Крёстная жаба, или Сказка о золотой во многих, но не всех смыслах этого слова жабе

— Тш-ш-ш, тише… Замёрз, маленький? Ничего, сестра Берта тебя согреет. Вот сейчас мы уйдём с этого нехорошего ветра, и тогда переоденемся во что-нибудь сухонькое, тёпленькое… Привратница? Нет, у него, конечно, в бытность оруженосцем проклёвывалась энная фантазия на тему «а вот я без брэ, и кругом — монашки, тоже без ничего». Но не так! По крайней мере, привязывание к дверному колоколу за сигнальную верёвку с продолжением и тройным узлом, чтоб не слинял, в той фантазии точно не значилось. И ливень с градом — тоже. Варвар! ***!!! — Марион, будь добра, подержи это несчастное дитя, пока я разрежу его путы. Подай-ка нож. Да, вон тот недавно как раз наточили. Из утренней полутьмы к нему и привратнице Берте потянулись руки. В одной жидкое солнце высветлило клинок. — Леди волчхи! — Будь здоров. А у неё такое теплый живот… И такая удобная грудь. Не то чтобы его в сей момент очень уж волновал размер чего угодно и кого угодно. Вот удобство и температура — очень даже: у входа в обитель было жёстко и совсем нежарко. Однако экс-миссис Гуд поняла настойчивое стремление пообжиматься в другом ключе. — Извини, пожалуйста. — карие глаза посмотрели ласково и виновато. Так близко он их никогда не видел. — Молока у меня совсем нет. И… никогда не было. — Готово! Сестра Берта радостно выдохнула и влетела в привратницкую, мягко подталкивая перед собой эту милую девочку с ребёночком. — Ты пока его согрей, а я на кухню. Добрая старуха заспешила дальше. Ребёнок ещё раз чихнул. Бывшая Марион Лифорд осторожно погладила бедолажку, успевая и ушат приглядеть, и… — Сестра Берта, вы уже? В распахнутых дверях стояла женщина в платье из тяжёлой золотой парчи. Дождь не касался её ни единой каплей, а шустрый сквозняк немедленно подхватил чудом уцелевшего в грозу комарика и понёс к этой странной, которая и в ворота-то не звонила. Женщина проглотила комара прямо на лету. Указала пальчиком с красивым зелёным ногтем на теперь уже во всю кашляющего малыша. — Дочка, а я по его душу. Ну? — Леди Херн. — Марион попятилась. Библия тут не поможет. Распятие? Даже несмешно. Она обняла ребёнка крепче, встала боком, загораживая его, сколько могла. — Хочу, чтобы он жил. Долго и счастливо. Желание! Сейчас ещё два загадаю. Нетронутая дождём слегка поморщилась. Мальчик испуганно посмотрел на неё, перевёл взгляд на ту, которая не выпускала его из рук. Тёплая. Удобная. — Разумеется. Но… я предпочитаю девичью фамилию, дочь моя. — повелительница шервудских топей приятно улыбнулась, и Марион ощутила, как вверх по спине рванули наперегонки мурашки-гиганты. — Доченька, это вопрос жизни и смерти — и желание разрешается всего одно, чему я тебя учила, помнишь? Марион посмела улыбнуться. — Такое не забывается, леди де Трясин. Гарантийный срок на каменных кругах тоже был, да весь вышел. А когда-то всё работало. Леди пожала золотыми плечами. — Эксплуатация в полную силу не по карману стала. Но к делу… Подумай: ведь маленькие дети умирают легко, без обид и сожалений. Голос её звучал так вкрадчиво, так певуче. Заслушаться можно! Только вот ничейный ребёнок портил всю музыкальность надсадным кашлем — уж кто-кто, а он явно сожалел. Леди прижмурила золотые, что её платье, глаза. — А кто и выживет, из тех может вырасти такое, что милосердней стократ не мучить ни их самих, ни прочих бедняг, которым выпадет несчастье знать этих чудовищ, холодных и жестоких. Дочь моя, тебе ли не знать, сколько разной шушеры ползает по миру. — Я хочу, чтобы он жил. — повторила глупая дочурка, не глядя на колдунью в роскошном одеянье. Квакс! Знала бы ты, на что подписываешься… Но ведь от этого вдвойне веселее, кхе-кхе. — Подумай как следует. — голосок болотной ведьмы зазвучал ещё ласковее. — Я могу возвратить к жизни кого-нибудь другого. Кого захочешь. Не случайного мальчишку, что оказался и не нужен-то никому, а, например… твою первую любовь. Подумай, доча. Доча болезненно и сладко ахнула, думая. Иссиня-чёрные волосы. Добрые, умные глаза. И — улыбка. Его замечательная улыбка! А эти нахальные, строптивые руки, которые ей так понравились… Сразу и на всю оставшуюся. А голос? Такой сексапильный! Он ошибся дверью. А потом… как он гладил её по голове! А как угощал мёдом!.. Чистый, прекрасный. Больше никто и никогда в жизни так… И её отцу он был по нутру. Она точно знает! — Нет. Подумавшая жабья дочь решительно повернулась анфас к своей эрзац-родительнице, которая — и когда успела? — вновь смотрелась почти обыкновенным и как будто совершенно безобидным земноводным, разве что кожа чуть золотилась на утреннем солнышке. — Нехорошо беспокоить мёртвых, леди, и к тому же… — Марион села на скамью, не переставая обнимать и греть. — Что бы я стала делать с воскресшим Филиппом Марком? Колдунья снова пожала плечами. Мол, ей-то откуда знать? Философски заглотила мимопролётную моль. — Будь по-твоему, дочка. Квакс!