Заблудившийся во тьме

      Если до этого дня Ацуши лишь казалось, что его жизнь превратилась в ад, то теперь он убедился в этом окончательно.       Погоня за целью была недолгой, как и бой. Преступник сдался почти сразу, крича о том, что он согласен на любые условия, что он продаст мафии любого, если они оставят его в живых. Акутагава на этих словах только фыркнул. Он наносил удары лениво, словно неохотно, вынуждая Накаджиму действовать, а затем, когда их противник был уже на волоске от смерти, и вовсе отступил, будто бы промахнулся. Случайно.       Заставив Ацуши когтями тигра выцарапать сердце из груди цели.       Лишь после до него дошло, что, вероятно, таковы были инструкции Дазая, и это бесило, означая лишь одно — глава мафии хочет оставить при себе тигра навсегда. ***       Луиза смотрела на выводы, записанные её рукой, и не понимала.       Сорок три плана. Ровно столько различных вариантов развития ситуации у неё получилось после того, как главного стратега гильдии ввели в курс дела. Звонок японца, конечно, стал полной неожиданностью для Фрэнсиса, но, кажется, его вполне позабавило то, как всё складывается само, без их непосредственного вмешательства.       Вот только Фицджеральд не знал, в отличие от неё, что дела обстоят хуже, чем они надеялись.       — О, ты уже закончила, — улыбнулся ей босс, завидев в своём кабинете. Из окна открывался шикарный вид на Вену, в которой они временно обосновались. — Как успехи?       — Сэр Фрэнсис, я… — Луиза колебалась.       — Ну-ну, дорогая, — улыбнулся Фицджеральд, похлопав её по плечу. — Рассказывай, как будут обстоять дела.       Она помолчала какое-то время, сверля взглядом блокнот в своих руках, а затем протянула его лидеру.        — У нас один план. В остальных случаях гильдия не только понесёт значительные потери, но и не сможет справиться с новым главой портовой мафии. ***       Дазаю было неспокойно. Хотя, конечно, ему никогда не было спокойно, но сегодня особенно, мерзкая крыса скреблась в его пустом сердце, цепкими коготками продирая плоть насквозь, не убивая, но принося боль.       — Друг мой, ты драматизируешь.       Крыса, вот он кто. Самая настоящая, живущая помойками и канализациями, скользящая по нервам города так легко, как никто иной. Играющая на струнах его больной души так же, как тонкими пальцами на виолончели.       Достоевский знал, что Дазай о нём думает. Дазай знал об этом.       — Уж прости, — развёл руками глава мафии, а затем резким движением переставил ферзя на доске. — Тебе мат.       — Какая жалость.       Ничерта ему не жаль.       Встав со стула, Фёдор смахнул все фигуры на пол подолом пальто, которое мог бы и снять в помещении. Если Дазай — пустота, то Достоевский — хаос, это сама его суть, тщательно скрытая за точно выверенными планами.       — Как там твои агенты в Европе?       — Всё как ты предполагал, — жестом, скопированным с Осаму, развёл руки тот. — Что-нибудь предпримешь?       — Увидишь.       Ни единого лишнего слова — зачем, когда вы читаете друг друга так точно и так слажено, пока хотите быть открытыми. Но союз может легко обернуться ножом в спину — с обеих сторон — это танец над обрывом, где каждый шаг может стать последним.       Они не просто не могут иначе, они не понимают, зачем. Ведь без этого никакого веселья.       Дазай играется, делает вид, что открытая книга, читай, если хочешь, только то, что он действительно хочет скрыть, его союзник-оппонент прочитать не сможет.       Достоевский не знает, зачем ему Книга. И не узнает.       Потому что он сам не знает. ***       Голос Элизы звучал до мурашек обеспокоенно.       — Ринтаро, у нас проблемы. ***       — Не ожидал, что ты всё же придёшь.       Тень клубилась в углу, извиваясь на стенах, скаля зубы и готовясь напасть в любой момент. Её хозяин стоял напротив Юкичи, проигнорировав предложение присоединиться за чаем, и смотрел сверху вниз, надменный мальчишка, воспитанный Дазаем. Если подумать, другим он и не мог быть с таким наставником, и, если ничего не предпринять, Ацуши вскоре тоже станет таким.       — Говорите или я ухожу.       Фукудзава долго думал, как задобрить Акутагаву, как найти подход к нему, так же, как всегда находил ко всем своим подчинённым, кроме одного. Но отпечаток Осаму слишком заметный, и ученик его, может, и ведётся на манипуляции учителя, но другим такого не позволяет. Скормит своей темноте и глазом не моргнёт.       Остаётся действовать напрямую.       — Скажи, что ты знаешь о Двойном Чёрном?       Смятение на лице Рюноске подтвердило все догадки.       Дазай не рассказал никому. Даже своему ученику. Не рассказал о слабости, которая может его погубить.       И погубит.