Мусорница

      — А вся эта любовь, — Юлий стряхивает пепел с сигареты по-киношному красиво, — такая глупость.       Юре не остается ничего, кроме как согласиться с ним. Но он никогда не позволит себе согласиться с ним. Поэтому Хованский просто молчит — по-киношному тривиально. Как самый неудачный актер — даже молчание у него выходит ненастоящим.       Юлий смотрит на него лишь краем глаза. Юра сам по себе ненастоящий. А одиночество его — всепожирающее. И у него постоянно разное лицо.       Его одиночество месяц назад звали Валерией.       Два месяца назад Екатериной.       До нее Настей.       Когда-то его одиночество отзывалось на Юлика и не шло на руки. Они даже сняли квартиру и курили с одного балкона. Шутили и неловко процеживали сквозь себя все эти словечки-намеки. Бесились из-за грязной посуды, иногда даже ругались из-за грязного белья (иногда — буквально, но чаще — нет). Вскоре притерлись, полюбились, влюбились.       Юра руки протянул. Обнял, погладил, в лоб поцеловал       и кинул.       Ушел в поиски нового одиночества — проще и менее угловатого.       А Юлий остался один и еще долго стоял на месте, хлопая глазами и не понимания, куда он пришел. И куда теперь идти.       Стоял долго и запихивал в сквозную рану всё подряд — обертки, алкоголь, сериалы, наркотики и новых любовей. Находил себе будущего бывшего и решал, что это точно навсегда. По итогу оставался один и не чувствовал ничего. Когда вся его надуманная триумфальная страсть уходила, отказываясь восполнять чужую дыру, Юлий снова возвращался к Юре. Конечно, только мысленно — потому что большего себе позволить он не мог. Да и откровенно сомневался, что вообще хотел бы, будь у него возможность.       В итоге со временем Юлия всё это закалило. Все эти новые драмы и будущие бывшие. Все эти трагедии и тривиальные попойки в пять утра на кухне. Все это прижимало к себе, по голове ласково гладило, иногда даже целовало — как Юра — в лоб. Но по итогу Юлий приходил к одному и тому же. И снова вставал.       И снова новые любови его закаляли, делали прочнее и сильнее.       Глядишь на него со стороны и думаешь: «юморной парень, простой такой, сразу видно — всего добился сам».       А Юлий по-юморному улыбался, но не мог признаться, что закаляли и жизни учили его совершенно чужие люди и незнакомые кухни. Набухивали пойлом дешевым — сойдет за обезболивающее, боль сгладится, а там легче — и закаляли.       Юлий теперь сгодится за бравого рыцаря, или как минимум — толковую охрану.       Юлий выкован и закален. Теперь ему совсем ничего страшно.       И после очередного боя возвращаться к Юре. Голос его в голове сотню раз проматывать, руки вспоминать, касания на коже ощущать, слова его лживые в воздухе шептать.       Забери меня, Господи, я уже так намучился. Я всему научился, я тебя теперь достоин. Я снова твоё одиночество.       Потом он сильно жмурил глаза, резко открывал их и понимал, что нет, не за это он воевал столько времени, не этого хотел, не этого ждал. И встречаясь спустя столько времени, нельзя же так глупо бросаться грудью на амбразуру, сдаваться в плен и вытворять всякие другие антигеройские штучки.       Юлий стряхивает пепел, смотрит Юре в глаза и хочет зарыдать, когда Юра говорит:       — Мне жаль, что все это закончилось.       Юлик кривит рот в улыбке, тушит сигарету о перила и на выдохе говорит:       — Я рад, что все закончилось.       Они смотрят друг на друга и понимают, что это самая прекрасная       вычурная       ужасная       ложь в их жизни.