ними было. Вспомнил, как вбежал в замок, бросив охранять цветок, буквально нутром почувствовав дикую опасность. Думал, что что-то с Питером, что с его малышом что-то случилось, ему грозит опасность… Но, как оказалось, она грозит никак не мальчишке. А самому Тони, сердце которого буквально треснуло от боли, когда Паркер беспечно выпрыгнул из окна его спальни и помчался прочь… Прочь от мужчины, который полюбил его так сильно, что был готов ради него на все. Открылся ему, вверил дрожащее кровавое сердце в бледные хрупкие ладони. Который готов был даже пожертвовать цветком, от которого зависит его жизнь. Но Паркер даже не попытался удержать его, равнодушно выпустил из рук, наблюдая, как кровеносный сосуд падает на холодный кафель, разбиваясь… Больно. Стало безумно больно, когда все надежды, вся вера и мечты превратились в прах, развеявшись по ветру… Ведь Старк так надеялся, так мечтал о том, чтобы хоть кто-то в этой чёртовой жизни принял его, принял таким, какой он есть и на самом деле полюбил. Не за деньги, не за красивое ранее лицо, ни за признание, а просто за то, какой он есть. И мужчина верил, что этим единственным человеком станет Питер. Малыш с глазами цвета молодой коры, политой липким медом; с нежными розовыми губками — точно лепестки лилий, и мягкими кудряшками, цвета горького эспрессо. Нежный, ранимый, до безумия хрупкий и родной — но сделавший так больно, что сознание мужчины помутилось. Не принял, не полюбил, не понял… Предал, бросил, сбежал.Don't put your life in someone's hands They're bound to steal it away
«И ведь заслуженно, не так ли, Старк?» Конечно заслуженно, ведь кому нужно такое чудовище, как он? «Никому…» От этого поступка стало так больно, что виски сдавило будто бы давлением воды, в глазах потемнело и ноги подкосились. Мужчина осел на пол, сжал голову руками, а после — после ничего. Пустота. Вакуум. Темнота. Все чувства обнулились, воспоминания стёрлись. Зверь взял контроль. *** А потом, после всего, точно волной ледяной воды, Тони накрыло другими воспоминаниями. Теми, которые навсегда теперь выжжены на его веках, и которые мужчина предпочел бы умереть — но не видеть. Пускающими холодные мурашки по спине, сжирающие заживо, холод, леденящий душу, замедляющий дыхание. Обрывками, он вспомнил всё: как гнался за бедным мальчишкой, как перекрыл ему пути к отступлению, как навис над испуганным ребенком и вселял ужас; вспомнил, как, затуманенный болью и яростью от предательства, срывал с Питера одежду, обнажая его хрупкое фарфоровое тело, как касался, сжимал, прижимал ближе — пачкал, осквернял ребенка своими грязными животными касаниями, своей похотью, желанием; услышал, как Паркер кричал, умолял отпустить, как рыдал, истекая солёной водой, рвался из последних сил, но зверь не отпускал. Он лишь брал, брал свое, брал так грубо, так жестоко, жадно, ощущая животное желание, дикий голод именно к этому телу, именно к этой душе. Он, Тони, любил мальчишку. А зверь его желал. Тони не удалось добиться… А зверь взял, взял больно, грубо, жестоко. Воспоминания, политые кровью; хрупкое идеальное тело в синяках и ссадинах, слезы, жалобные всхлипы; жаркое, тугое и горячее нутро… кровь мальчишки, смягчающая толчки. Взял, отымел, грубо пометил и бросил… Благо хоть в замок принес. И потом, на протяжении целого месяца брал снова, раз за разом, не жалея, не дав привыкнуть, грубо, так, как хотел зверь… Измучал бедного ребенка так, что тот сломался. Лопнул, не выдержал… Закрылся в себе, но, все равно, не поддался и не признал. Гордый. Сильный. Блять. Вспышки воспоминаний исчезли так же неожиданно, как и появились. На пару секунд Старк просто не мог пошевелиться, ибо все его тело сдавило невыносимой жгучей болью. А потом пришло полное, окончательное осознание. Он сделал это, сделал с маленьким, невинным ребенком. Любимым. Родным… — Мудак, боже, какая же я сволочь, тварь… — утробно зарычав, мужчина резко вскочил с пола и дрожащим пальцем коснулся кнопки на своих часах. Секунда, и его руку обтекла броня, красная, как перчатка — прототип, пока что пробная версия, незаконченная, непроверенная. Не обращая на это внимание, не своим голосом Старк приказал: — ПЯТНИЦА, мощность на максимум! — секунда, и сенсор на ладони загорелся белым, перчатка вздрогнула и луч мощной энергии устремился вперёд прямо с репульсора — прямо на столы, полные техники, чертежей и экранов. Выстрел, ещё один, ещё. Уничтожая всё, что перед ним, разрушая свою мастерскую, всё, до каждого электрода созданное своей рукой, все разработки, компьютеры, технику. Заполняя комнату дымом, вспышками света, искрами и запахом гари сожженных проводов. Ещё раз, и ещё, уже в стену, норовя пробить, но мощности не хватает. Перчатка медленно гаснет, и Тони остаётся лишь утробно зарычать, громко, дико, выпуская всю свою боль наружу. Кинуться к стене и со всей силы бить кулаком в перчатке по твердым кирпичам, удар, ещё и ещё один, сильнее. Не заметить, как перчатка обратно собирается в часы и вот уже голый кулак рассекает стену. Удар, боли не чувствуется, и это бесит, злит до дрожи. Ибо нужно, ибо заслужил, хочет боли, но её нет… Кровью на стене, костяшки в мясо, разбив в кровь, но продолжать, пока рука не онемеет и не перестанет двигаться. Упасть на пол, свернуться в клубок и просто завыть, по волчьи, протяжно, громко так… Кричать, но голос уже сорван, хрипеть, понимая, что по щекам солёная вода. Зарыдать так, как не мог уже очень давно. Как тогда, после смерти родителей…. Ибо больно, так, блять, больно, что нельзя. Не можешь по-другому, никак… Дрожать, ведь сердце разрывается, снова в груди зияющая дыра, горит огнем, плавит внутренности…Don't hide your mistakes Cause they'll find you, burn you
Снова не смог, снова не спас, не защитил… И ещё и сам причинил такую боль своему мальчику, милому, родному малышу… Сам убил его любовь. А ребенок разбил его сердце. Как же, блять, иронично… *** Неизвестно, сколько времени прошло перед тем, как Тони пришёл в себя. Именно в себя, потому что зверь боролся, пытался вернуть себе власть, рычал утробно, но стоило мужчине на секунду вспомнить испуганные мокрые глазища его мальчика, его маленького Питера, как внутри сразу же все переворачивалось. Просыпалась ярость, тёмная, густая, обволакивающая внутри всё горячей волной, а вместе с ней и ненависть к себе. Такие человеческие чувства. И зверь отступал, недовольный, забивался в угол, обманчиво прикрывал глаза. Нет, он не исчез, он прямо там, внутри, дышит горячим дыханием в спину, обжигает, следует по пятам, как массивная тень, давит когтистой лапой на грудную клетку — не продохнуть. Но подчиняется, пока что подчиняется. Старк не знал, что делать. Впервые за 200 лет с ним такое происходит. Зверь никогда не брал контроль так надолго, никогда не отключал чувства окончательно, никогда не был сильнее. И теперь мужчина не мог полностью быть уверен в себе, да черт, совершенно ни в чем не может быть уверен! И, если честно, ему было страшно. Впервые за столько лет. Энтони Эдвард Старк боялся сам себя. *** Алкоголь притуплял чувства, но не отвращение к самому себе. Тони сидел на полу в своей мастерской, лениво обводя взглядом то, что от нее осталось. Сожженные чертежи, схемы, обломки столов, раздолбанные гаджеты… Запах гари и палёной резины. Местами выбоины в стенах. Даже ПЯТНИЦА молчала. А, возможно, мужчина и повредил её во время этой своеобразной истерики, он не знал. Но проверять, почему-то, не хотелось… Ему не было жалко своих творений, нет. Более того, он даже не думал о том, что собственноручно уничтожил то, над чем работал последние несколько десятков лет. А так же и эскизы своей брони… Это всё было не важно. Значение имело лишь то, что он сделал с ребенком. Со своим малышом, доверчивым котёнком, не знавшим любви и ласки… Невинным, нежным. Да черт, он сам вытрахал из него всю эту невинность, причем во всех смыслах! Взял силой, пользовался почти месяц, имел как хотел, совершенно не думая о чувствах пацана. Ранил, кусал, рвал, но не останавливался. Да, это был не он, это был зверь, которого сам Паркер-то и выпустил… Но какая нахрен разница? Он, Тони, сделал это с ним. И теперь мальчишка никогда не простит его… «Какое прощение, Старк, ты вообще о чём? — рыкнул зверь. — Да он теперь ненавидит тебя всей душой, презирает, боится до дрожи! Внутри. А снаружи пацан просто закрылся. Замкнулся в себе, и всё это из-за тебя!» Зверь был прав. Тони виноват во всем сам и никакого прощения он не достоин. Да черт, он настолько возненавидел себя за содеянное, что банально не хотелось жить. Не заслуживал он существования, зная, что натворил. Ведь это всё равно не жизнь! И даже не существование, просто чертово выживание. Один, медленно сходит с ума… Смысл жить, если ты не нужен никому? Если ты навсегда обречён быть один, гнить в пустом замке? Ведь даже если его маленький оленёнок с тёплыми карими глазами не смог принять его, то не сможет больше никто. Но, опять же, останавливал тот же Питер… Да, мальчишке стало бы лучше, если бы Старка не было. Но тот не имеет право ничего с собой делать, пока не убедится, что парнишка в порядке. По крайней мере в безопасности… А рядом со зверем в безопасности он быть не мог. Решение пришло быстро, но очень больно-больно, сжимая сердце ледяными пальцами — мальчишку нужно отпустить домой.Then he said If you want to get out alive Run for your life
От этой мысли зверь испуганно дернулся и тихо заскулил где-то у живота. Тони напрягся, так как раньше никогда не испытывал подобных эмоций от второй части себя. «Неужели… Неужели он боится потерять Питера? Потерять свою пару…» Тут пришло осознание — зверь ведь действительно мог убить мальчишку. За то, что тот оттолкнул пару. Более того, он должен был убить его… Но не убил. А просто брал его раз за разом, пытаясь овладеть его телом, раз не смог добиться души… — Питер нужен тебе… — тихо, удивлённо прошептал Тони, — нужен так же, как и мне… Ох. Пазлы, хаосом заполнившие сознание мужчины, наконец сложились в более или менее ясную картину. Зверь взбесился из-за того, что малыш не признал их. Зверь всегда ранее был спокоен, хладнокровен и жесток… Но в этот раз было по-другому. Тот испугался, испугался потерять мальчишку, лишиться родной души. Вот почему он стал сильнее Тони. Вот почему подчинил мужчину себе. Страх делает сильнее, не так ли? Вот только сильнее он сделал зверя. Настолько, что сам Тони теперь боится его, боится себя. Ведь правда, они, несмотря ни на что, одно целое. Зверь согласно рыкнул, заставляя мужчину усмехнуться. И он, кажется, знает, что нужно, чтобы раз и навсегда усмирить монстра внутри себя. — Питер. Если он признает нас, нас обоих, то только тогда ты успокоишься… Мальчишка. Ребенок. Только он может приручить тебя, не я… На это зверь промолчал, лишь подтверждая догадки мужчины. Но Паркер не принял его ранее, и после всего содеянного не примет никогда. Поэтому так необходимо отпустить малыша. И как можно скорее. Как бы больно ни было.If you want to get out alive Run for your life
*** После того, как Тони сказал подростку, что отпустит, тот даже не дрогнул. Казалось, что Питеру было всё равно. Он молча выслушал, даже не поднимая глаз, а после тихо хмыкнул. И мужчина просто ушёл, пораженный, ибо он не знал, что делать. Решиться прийти к малышу это вообще было одно из самых сложных решений, которые он принимал в своей жизни. Неделя потребовалась, чтобы он уговорил себя на это. Ведь увидеть, на самом деле увидеть — не в воспоминаниях — что он сделал с ребенком, было мучительно больно. Захотелось задушить себя собственными же руками, которыми он и калечил бедного мальчишку. Бледный, испуганный, как Млечный путь усыпанный фиолетовыми синяками и ссадинами. До безумия красивый даже такой… Родной. Несреагировавший даже на то, что Старк пообещал отпустить его домой. Сломленный, лишенный надежды. Его пустой взгляд Энтони долго выдержать не смог. Снова позорно сбежал, закрывшись в мастерской ещё на сутки. Рефлексия, самобичевание, ненависть и литры алкоголя — то, чем топил себя мужчина эти сутки. Потому, что хоть немного трезвости в сознании — и Старк снова начинал ненавидеть себя. Винить буквально во всем, в каждой чертовой секунде бытия. А ненависть эта делала его, Тони, слабее. Соответственно, зверя — сильнее. А этого допускать было нельзя совершенно, ни за что, нет. Лишь на следующие сутки мужчина нашел в себе силы и смелость снова подняться к мальчишке. ПЯТНИЦА услужливо сообщила, что тот почти не ест и не встаёт с кровати почти весь этот месяц. Решившись, мужчина дрожащими руками приготовил завтрак для ребенка, взял тёплое молоко и пошёл наверх, игнорируя дрожащие колени. Да, даже ему, Энтони Эдварду Старку бывает страшно. И сейчас он снова должен будет взглянуть своему страху в глаза. Заходит, не стучась. Ибо ребенок вряд ли воспринял бы стук серьезно, не как издевательство. Паркер лежал на кровати, одетый в одни черные джинсы и смотрел в потолок. Руки сложены на животе, кончиками пальцев касаясь острых ребер, что вот-вот прорвут кожу. Старк зашёл внутрь и прикрыл за собой дверь. Мальчишка даже не шелохнулся, а вот сердце Тони забилось в разы быстрее, и во рту резко пересохло. Сглотнув, тот сделал ещё шаг вперёд и замер в метре от кровати, не решаясь подходить ближе. — Питер, можно? — спросил мужчина, отмечая, что голос прозвучал слишком хрипло. — Вы уже зашли, — после небольшой паузы монотонно произнес подросток. — Я принес тебе завтрак, — отозвался Старк и поставил поднос на тумбочку. — Спасибо, я не голоден. — Питер… — выдохнул мужчина и замолчал, не зная, что сказать. — Малыш, мы можем поговорить? На секунду, буквально на одну секунду он заметил, как вздрогнул мальчишка от этого прозвища. И как после его губы растянулись в ломаной, натянутой улыбке, и сам он приподнялся на локти, наконец устремляя свой безразличный взгляд на мужчину. — Ну что вы, Мистер Старк, вы же явно не говорить сюда пришли. Что на этот раз? Снова трахните меня? Хотите мой рот или зад? А? Тони стоял, как громом пораженный. Впервые в ясном уме он видел парнишку таким: острым, колким на слова, так и сочится сарказмом. Реально напоминающий мужчине всех тех девиц лёгкого поведения, с которыми он имел дело в прошлом. Но единственным отличием было то, что за пеленой пустоты в прекрасных янтарных глазах была боль, да такая густая и темная, что вышибала весь воздух из лёгких Старка. — Малыш, что же я с тобой сделал… — прошептал Тони и на дрожащих ногах сделал шаг ближе. Мальчишка, словно по сигналу, дернулся назад, как от огня. Подтянул под себя ноги и посмотрел на мужчину так, что ноги у того подкосились. — Н-не называйте меня так! — прошипел, смотря из-под лба. — Ребенок… — И не смотрите так! Не смотрите на меня так, как смотрел он! — выкрикнул, на эмоциях, кусая свои тонкие губы. «Защита, плотина, прорывается…» Мужчина, не заметив, как ногти переросли в когти, сжал кулак так сильно, что алая капля упала на пол. Тони понял, понял о чем говорит малыш. Поэтому поддался и на дрогнувшим ногах упал на колени перед кроватью. — Питер, это я… Это не зверь, это я, Тони! — тихо, шепотом, чтобы не спугнуть. — Нет, я не верю вам! Вы снова пытаетесь меня обмануть, снова хотите воспользоваться! Придумываете эти жестокие игры… — шептал мальчишка, захлебываясь словами. — Разве вам мало мучений? Или вы мстите за то, что я теперь другой! Что, не интересно ломать сломанного? — Ребенок, успокойся, прошу тебя, послушай! — повысил голос мужчина и Питер вмиг испуганно затих. Какой бы апатией не сковало его тело, страх, хоть и не такой сильный, как раньше, остался. — Зверь взял надо мной контроль. Это он делал с тобой все эти ужасные вещи. Я не мог его остановить, я вообще не знал о том, что в замке кто-то есть… — резко затихнув, мужчина замолчал, опустив голову, и тихо прошептал: — прости меня, ребенок… Это всё моя вина. Я не должен был допустить, выпустить его. Прости, Питер! Паркер молчал. В голове судорожно крутились шестерёнки, переваривая информацию. С одной стороны он осознавал, что это может быть очередная жестокая игра зверя. А с другой понимал, что зверь ни разу за этот чертов месяц не смотрел на него так, как смотрит сейчас Старк. С болью в глазах, густой, липкой; с ненавистью к себе, с сожалением и такой осязаемой мольбой, что хотелось поверить. Поверить, не простить, нет. Простить за такое невозможно, не простит никогда! Но вот поверить… Проблема лишь в одном. Апатичная кукла Питер Паркер, сломанная игрушка с порванным ценником, больше не умеет верить. Дрожащие тонкие губы прошептали: — Уходите, прошу… Тони поднял на него загнанный взгляд, понимая, что ребенок не верит. Зверь внутри тихо проскулил, ощущая волны страха и разочарования, исходящие от подростка. Казалось, сам Старк тоже не далек от того, чтобы проскулить и самому. — Завтра вечером я отведу тебя домой. Ты больше никогда не увидишь меня, малыш, обещаю, — произнес мужчина, смотря в самые любимые глазища, блестящие от сдерживаемых слез. Выложил свой последний козырь, надеясь хоть на что-то… — Я отдам тебе цветок и вы с твоей тётей заживете так, как ты хотел. Питер почувствовал, как внутри него что-то дрогнуло. Да так громко, что захотелось поморщиться. Он не знал, можно ли верить зверю, не знал, правду ли он говорит. Подросток знал лишь одно — цветок — самое дорогое, что есть у Тони. Он готов защищать его ценой жизни, а теперь… А теперь третий раз собирается отдать его ему, Питеру. Зверь не смог бы это сделать. А Тони… — Докажи мне, что это ты… — тихо, на грани слышимости прошептал мальчишка и по его щеке впервые за долгое время покатилась одинокая слеза. — Тони… Это надрывное, такое полное слепой робкой надежды «Тони» резануло по сердцу мужчины и он, не сдержавшись, положил руки на колени вмиг напрягшегося парня, притянул его к себе ближе и отчаянно уткнулся лицом в его голый живот. Зажмурился, как слепой зверь и потеря носом об нежную, бархатную кожу. После и щекой, слегка царапая жёсткой бородкой, и тихо проскулил. Проскулили. Вместе со зверем. Питер, явно не дыша все это время, задрожал так сильно, что пальцы чуть не порвали простыни. Впервые за долгий месяц касания к его телу были не грубыми, пошлыми, а нежными, до боли отчаянными, искренними. Не шевелясь, он чувствовал, как мужчина вжимается лбом в его живот и замирает, после чего шумно втягивает воздух, дышит им. Доверительно. Как верный зверь показывает свою преданность хозяину. Зверь. Зверь внутри Тони позволяет это сделать. Мысль об этом вызвала ещё одну слезу по бледной щеке и вкровь прокусанную губу. *** Нет, Питер не признал Старка и не простил его. И никогда, ни за что не простит, но… но он лишь дал мужчине шанс доказать, что это он. Тони. А не зверь. Энтони ушел, только когда дождался обещания от парня о том, что тот съест хоть что-то. Мальчишка не хотел, да и голоден не был, но мысль о том, что Мэй увидит его таким, заставила дрогнуть. Женщина сознание потеряет, если заметит, как он похудел. Поэтому, не чувствуя особо вкуса, Паркер впихнул в себя яичницу и выпил молоко. Все же, плохо после еды ему не стало. «Возможно, потому, что готовил Тони, а не робот?» Весь оставшийся день парень пролежал на кровати, безразлично исследуя взглядом потолок. Но это было снаружи. Внутри подросток медленно сходил с ума, метаясь по задворкам своего сознания. Верить мужчине было нельзя. Он понимал, что если хоть на секунду на самом деле допустит то, что это настоящий Тони и он на самом деле сожалеет, то все стены, которые он так старательно строил, плотина, сдерживающая его чувства — все исчезнет, прорвется, уничтожится. Эта апатия была самым искусным подарком; пустота, равнодушие ко всему и своеобразная свобода — это было спасением для мальчишки. Спасением от всего того ада, через который ему пришлось пройти. Но он даже допускать не хочет то, что может простить мужчину, нет. Для этого ему и нужны эти чёртовы стены — чтобы не позволить всей своей боли вырваться наружу. Чтобы не начать кричать, бить кулаками об стену, не кинуться на Старка, желая зубами перегрызть его глотку. А пока что он держал всё в себе и эта боль внутри была тем стержнем, что не давала ему сорваться. Снова показывать эту чёртову слабость перед мужчиной он не хотел. Не мог. Больше нет. Апатия буквально отключила все его мысли и чувства, чему малыш был несказанно рад. Ибо можно было мыслить рационально, а не поддаваться эмоциям. Хоть раз за все эти месяцы заточения. И единственное, что он твердо решил для себя, это не подпускать Тони близко. Только не снова. Но утро следующего дня в Питере будто бы открылось второе дыхание. Он встал довольно рано и, несмотря на ломоту в ослабшем теле, поплёлся в ванную. Залез в душевую кабину и около часа провел под струями горячей воды, всевозможными гелями для душа оттирая своё тело от всего. «Жаль только, что менее грязным я себя чувствовать не стал…» Отмыл отросшие спутанные волосы, расчесался и вылез с душа, укутываясь в большое махровое полотенце. Вытерся и остановился перед зеркалом. Впервые за месяц он нашел в себе силы спокойно посмотреть на своё отражение. Ну, а точнее, ему было без разницы. Признаться, Паркер выглядел не так ужасно, как неделю назад. Раны и ссадины покрылись корочкой, но все так же виднелись на бледной коже. Синяки из тёмно фиолетовых перешли в серые, словно пушистые тучки, они покрывали тело мальчишки. Да и ходить парень мог, хоть и прихрамывая, но не шипя от боли от каждого движения. Лучше, чем ранее, но, всё же, если Мэй увидит его в таком состоянии, то Питер не уверен, что это не спровоцирует у нее новый приступ. Серая бесформенная толстовка и черные обтягивающие джинсы, что весь этот месяц лежали без дела на полках, пришлись сейчас очень даже кстати. Тони зашёл через пару часов и принес завтрак. Молча поставил на тумбу поднос с медовыми блинчиками и кружку горячего какао. Задержался на пороге, избегая взглядом мальчишку и поспешил удалиться, лишь на пороге произнес: — Спустись, как будешь готов. Я буду внизу. — В мастерской? — безразличным тоном спросил Паркер. — Ну, скорее в том, что от неё осталось, — натянуто усмехнулся, мужчина покинул комнату. Где-то внутри вспыхнула искра любопытства, но подросток подавил её. Понимая, что ему сегодня точно понадобятся силы, он съел довольно неплохой завтрак, захватил свой пустой рюкзак и подошёл к двери. Кончиками пальцев провел по ней и вышел, до боли кусая губы. Внутри что-то пульсировало и чувствовалось новой трещиной на тонкой корке льда его безразличия. Лестница тёмными, тяжёлыми кольцами вилась вниз, подсвечиваемая одинокими факелами. Хмыкнув, Паркер понял, что он ещё не готов спуститься, не сейчас. Ноги сами потянули куда-то вверх, и он поддался. Опомнился лишь тогда, когда тонкие пальцы коснулись шершавой деревянной двери, ведущей на крышу. Так много воспоминаний и эмоций связано с этим местом, слишком много. Лоб касается прохладной поверхности, глаза закрываются. Тони был с ним таким настоящим тут, таким открытым и родным. Нет, на этой крыше зверю не удастся обмануть его, слишком хорошо подлинные эмоции того впились в кожу. То, что за ним наблюдают, он почувствовал буквально затылком. Или же вздыбленными волосками на коже рук. Горько усмехнувшись, мальчишка открыл старый замок. Свежий прохладный ветерок ударил в лицо и подросток впервые за долгое время искренне улыбнулся. Шаг, ступень, дрожащими ногами уже на крыше; пару шагов вперёд, к краю. Питер кожей чувствует, что Старк выходит за ним, как тот внимательно следит за каждым действием, как его тело напряжено, будто бы в любую секунду готово броситься вперёд, чтобы поймать, удержать, спасти. Парень вспоминает, как зверь спас его прошлый раз, как не дал упасть, прижимая к себе, как самое дорогое. Эти мысли вызвали грустную улыбку. «Как давно это было? И как быстро все перевернулось с ног на голову?» Тони подходит, останавливается буквально в шаге за его спиной. Дышит тяжело, загнано, но молчит. Ребенок буквально спиной чувствует жар, что исходит от мужчины. Стоит рядом, но не касается. Это и не нужно, мальчишка и так чувствует все эмоции, что исходят от него. Не знает, как, но чувствует: напряжённость, решительность и тоску. Парень тихо выдыхает. Понимает: «Он серьезно отпустит меня. Сегодня. Он решился на это… И ему больно» Осознание даётся ещё одной трещинкой по тонкому стеклу. Это Тони, точно он. Зверь бы не отпустил, ни за что. Он вернулся, он больше не врёт… Паркер закрыл глаза. Картинка туманного серого неба, и тёмного, мощного леса остаётся на веках, ещё долго будет жечь. Питер пытается запомнить, впитать как можно больше. Он понимает, это последние их минуты рядом. Вместе. Стоит им спуститься с крыши, подросток уйдет домой и даже слова зверю больше не скажет. Никогда больше не увидит. Он надеется на это. Это последние минуты. Все, что было на крыше, останется на ней. Поэтому Питер поддается этой мимолётной, но такой нужной сейчас слабости. В последний раз.This is my last time, he said As he faded away
Жмурится, шумно выдыхает, и делает ещё ощутимый шажок назад, прижимаясь спиной к крепкой груди. Зверь вздрагивает, секунда — и сильные руки обвиваются вокруг тонкой мальчишечьей талии, залезая прямо под толстовку, скользят шершавыми пальцами по тонкой молочной коже и прижимают к себе максимально близко. Максимально тепло. Паркер дрожит, плавится от наконец нежного касания чужих рук, и сам откидывает голову назад, удобно размещая её на сильном плече мужчины. Тони чуть склоняется, утыкаясь носом в открытую лебединую шею, зарывается в неё и шумно дышит-дышит-дышит, тоже закрывая глаза. Касается всё ещё заметного шрама от укуса сухими тёплыми губами, будто бы извиняясь, и снова дышит манящим запахом его мальчика. Уголок губ подростка дрогнул в еле заметной улыбке, когда он всецело ощутил чужое сердцебиение своей кожей.It's hard to imagine But one day you'll end up like me
Питер не знал, сколько они так простояли. Молча, потому что слова не нужны, касания говорят намного больше. Казалось, парень даже слышал тихое хриплое мурчание, вырывавшееся из груди Старка. Он не был уверен, что это не плод его больного воображения, но, все же, казалось, что это сам дикий зверь внутри мужчины мурчит, радуясь присутствию Паркера рядом. Это было приятно. Через какое-то время Питер отстранился, молча выныривая из таких родных рук. Последний раз смотрит в чужие коньячные глаза, затянутые поволокой тоски, борется с желанием коснуться снова и все-таки уходит с крыши. Спускается вниз, будто бы на автопилоте и заходит в мастерскую. Через пару минут зверь — точно преданная тень — заходит следом. Пару секунд мальчишка стоит, растянув губы в гримасе немого шока. То, что он видит, сложно описать словами. От ранее шикарной высокотехнологичной мастерской тире лаборатории не осталось ничего. Лишь обломки техники, мебели, сожжённые чертежи и местами пробитые стены. Парня потряхивает, липкая паника собирается где-то в груди, но, все же, он сдерживает себя и медленно оборачивается. Устремляя на Старка взгляд, полный удивления и немых вопросов. — Воспоминания вернулись слишком резко, — тихо отозвался мужчина и отвёл взгляд в сторону, будто бы смущенный своим поступком. Питер молчит, лишь пытается осознать ситуацию. Мастерская — это то место, которое нравилось парню в замке больше всего. И теперь ее нет. По сути, из-за него, Питера. Его разрывает от противоречивых чувств: с одной стороны, осознания того, что Тони не задумываясь уничтожил все, что создал сам от осознания содеянного обволакивала что-то внутри приятным теплом; но, с другой, было бесконечно жаль все изобретения мужчины — чуда техники, не иначе. — Не бери в голову, — произнес Старк, видимо заметив озадаченность парня, — это ничто по сравнению с тем, что… что я… — Не нужно, — прервал подросток и попытался взять себя в руки, снова загнав все чувства «под контроль». Тони и не хотел продолжать. Он лишь подошёл и протянул мальчишке какую-то маленькую вещь. Хмыкнув, Паркер взял её и открыл. Выглядело это что-то как маленькое старинное зеркало. Парень задержал дыхание, рассматривая явно старинную и очень ценную вещь. Прошёлся кончиками пальцев по точёной бронзовой ручке, с резными узорами и маленькими камушками. Зеркало было очень красивым и мальчишка поднял недоуменный взгляд на мужчину. — Оно поможет тебе добраться домой. Покажет путь, — отозвался Старк.Then he said If you want to get out alive Run for your life
— А… Вы не проводите меня? — удивился парень. Тони показалось, что в чужих глазах промелькнула грусть. — Малыш, я бы с радостью. Но, к сожалению, выходить я могу только под светом полной луны. Паркер не ответил. Но он вдруг почувствовал волну грусти и безысходности, исходящую от мужчины. Будто бы только сейчас разом осознал, что Старк действительно не может выйти. Даже на пару минут. Совсем. Он закован на века в этом замке. Один. Внутри что-то сжалось, а в глазах помутилось. Ему стало жаль Тони, даже несмотря на то, что тот сделал. Обстоятельства объясняли многое. Но не все, далеко не все. И, возможно, если бы зверь просто не дал уйти ему, без месяца этой боли, грубости и грязи, парень смог бы его простить. Но не так. Нет. Понимая, что не имеет права на сомнения, Питер сжал зеркальце в руке сильнее и с готовностью глянул на Энтони. Натянуто улыбнувшись, мужчина покинул комнату. Паркер шел за ним.If you want to get out alive Run for your life
Вместе они дошли до массивной кованой двери, о существовании которой подросток даже не догадывался. По просьбе Тони ПЯТНИЦА открыла ее. — Я могу проводить тебя до ворот, дальше ты пойдешь сам. Дорога выведет тебя, но зеркало поможет, если что. — Хорошо. Идти по земле было непривычно, да и яркий белый свет заставлял глаза слезиться. Наверное, он, да. Возле ворот они остановились снова. Питер сильно сжимал ручку зеркальца и мысленно дрожал, но снаружи пытался оставаться спокойным. Нужно было уходить, вот прям сейчас, ни секунды не медля. Стоило ему сделать шаг к воротам, как чужая сильная рука сжала его ладонь и резко потянула на себя. Мальчишка врезался в грудь Тони и поднял на него растерянный взгляд своих огромных ореховых глаз. Вся бравада и отстранённость ещё не успела маской прикрыть его лицо. Перед Старком стоял растерянный ребенок, открытый и напуганный. Мужчина, не отрываясь от его глаз, судорожно, со всей своей болью, зашептал: — Ты нужен мне, так нужен…If I stay, it won't be long Till I'm burning on the inside
— Тони, пожалуйста… — отозвался Питер чуть ли не тихим писком. Его вмиг начало натурально трясти от того, каким открытым и израненным перед ним сейчас предстает Старк. Но, с другой стороны едкие мурашки страха уже готовились поползти по спине. «Отпусти» он произнести не смог. Мужчина лишь прижал Питера к себе ближе и уткнулся своим лбом в чужой, не разрывая зрительного контакта. Смотрел так отчаянно, так виновато. Не заметил, как мольба начала стекать по губам: — Прости меня, прошу. Я понимаю, как глупо звучат мои извинения, но мне правда очень жаль, малыш, — Тони прервался на секунду, зажмурившись шумно втянул воздух и снова открыл глаза. — Ты ненавидишь меня, я знаю. И это заслуженно… — Старк криво улыбнулся и Питер увидел в его глазах столько искренней отчаянной мольбы, что стало трудно дышать. — Но ты даже представить себе не можешь, как сильно за все содеянное себя ненавижу я.If I go, I can only hope That I make it to the other side
Мальчишка так и стоял, дрожа всем телом, и смотрел в ставшие такими родными тёплые, коньячные глаза. Слов не было, они будто бы исчезли. Зато было сердце, которое буквально лопалось от боли. Своей и в тоже время боли своей пары. Тони. Зверя. Безумно хотелось прижаться поближе к горячему телу, обнять, впитаться всем собой в родную душу. Кончики пальцев покалывало от желания ощутить тепло чужой кожи, погладить, успокоить. Сказать, что все будет хорошо, но… Нельзя. Ведь стоит мальчишке сделать хоть шаг навстречу, все его стены падут. Он не сможет уйти. Останется — и снова будет больно. Слишком. Дрожащие тонкие пальчики касаются щетины Старка, нежно оглаживают звериные черты лица, еле дотрагиваясь скользят к щеке. Тёплая ладонь накрывает скулу, и мужчина, сбитый с толку этой незаслуженной лаской от ребенка, тихо скулит, точно раненный щенок.If I stay, it won't be long Till I'm burning on the inside
— Отпусти меня, п-пожалуйста… Тони… — тихий шепот срывается с покусанных губ. Мольбы в голосе не столько, чтобы Энтони поверил, что Паркер на самом деле хочет уйти. Но боли и отчаяния достаточно. Страха тоже хватает. Поэтому мужчина убирает дрожащие руки с чужих хрупких плеч. Медленно отстраняется, опускает глаза, чтобы малыш не видел его отчаяния, после чего не сдерживается и прижимается сухими тёплыми губами ко лбу Питера. Замирает так на пару мгновений, целует со всей нежностью, целомудренно, отчаянно. Отстраняется, смотрит в родные глаза и делает шаг назад, отпуская. Пытается сделать вид, что не замечает, как в медовых глазках стоят горькие слезы. — Ты самое лучшее, что было в моей жизни, Питер Бенджамин Паркер, — шепчет и пытается улыбнуться, ломанно, натянуто, по-другому не может. В голове парня так и бьется: «Я не хочу уходить, я не хочу уходить, Мистер Старк, пожалуйста…»If I go, if I go
— Простите… — только лишь шепчет парень, разворачивается и бежит прочь, вдаль, вглубь леса, лишь бы подальше от Старка, лишь бы не слышать, не видеть, не хотеть остаться. Нельзя. Не должен. Будет снова больно. Боится. Ибо нужен Мэй.Burning on the inside
Бежать вперёд, руками раздирая ветки и листья, царапаясь, еле передвигать дрожащие с непривычки ноги, но бежать. Задыхаться, но не останавливался. Видеть лишь смазанную картинку перед собой, ведь горячие слезы застилают глаза, но не позволяя им течь по щекам. Сдерживаться, загнанно дышать и лишь бежать-бежать-бежать. Думать о том, что дома тётя, она ждёт его. Дома хорошо, спокойно. Не грозит опасность. Дома блять прекрасно. Дома нет Тони. Так разве это дом?Burning on the inside
*** Небо затянули плотные серые тучи, туман застилал путь и идти было сложно. Сил бежать не осталось уже давно. Казалось, что Питер идёт уже несколько дней, а на деле не прошло и трёх часов. Он просто шёл вперёд, ведомый каким-то чувством. Не разбирал дороги, не пытался запомнить. Не думал ни о чем. Просто шёл. Когда из-за тумана дорогу стало вообще не видно, подросток взглянул на зеркало, которое всё это время сжимал в руке. Паркер не был уверен, что идёт правильно, поэтому, решил спросить: — Эм… Тут должны быть какие-то волшебные слова, или? — скептически выдал тот, понимая, как глупо сейчас выглядит со стороны. — Куда мне идти? Ответа не последовало и мальчишка уже хотел выкинуть бесполезную вещь, но вдруг стекло загорелось слабым, синим свечением. Появились тёмные линии, отдаленно напоминающие карту. Понимая, что уже ничему не удивляется, парень равнодушно хмыкнул и пошел по показанному пути. Шаги, дороги, холмы, и вскоре взгляду предстало его поселение, окутанное смогом. Почему-то, воодушевления ребенок не почувствовал. Лишь немного ускорил шаг. Уже перед своим домом появилась мысль о том, что он не знает, что сказать тёте. Правду? А разве она поверит? Соврать? Да что вообще тут можно придумать? Замёрзшие пальцы постучали по деревянной двери. Тишина. Ещё стук, более настойчивый. Минута, и дверь с тихим скрипом отворилась, выпуская наружу похудевшую, замученую женщину, что словно постарела на несколько лет. Мэй. Его самый родной человек. На глаза неволей навернулись слезы, стены внутри задрожали. Женщина замерла, будто бы не веря своим глазам. После чего, дрогнув, потянулась рукой к племяннику. И тихо прошептала: — П-питер? «Стоп. Прошептала? Она снова говорит?» Слезы хлынули с глаз мальчишки. Вот, наконец, лёд холодного безразличия треснул.Burning on the inside