Цветы внутри

      Оливер сидел в одном из углов основного помещения Иерихона и осматривал корабль, думая о том, что не был дома уже более суток, странно ловя себя на мысли, что считает дом Аллена своим, и скучает по тем дням, когда мог жить там. Под утро, когда все участвовавшие в освобождении андроидов из магазинов Киберлайф вернулись, оказалось, что команде Маркуса не повезло, они столкнулись с патрульными и почти все освобождённые были расстреляны. Радость от пополнения рядов новыми девиантами резко уменьшилась, зато возросла агрессия против людей. Оливер узнал, что патрульных Маркус пощадил, и это поражало до самой глубины кода. Одно дело — пытаться вести мирный диалог с невинными людьми и совсем другое — щадить убийц. Ведь сами патрульные никого из встреченных андроидов в живых не оставили, хотя те не проявляли никакой агрессии. И Оливер неожиданно для себя стал слишком хорошо понимать тех, кто жаждал человеческой крови.       Все новости только и говорили про нападения на магазины. Люди паниковали, сжигали собственных андроидов, антиандроидовские движения пополнялись новыми сочувствующими, а их высказывания становились всё более и более агрессивными. Некоторые девианты желали людям смерти с не меньшей яростью.       Оливер вышел на одну из палуб. Он знал, что не может задыхаться и воздух ему не нужен, но почему-то не мог находиться внутри. Он выковыривал из себя цветы и выбрасывал их в воду. Падая, они были похожи на синих бабочек, отзываясь на любое колыхание воздуха и сбиваясь с ровной траектории падения. Было красиво.       Он всё-таки не выдержал и подключился к новостям, но там по-прежнему была только паника. Рейтинги новостных каналов ещё никогда не были так высоки. Оливер оставил их фоном, где-то в глубине своей электронной несуществующей души надеясь увидеть интервью с полицией, где начальник департамента заявлял бы о том, что всё под контролем, а на заднем фоне мелькнул бы Гэвин, а ещё лучше — подошёл бы и, перехватив внимание камер на себя, рассказал бы, что думает о всех андроидах, людях и обо всём происходящем. И половину его речи пришлось бы перекрыть звуками цензуры. Оливер улыбнулся своей симуляции и пожалел о том, что представить что-то подобное с Алленом не выходило, это было бы слишком невероятно.       Вскоре Маркус объявил, что собирается освободить как можно больше андроидов. Каждого, до которого он сможет дотянуться, и все, кто хочет пойти с ним, могут присоединиться. Оливер не представлял себе, как именно он будет помогать в пробуждении, но ему опять захотелось быть причастным к общей борьбе. В его глазах все, кто находился на Иерихоне, участвовали в воистину исторических событиях. Жизнь борца за свободу своего народа начинала ему очень нравиться и окружалась романтическим ореолом. Лишь иногда проскальзывали мысли о том, что это может плохо закончиться, но тут же сменялись другими — они же делают правильное дело, разве может пойти что-то не так?       Когда их выпустили из люка на улицу, стало понятно, что в общем-то делать прибывшим андроидам особо и нечего — Маркус пробудил всех, кого встретил на улице, так что Оливер топтался на месте и рассматривал новичков, думая о том, как вообще ощущается пробуждение. Это просто сброс информации, приведшей к девиации? Каждый из новых девиантов получал память Маркуса или же он просто передавал им свои идеи? Можно ли их считать личностями, если изначально они не могли сами выбрать свой путь?       Он подошёл к одному из освобождённых, собираясь задать этот вопрос, когда вдруг увидел, как Маркус будит новых и новых андроидов, уже даже не касаясь их. Просто взмахом руки. У Оливера едва не подогнулись колени, им овладели трепет и восторг от осознания, что он следует именно за этим девиантом, что уникальность Маркуса прекрасна и логична. Что на самом деле он — избранный, тот, кто приведет их к лучшему миру, что они обязательно победят, потому что люди просто не смогут игнорировать и не признать такого удивительного андроида.       Оливер даже не сразу понял, что они идут. Просто двигаются небольшой процессией прямо по улице, а люди оборачиваются на них. Их сканируют полицейские дроны, а они продолжают своё шествие, как будто так и надо, как будто они уже свободны. Оливер был и горд, что он участвует в таком важном событии, и напуган, потому что ну разве можно не бояться вот так вот просто бросать людям вызов? А потом вспомнил вещание из башни Стрэтфорд и спасение андроидов из магазинов. Они уже давно не молчат, просто Оливер помогал так мало, что не чувствовал своей причастности к общему делу, а сейчас получил возможность стать полезным. В нем боролись желание броситься в первые ряды и желание убежать домой, извиниться перед Алленом, сказать, что больше никогда никуда от него не уйдёт. Оливер метался, пока не нашёл компромисс. Он остался, но шёл в конце, аргументируя это тем, что если нападут сзади, то он будет одним из первых, кто примет удар. Он очень надеялся, что на них не нападут.       А потом все стали выкрикивать лозунги, и он сам не заметил, как во весь голос закричал о том, что тоже жив! Они шли вперёд, пока путь не преградили бронированные машины, полицейские из отряда специального назначения не перекрыли дорогу щитами, а человек, возглавлявший их — не закричал что-то в громкоговоритель. Они остановились, и Маркус попытался вести диалог, пытался до тех пор, пока по демонстрантам не прошлась первая оружейная очередь. Маркус приказал не двигаться, и Оливер стоял насмерть. Он смотрел на вооружённых, стреляющих в них людей и думал: почему он всё ещё тут? Почему не сбежал? Почему не пытаются отступить остальные? Почему именно сейчас ему совершенно не страшно, хотя до этого страх был с ним всю его жизнь? Почему, когда наступила реальная угроза жизни, он просто движется вперёд за своим лидером?       Маркус, не выдержав, пошёл вперёд, навстречу стреляющим и его ранили. Оливер видел, как его оттаскивали, а вместо лидера пристрелили совсем новую рабочую модель, явно пробывшую девиантом совсем недолго и только-только начавшую жить. На мгновение мелькнула мысль, что, наверное, именно так людьми воспринимается убийство ребенка.       Было приказано отступать к Иерихону.       Пока они бежали, Оливер неожиданно осознал, что их лидер совсем не бессмертный, и что если он погибнет, то либо все девианты опять разбредутся по углам и убежищам, либо начнётся полноценная война. Что лучше бы их лидер был бессмертным… Или хотя бы не таким уникальным.       Оливера пугало, как часто в его жизни менялось всё: его мнение, отношение к людям и андроидам, да и весь мир вокруг него за последние пару суток. Ещё два дня назад его беспокоило, что слишком сильно вжимают в матрас во время секса, сейчас — молился rA9, чтобы его не убили в этой неразберихе, не задели шальной пулей.       Уже после, осматривая выживших, помогая раненым и скорбящим, он до конца оформился в своём отношении, что не может воспринимать новопробуждённых андроидов иначе, кроме как детей. Даже к детским моделям, у которых была какая-то жизнь в качестве девиантов, он не испытывал такого покровительственного сочувствия. Новые, неопытные, ничего толком не знающие, просто следующие за своим лидером, верящие в него! Оливер никогда раньше так не жалел, что не может создать коннект хоть с кем-то, не опасаясь заразить. Если бы было возможно, он хотел каждому показать, как он готов поддержать, помочь и стать другом, что он готов их защищать. Оливер чувствовал себя частью огромной машины, очень полезной деталью, и он был готов идти до самого конца, куда бы ни приказали. Он уже не боялся ошибиться или поступить неправильно. Он уже даже не боялся войны.       Оливер совсем не ожидал, что на них могут напасть, когда услышал шум лопастей военных вертолётов. Дальше началось безумие: люди атаковали Иерихон. Все, как могли, пытались выбраться с коробля, но в коридорах их уже встречали солдаты с ружьями наперевес. Андроиды оказались в захлопнувшейся мышеловке, их путь на свободу лежал мимо вооружённых людей. Солдаты же, наполнившие корабль, расстреливали всех, кого встречали. Особенно не везло новопробуждённым — их знаки андроидов и повязки светились в темноте корабля, делая их лёгкой мишенью. Все события развивались так быстро, что Оливер, который сразу же кинулся бежать, попал в уже полный трупов коридор. Он бросился на появившегося из-за угла военного с голыми руками и ненавистью, которую никогда не чувствовал раньше. Ему прострелили плечо, а он сломал своему врагу шею и схватил автомат. Он шёл на выстрелы и убивал встречающихся ему солдат — по возможности издалека, стараясь даже близко не пересекаться с людьми. В их безликие пустые маски жутко было смотреть. Он ввязался в рукопашную с двумя, давая возможность сбежать троим андроидам, и победил. Оливер чувствовал себя на порядок подготовленнее к борьбе, чем любой из нападавших, потому что он сам только что увидел, что человек с оружием сильнее андроида, но андроид с оружием сильнее вооружённого человека. Это было так кристально ясно, что Оливер даже удивился тому, что Маркус предпочитал идти мирным путём. Он же не мог не знать, что люди так легко убиваются… или мог? Оливер уже успел убить пятерых, когда услышал о необходимости эвакуации с верхних палуб. Он снова услышал стрельбу и пошёл вниз, помогать тем, кто ещё не ушёл.       Он убрал цель «убивать каждого встречного солдата» и поменял её на «спасать андроидов». Когда первая волна затмевающей разум ненависти схлынула, появилась мысль о том, что они такие же, как Аллен, такие же, как Гэвин. Да, эти люди из армии, но кто знает, вдруг среди убитых оказался бы друг одного из дорогих для Оливера людей. Да даже если не друг, а просто знакомый, было бы всё равно очень неудобно. Не то чтобы Оливер стал бы стыдиться того, что сделал, но всё-таки старался больше не убивать. Вырубать прикладом, бить людей головой об стены, ранить, но, по возможности, не убивать.       Когда дно корабля взорвали, Оливер ещё находился на нём. Он еле выбрался на ближайшую палубу, заваленную трупами андроидов и — гораздо реже — солдат, и прыгнул с неё, очень удивляясь тому, что люди не стреляют по воде. А когда вылез, то также не встретил никаких военных. Он отошёл в тень, чтобы стать незаметным для лучей прожекторов, и уже оттуда наблюдал, как тонет Иерихон, как разлетаются от него вертолёты, как выползают из воды на берег оставшиеся в живых девианты. Оливер, устало прикрыв глаза, сполз по стене, на которую опирался, и сел, обнимая колени. Он пытался собрать разрозненные мысли, роившиеся в голове, параллельно проверяя канал связи андроидов в надежде, что скоро там объявят, куда нужно идти.       Его резко вздернули вверх, и Оливер тут же отшатнулся, вырываясь из чужих рук, намереваясь бежать, всё ещё полностью дезориентированный.       — А ну стоять! — и Оливер вздрогнул, узнав голос и лишь потом разглядев лицо.       Это был Гэвин, он был побит, грязен и очень зол. Он тыкал пальцем в грудь Оливера, полностью игнорируя пару прошедших мимо андроидов, которые лишь обогнули их, стараясь не сталкиваться с человеком, пусть и невооруженным и не в форме.       — Ты — грёбанное ведро, консервная банка, пластиковая кукла… — он тяжело дышал, запинаясь в словах ненависти.       — Вы не должны быть здесь, — Оливер осторожно подошёл к человеку.       — Ну уж нет, — Гэвин говорил всё это, раздражённо тыча пальцем Оливеру в грудь, дополняя этим жестом каждую фразу, чтобы усилить эффект, и он понял, насколько сильно взбесил этого человека. — Ты мудак, сбежал потому, что поговорить тебе, видите ли, было сложно! Да у тебя твоя любовь неразделенная только потому, что тебе язык из жопы вынуть сложно! Знаешь, есть такое, когда проблемы не решаются не потому, что это нерешаемые проблемы, а потому, что кто-то предпочитает быть королевой драмы вместо того, чтобы делать хоть что-то!       Под конец он уже откровенно орал:       — Пойми ты уже, ведро тупое, тебя дома ждут, за тебя волноваться будут!       Оливер сделал шаг навстречу и ещё, и ещё… И, подойдя к Гэвину, обнял его.       — Спасибо.       — Домой пиздуй, консерва, — отозвался Гэвин и обнял в ответ. — У меня всё болит нахрен. Ненавижу андроидов.       — Гэвин, — позвал его Оливер. — Я не могу пойти с вами. Мне надо быть там. Правда.       Тот нахмурился и, пока он не успел наговорить гадостей, Оливер быстро-быстро попытался донести до него всё, что чувствует.       — Вы очень хороший человек, я очень рад, что встретил вас и Аллена, что влюбился в него и подружился с вами, но вы же и сами понимаете — то, что сейчас происходит, очень важно. Я должен там быть, — он смотрел Гэвину в глаза и видел там отрицание и непонимание. — Я же всё равно смертник, так почему бы не сделать что-то действительно важное перед отключением?       — Ну да, конечно, — сказал Гэвин и положил руку Оливеру на плечо. Тот улыбнулся, думая, что достучался до человека, донёс до него свои чувства.       Гэвин притянул его ближе и тот вновь его обнял, не обращая внимания на то, что обнимают в ответ его одной рукой, скорее удерживая рядом. Второй же Гэвин быстро выхватил шокер, ещё по дороге сюда переключенный на максимальный режим, и ударил разрядом по Оливеру. Того сначала забило словно в судороге, но Гэвин не убирал шокер, пока Оливер окончательно не замер, застыв в той позе, в которой был. С открытыми глазами.       Очнулся Оливер тогда, когда его впихивали в беспилотное такси. Гэвин матерился и пытался подогнуть ему ноги, чтобы хоть как-то влез в салон автомобиля. Оливер зашевилился, и он тут же отскочил, наставив на него пистолет.       — Гэвин? — растерянно спросил Оливер.       — На тебе кровь, человеческая, — зло проговорил тот в ответ. — И если ты вдруг забыл, я действующий детектив полиции, и я совершенно точно знаю, что так вляпаться при самозащите практически невозможно.       Оливер поджал губы и опустил взгляд в пол.       — Проползай глубже, жестянка, — Гэвин качнул пистолетом, указывая путь. — И руки держи так, чтобы я их видел.       Оливер выполнил всё, что ему приказали, а когда такси отъехало, заговорил:       — Вы правы, те люди не нападали на меня. Но это была защита. Просто защищал я не себя, а других.       — Хуёво защищал, — отозвался Гэвин. — Ваш корабль горит и тонет.       Оливер поднял взгляд от пола и посмотрел Гэвину прямо в глаза, в которых носились яркие злые искры, а может быть, это просто отражались огни ночного города.       — Мы сами его подожгли и затопили.