горечь-трава

Дрейк давно потерял счет своим многочисленным шрамам, ранениям, раньше считал, запоминал, лелеял – все. Теперь и не помнит, которые когда и за что конкретно получил, теперь это не так важно, куда важнее маячившая на далеком горизонте цель. Туманная, неясная, но мнительная: неверный шаг, возвращайся к точке отсчета. Дрейк идет к ней упрямо, где не боем, там увертками, договорами можно пробиться, главное – знать свои слабости. Шрамы, конечно, одни из них, но он уперто не придает им значения, потому что сознание помнит это лучше него, проматывает кадр за кадром кинопленки-памяти. Дрейк не любит зеркал, натягивает, как можно скорее, форму, выправка и привычки военные. Многие восхищаются, это вызывает у него непонимание, было бы чему. С момента приобретения силы фрукта шрамы могут появляться только от серьезных и страшных ранений, другие бы погибли, а он – дышит, дергается, даже дойти до пункта помощи сможет самостоятельно, без чужой помощи (в таких случаях обычно некому спасать). Рептилия внутри борется за выживание инстинктами, опытом, привычками, сращивает ткани лихорадочно. И беспрестанно ревет, у Дрейка от этого гудит голова. Шрамы, ожоги у него остались исключительно с детства, юности, они везде, даже где-то глубоко внутри, под кожей. Дрейк закрывает все, что может одеждами, только вот одно, самое важное, закрыть не в его силах, потому что глупо это – лицо скрывать. Шрам на подбородке напоминает о событиях прошлого с каждым случайным касанием, отражением, снимком. Зудит, шелушится. Дрейк смирился с тем, что шрамы из детства никогда не заживут. Прятать их не имеет смысла, у каждого на Гранд Лайн таких сотня. Бывалые говорят, цель оправдывает средства. Дрейк смотрит на старого товарища, не мигая, запоминает: − И как? Смокер тушит сигару об дряхлый стол.