Другой никогда не может узнать, до какой степени я страдаю, потому что он другой, а не я. Фёдор Достоевский «Братья Карамазовы»
***
— Кость, догоняй! Костя бежит. Порывы прохладного ветра приятно ударяют в лицо и проникают под одежду, когда Кучаев несётся вперёд, перепрыгивает через ветки и с шумом приземляется на ноги, чувствуя под собой землю. Солнце нещадно слепит глаза, но Костя наслаждается им и жадно ловит каждый луч, ведь зимой он так долго мечтал о тепле, что и надеялся, что оно когда-нибудь придёт. На душе легко-легко и свободно, как в далёком, беззаботном детстве, когда он был по-настоящему счастливым мальчишкой. Костя и сейчас счастлив, хотя где-то на подкорке сознания, какой-то малейшей клеточкой мозга понимает, что спит, что всё это — выдуманная реальность, и он вскоре её покинет. Но он ещё здесь, а, значит, есть и время, чтобы чувствовать. Его кто-то зовёт. Костя не знает, кто конкретно, почему он пытается его догнать, но, кажется, он об этом и не задумывается. Бежит за силуэтом человека, теряющимся за ветками кустов, среди тени и лучей, проникающих сквозь крону деревьев, и радуется тому, как прогибается под подошвой кроссовок мягкая земля. Ох, как он отвык от этого! От простого ощущения полноценности, от счастья быть здоровым. — Давай, Костик, быстрее! Костя как-будто слышал ранее этот голос. Или вот-вот услышит? В любом случае, вспомнить не удаётся, ведь и мыслей-то в голове никаких. Лишь тёплое чувство распространяется от сердца по венам. Вмиг так хорошо становится, так правильно. Голос смеётся: мягко, звонко, по-родному, а Кучаев хочет скорее поймать этого человека, прижать к себе. Он почти касается незнакомца рукой, кажется, почти хватает, почти чувствует, почти узнаёт, почти, но… Громкий вскрик и грохот разбитой посуды вмиг прерывают сладостные мгновения сна. Костя просыпается и сперва даже не разбирает, где находится. Смотрит в потолок, тяжело и часто дыша, а по лбу стекают капли пота, которые он поспешно вытирает рукой. Сон, хотя и был счастливым, всё равно выдался для него напряжённым. Кучаев приподнимается на локтях и смотрит в дверной проём. Не ошибается — Головин появляется в дверях через несколько секунд и виновато заглядывает в комнату. — Я кружку разбил, — произносит он в своё оправдание и неловко чешет затылок. — Поздравляю, чо. — Твою кружку. Прости! Саша тут же ныряет обратно в коридор, потому что за столько месяцев совместного проживания узнал Костю достаточно близко, чтобы наперёд угадывать его реакцию. В него летит подушка, но, благодаря интуиции, Головин оказывается спасён. Спустя несколько секунд, убедившись, что больше никакие предметы ему не угрожают, он заглядывает в комнату с максимально виноватым видом. Ему правда жаль кружку! И Костю жаль… — Это была моя любимая, — констатирует факт Кучаев, видимо, пытаясь вызвать у Сашки ещё большие муки совести, но его голос кажется не злым или расстроенным, а скорее уставшим. Такое ощущение, что Костя всегда максимально уставший, даже если целые сутки не будет выползать из постели. Кучаев тяжело вздыхает, кидает на Головина презрительный взгляд и отворачивается к стене, накрываясь одеялом до головы. А Саша стоит и не понимает: делает он это от обиды или от желания опять проспать до двух, вести образ жизни затворника и не выходить из дома ближайшие несколько дней? Саша искренне надеется на первый вариант, потому что в случае второго его ждут проблемы. — Бля-ять, — обречённо тянет Головин и закатывает глаза. — Костян, ну хорош. Нормально же общались, что ты начинаешь! Я тебе новую закажу, хочешь? Кучаев слышит слова друга сквозь какую-то мутную пелену, поэтому и смысл доходит до него так долго, будто слова не похожи на предложение и несут в себе лишь пустой звук. Он тупо разглядывает рисунок обоев в цветочек и, по правде говоря, ничего от этой жизни и не хочет вовсе. Косте хочется лежать так, ни о чём не думая, не вставая, не выглядывая в окно, забыв о приёмах пищи, и медленно разлагаться, рассыпаться в пыль, пока от него даже волоска на подушке не останется. Хотя и это не выйдет — подушку выкинул. Костя думает почему он ещё здесь, если смысла оставаться нет. И это касается не квартиры Головина (хотя и это играет роль), а вообще всего. Его жизнь давно перестала быть похожа на жизнь. Это — ежедневное выживание и попытки сделать долгожданный глоток воздуха, захлёбываясь сильнее в океане проблем, ведь чувство обузы камнем тянет ко дну. Тогда есть ли смысл и дальше дурить Сашку, дурить врачей, дурить, в конце концов, самого себя: натягивать каждое утро улыбку, пытаться вести себя самоуверенно и грубо, хотя в душе презираешь самого себя, смеяться фальшиво и неестественно говорить, что становится легче, когда на самом деле грудная клетка сжимается до невозможности от страха прожить ещё один день? Есть ли смысл вообще? Всё изменилось. Всё сломалось. Всё потеряло смысл, потухло, завяло, разошлось по швам, уничтожилось — названий этому явлению много, а чувства одни и те же. Смысла жить в руинах прошлого нет, как и сил, чтобы построить будущее. — Кучай? — Нет, не надо. Всё нормально, — устало вздыхает Костя и сглатывает подступивший к горлу комок горечи. Головин медленно кивает, хотя и знает, что Кучаев этого точно не увидит, и смотрит несколько секунд на комок одеяла, который вроде как является его другом, пробегает взглядом по белым костылями, что стоят между кроватью и тумбочкой, и останавливается на закрытых шторах, через которые усердно пытаются пробиться солнечные лучи. Саша не знает, что происходит в голове друга, какие мысли каждый день клюют его, как стервятники падаль, но уж точно не собирается молча за этим наблюдать и тактично делать вид, что не замечает. Костя, конечно, справится, но ему, как и всем, рядом нужны люди. Нужна поддержка. Саша подходит к окну и быстрым движением впускает в помещение свет. Столь яркий, что парень и сам сперва щурится. — Просыпайся, красавица, а то опять весь день пролежишь, — Головин провокационно стаскивает с Кости одеяло, но тот не оказывает никакого сопротивления, что очень расстраивает молодого журналиста. — Кучай, ну ты чего? Из-за кружки что ли? Я ж сказал: новую куплю. Не надо ж так реагировать, — раздосадованно говорит Саша, опускаясь на край постели друга. Костя приподнимает уголки губ в улыбке. У него нет денег, чтобы элементарно покупать свою еду, нет образования, нет работы и собственного жилья, а ко всему этому сверху добавляется огромный штамп инвалидности и костыли (в лучшем случае они) до конца жизни, а он ведёт себя как ребёнок, который обижается из-за разбитой кружки. Жалкое зрелище — что уж лукавить? — вернее даже не жалкое, а мерзкое. — Не надо мне новой, — Кучаев переворачивается на спину, щурится от солнечных лучей на лице и смотрит на Головина. — А что ж тебе тогда надо?Мне? Надо?
Костя знает, что Саша не нарочно. Не нарочно задаёт такие вопросы, которые требуют раздумий и правильных ответов. Которые пугают его ещё больше, ведь ответов никогда и не находится, заставляют сжиматься комком и отдаляться от общества в слепой надежде, что жизнь пройдёт мимо, что больше больно не будет. Вопросы, которые ворошат прошлое и рушат картинки любого будущего, даже если оно и без того выглядит ужасным. Что же тебе надо, Костя? Чего же ты на самом деле хочешь? Да и хочешь ли ты вообще?«Я хочу, Саша… О! Я так многого хочу — ты и представить не можешь! Веришь? Я бы сейчас сорвался с тобой, практически без денег и вещей, в другую страну на выходные, чтобы просто увидеть мир и запечатлить его в кадрах. Я бы показал себя настоящего: без фильтров и обработок. Я бы столько всего сделал, Саша, но как мне быть, если я практически инвалид? О Боже, а если настанет день, когда я вообще больше не смогу ходить?»
Саша спрашивает, не задумываясь, как Костя расценит вопрос. Костя переворачивает всё с ног на голову в свойственной ему манере, но, конечно, никогда об этом не расскажет. Он смотрит на друга задумчиво, от чего тот изрядно напрягается, а затем произносит: — Пожрать бы чего-нибудь. У нас хлопья остались? Головин с особенным удовольствием выдыхает и начинает смеяться. Кучаев этот смех подхватывает и тоже улыбается, на мгновение забыв о всех тревогах. Такие мгновения особенно ему ценны, ведь они помогают насладиться моментами утекающей жизни. — Дурак ты, Кучай, — констатирует факт Саша, встав с кровати, а Костя с этим и не спорит, потому что знает, что Сашка прав. — Остались. Я бы за тобой поухаживал, принцесса, завтрак в постель принёс и всё такое, но мне идти надо. Сам справишься. И только теперь Кучаев, к своему удивлению, заметил, что Головин расхаживает не в домашних спортивках и растянутой футболке, а в чёрных джинсах и футболке поприличнее. Как он этого сразу не увидел? — Куда намылился? — А вот взял тебе и рассказал, — хитро улыбается Саша уже в дверях комнаты и, подмигнув, ныряет в коридор. Вообще, с Головиным у Кости секретов нет. За относительно недолгое время общения они стали настолько закадычными дружками, что привыкли делиться друг с другом практически всем, поэтому Кучаев уяснил для себя одну вещь: если Сашка о чём-то умалчивает, но при этом улыбается как неадекватный — не к добру. — Тебе ещё сегодня на «физику», не забудь! — Не забуду, мамочка, — слабо улыбается Кучаев, прислушиваясь, как Саша возится в коридоре. Наверное, как всегда поправляет взъерошенные волосы перед зеркалом, усердно завязывает шнурки. Головин хотя бы в состоянии сделать это самостоятельно. Через минуту дверь захлопывается. Щёлкает замок, утихают звуки, и Костя остаётся, по обыкновению, один, не считая бесконечный вихрь мыслей в голове и остатки счастливого сна, которые постепенно и вовсе покинут его сознание, да только ощущение невозможной свободы будет по-прежнему тоскливо теснить грудь несколько дней. В квартире воцаряется такая звенящая тишина, что каждый мелкий шорох кажется непозволительно громким. Тишина душит. Она сжимает горло невидимыми руками то расслабляя, то усиливая хватку, и, усмехаясь над бессилием, не даёт ни жить по-нормальному, ни умереть. В тишине Кучаев особенно остро чувствует, как горло болит от внутреннего крика. За окном уже кипит жизнь, хотя стрелки часов едва перевалили за девять. Звуки машин, смешение людских голосов в одну непонятную, но привычную для жителей столицы кашу разговоров и сплетен и порывы летнего ветра отпугивают невидимого убийцу. Внешний мир снова Костю спасает, хотя признавать этого не хотелось, ведь он же его и когда-то убил. Свежий воздух наполняет комнату, и дышать становится значительно легче, будто всё плохое и непосильное вдруг оказалось лёгким и исчезло где-то за форточкой пятого этажа. Кучаев лежит молча, прислушиваясь к голосам Москвы, и, на самом деле, ни о чём не думает: бездумно смотрит в потолок и дышит так глубоко, словно кислород в лёгких вот-вот закончится. Наслаждаться какой-то особенно интимной атмосферой утра Костя любил, но оставаться надолго в одном положении — ни за что на свете. Любые мысли о чём-то глобальном, о времени, доводили его до нелепой истерики и панического страха. Кучаев и раньше часто задумывался о мире, но после обстоятельств он решил не просто думать, а, наверное, попробовать его ценить. Выходило пока что плохо, но он не прекращал попытки. Костя решительно откидывает одеяло в сторону. Сейчас или никогда! Приподнимается на локтях, прикусывает нижнюю губу до боли и зажмуривает глаза — представляет действие, сотни раз всплывающее в памяти, пытается воспроизвести в голове позабытое чувство твёрдой поверхности под ногами. Ну же, давай! Попытка встать. Кучаев сжимает простыни, сглатывает застрявший в горле комок страха, напрягает мышцы, какие ещё способен чувствовать, и… Ничего не происходит. Воздух закончился. Не получилось. Костя стеклянным взглядом смотрит на левую ногу, которую и сегодня не удалось сдвинуть с места, и ему почти не больно. Это всего лишь обычное начало дня, как и весь предыдущий год, но обидно по-детски, до слёз. Нет, он не плачет. Просто хрустальные искры блестят печатью застывшей грусти в его усталых глазах. Глазах, что повидали слишком много боли и слишком многое потеряли. Кучаев улыбается и тянется за фиксатором для колена на прикроватной тумбочке. Два молчаливо-белых друга стоят здесь, около кровати, и терпеливо ждут его, чтобы проводить до ванной.***
День обещает быть обычным. Лениво заварив кофе в какую-то старую кружку, которую Кучаев с трудом отмыл, и приготовив завтрак (если хлопья с молоком вообще можно считать готовкой), он садится за ноутбук. Сегодня Косте надо просмотреть более пятьсот старых снимков, понравившиеся отредактировать, отправить клиентке и (желательно) выложить некоторые на свою страницу в Instagram, чтобы люди не забыли о его существовании. Работы не много, но её обязательно нужно выполнить сегодня, ведь откладывать отправку снимков вторую неделю… Как-то неприлично что ли? Та девушка, Лена, оказалась очень терпелива и не надоедала Косте звонками, хотя он откровенно косил от работы, придумывая новые и новые оправдания, почему сегодня не может выслать фото. На самом деле оправданий не было: просто Костя снова стал замыкаться в себе. Кучаев быстро избавился от завтрака, выпил полкружки на редкость невкусного кофе и принялся за дело. Впервые за последние две недели он почувствовал, что любимое дело даётся ему с чуть меньшей нелюбовью. Желание творить не вернулось, но минутное вдохновение заглянуло в кухню, где он сидел, и это определённо дало плоды. Костя быстро отсеял ненужные снимки. Теперь дело оставалось за малым: обработка, отправка, несколько приятных слов в директ — и с фотосессией двухнедельной давности наконец покончено. Разглядывая лицо Лены с фотографий, у Кости вновь мелькнула мысль, что она очень красива. Эта мысль уже посещала его непосредственно во время съёмки, а теперь лишь укрепилась в сознании. Её внешность ничем не выделялась на фоне остальных, но было в ней что-то, что притягивало. Возможно, тот невинный открытый взгляд, каким она смотрела на вещи вокруг, или стеснительность и румянец на щеках при встрече — не имеет значения. В любом случае, работа с этой девушкой доставила Косте удовольствие. На мгновение — лишь на короткий миг! — он даже смог отбросить ненависть к самому себе в угол мыслей. Он почувствовал себя художником, перед которым было огромное полотно, а в руках новые кисти. Кучаев, наверное, и мог бы сам творить свою судьбу, но пока у него получалось лишь разрушать её ежедневным самокопанием и презрением к собственному отражению. Спустя два с половиной часа усиленной работы Кучаев с особенным наслаждением нажал на клавишу отправки сообщения и откинулся на спинку стула, разминая мышцы шеи. Он улыбался, а в горле застряло сомнительное чувство гордости. Костя был рад, что смог заставить себя заняться делом, а не пролежал весь день в кровати, как бывает обычно. Даже такое незначительное действие значило для него многое. Оно показывало, что, наверное, для него ещё и не всё потеряно. Звук уведомлений о новых сообщениях, который Костя услышал не сразу, вывел из раздумий. Кучаев потянулся за телефоном и нажал на кнопку блокировки. Елена Радионова 3 мин назад ВаАаау. Ожидание определённо стоило того) У меня никогда таких красивых фоток не было, если честно. Теперь и выкладывать жалко :D А ещё ты очень талантливый фотограф! С тобой было приятно и комфортно работать Елена Радионова 1 мин назад Не хочешь встретиться как-нибудь? Костя бездумно смотрит на экран телефона и ждёт, пока экран погаснет сам. Обычно с решением проблем он поступает также: игнорирует, надеясь, что они они рассосутся сами собой. Он не знает, что хочет ответить, что будет правильнее ответить, стоит ли вообще отвечать. Что обычно пишут в случаях, если девушка, которая тебя вроде как заинтересовала, предлагает встретиться? Наверное, отвечают прямо, а не ищут какой-то подвох, но это слишком просто. Кучаев решает отложить телефон и не появляться в сети, пока не придумает адекватный ответ. А что? Вдруг он просто весь день занят. Костя приходит к выводу, что совершенно не умеет общаться людьми, а дружба с Головиным — чистое везение. Несмотря на то, что Костина недо-работа напрямую связана с коммуникацией, Кучаев никогда экстравертом не являлся. У него и в детстве-то были проблемы с друзьями, а с возрастом ситуация ухудшилась, потому что Костя во всём стал искать скрытую насмешку, ведь с такими как он, никчёмными, просто так не общаются. Он считал, что люди делают это из жалости, которая ему к чертям собачьим не упёрлась. Или глупости, что вдвойне хуже. Костя понимает, что забыл посмотреть время, хотя только что пялился в экран телефона. Он нажимает на кнопку блокировки, удаляет уведомления о сообщениях и вновь забывает о том, что хотел сделать, потому что залипает на обои главного экрана как будто впервые их видит, а затем Костины губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Так случается каждый раз, когда Кучаев ставит на заставку что-то с символикой любимого футбольного клуба или фото конкретного футболиста. Последнее, кстати, он делает крайне редко, потому что фотографий с матча всегда мало, они берутся из прессы да и к тому же ужасно некачественные. Порой Костя совершенно не понимает, почему такой большой клуб не может нанять нормального фотографа. Ах да, время! Кучаев с ужасом понимает, что почти два часа дня, а ему через тридцать минут нужно быть на приёме. Костя закрывает ноутбук, встаёт с места и ковыляет из кухни, по пути забрасывая посуду в раковину и выкидывая коробку из-под хлопьев в ведро. На секунду он останавливается и с грустью смотрит на осколки любимой красно-синей кружки в мусорном пакете. Кружка, казалось бы, — такая незначительная вещь, что про неё и вспоминать не стоит, но эта была Косте особенно дорога, ведь они с отцом купили её на их первом матче в Москве. Однако, вздохнув, Кучаев накрывает её остатки картонной коробкой и спешит в комнату. Он опаздывает на приём физиотерапии.***
— Значит, ничего необычного за эти два дня не происходило? Может, ты хотя бы попытаешься вспомнить, Кость? Хоть что-нибудь? Любая мелочь, которая вызывает сомнения? Что угодно, Костя. Только, прошу, не молчи. Кучаев прикусывает губу и закрывает глаза, представляя перед собой океан. Он ступает по острым камням, чувствуя их под ногами. Вода расходится перед ним, зовёт в свои владения, а после смыкается над головой. Кажется, всепоглощающий ураган уже приближается: он вот-вот поглотит его, не оставив и следа, и смоет крошечный домик из песка на берегу. Костя умеет плавать, но, перестав чувствовать песок под ногами, неизбежно идёт ко дну. Парень, незаметно для мужчины напротив него, сжимает руки в кулаки и впивается короткими ногтями в ладони — становится легче. Когда ты уничтожен морально и в твоей душе непроглядная тьма, физическая боль — единственное, что заставляет чувствовать себя человеком. — Игорь Владимирович, спасибо, что так переживаете за меня, но, понимаете, мне нечего вспоминать. Вы задаёте один и тот же вопрос на протяжении года, но ни разу не слышали ответ. Скажите честно, Вы вообще верите, что когда-нибудь его услышите? — задаёт вопрос Костя, и его губы дрожат в фальшивой улыбке. Он поднимает взгляд на мужчину, замечая, что застал его врасплох. Акинфеев же видит, как плещутся волны в глазах Кучаева. — Думаете, я бы молчал, если бы почувствовал хоть что-то? Игорь лишь кивает, но делает это скорее в угоду собственным мыслям, чем отвечая на вопрос парня. На какое-то время в кабинете повисает тишина. Лишь медленно тикают часы на столе. Кучаев сидит в кресле и ломает пальцы, просто ожидая, когда Акинфеев начнёт говорить, ведь это повторяется практически каждый чёртов день. — Константин. Костя отвлекается от своего занятия и пытается принять максимально серьёзный вид. «Наконец-то, Игорь Владимирович. Долго Вы на этот раз думали. Я уж испугался, что сегодня нравоучений не дождусь», — мысленно усмехается Кучаев, но происходит то, чего он совсем не ожидал. — Пойдём, тебе уже пора на процедуры, — говорит мужчина, отложив бумаги, затем встаёт с места и направляется к двери, остановившись, однако, на секунду около Кости. Из вежливости, разумеется. — Помочь? — спрашивает он, бросая взгляд на костыли. Кучаев гордо вскидывает голову, понимая, что Игорь хочет его испытать, ну или убедиться для себя в том, что Костя действительно тряпка, о которую можно вытирать ноги, и возиться с ним бесполезно. Внутри всё закипает: ничего, Костя уже привык принимать вызовы. — Сам справлюсь. — Отлично. Давай, — подливает масла в огонь мужчина. Неожиданно для Игоря и самого себя Кучаев опирается руками о кресло и встаёт на ноги. Без опоры. Самостоятельно. И он стоит. На какой-то миг Косте кажется, что то самое что-то по-настоящему наступило, что настал наконец тот день, о котором Акинфеев постоянно твердил, и теория о его болезни подтвердилась. Неужели Костя действительно ещё способен встать на ноги? Но счастье длится недолго. Встретившись с испуганным взглядом Игоря, к Кучаеву возвращаются собственные чувства: потерянность и страх. Страх пронзает каждую клеточку тела, и Костя вдруг понимает, что ничего не изменилось: он по-прежнему ощущает пол под ногами лишь частично. Левая нога предательски подгибается, и он теряет равновесие, а от неизбежного падения спасает лишь Акинфеев, который, почуяв неладное, успевает каким-то чудом подхватить парня под руки.«Надеюсь, Игорь Владимирович, это станет ответом на все ваши вопросы. Теперь Вы убедились в том, что всё, что Вы говорили — полный бред? Моё будущее уже решено: ничего не изменить».
— Ты в порядке, дружок? Не ушибся? — с заботой спрашивает мужчина, пробегая глазами по потерянному лицу Константина, у которого непроизвольно дрожат губы и ресницы. Бедный мальчишка. Он уж явно не заслужил такого. — Не переживай, такое случается, всё нормально. Ты будешь в порядке, — успокаивает он, но Кучаев уже давно позабыл каково это, верить, что жизнь ещё способна иметь краски. — Да, — на автомате отвечает Костя и прикусывает щёку изнутри, чтобы не показать внутреннюю слабость, да только глаза от чего-то становятся мокрыми. Он спешно отворачивается от врача, хватается за костыли, как за единственную возможность спастись, и становится легче, безопаснее. — Вы правы, я буду в порядке. Пойдёмте. Остаток «физики» проходит без приключений.***
Костя возвращается домой с чувством острой подавленности. Он едва не пропускает свою станцию метро, когда в вагон заезжает мужчина средних лет на инвалидной коляске и начинает просить милостыню. Мир будто останавливается, и Кучаев видит, как вагон вмиг преображается: люди начинают суетиться и стыдливо прячут глаза в пол, делая вид, что не замечают колясочника. Лишь некоторые, всё также не поднимая взгляд, смущённо протягивают горсть мелочи в шляпу, слыша в ответ столько искренней благодарности и пожеланий, сколько за всю жизнь, наверное, не получали. Костя единственный смотрит на мужчину во все глаза, без капли стеснения. Он задерживает дыхание, когда тот останавливается напротив него и грустно улыбается, от чего морщины на старом лице становятся более заметны. Кучаев знает, что со стороны он выглядит как обычный парень со сломанной ногой. Костыли — не всегда признак чего-то серьёзного. По первому взгляду ему вряд ли кто припишет инвалидность, но этот мужчина видит его насквозь. Они в одной лодке. Кучаев смутно помнит тот момент, когда достаёт из кармана последнюю сторублёвку и протягивает мужчине. — Спасибо тебе, сынок. Бог тебя не оставит! Верь в Господа нашего, и тебе на том свете покой будет. Сквозь звенящий шум в ушах парень распознаёт женский голос, который оглашает название нужной ему станции, и, задыхаясь, хватает костыли и выскакивает из вагона. На улице дышать значительно легче, но, остановившись около какой-то скамейки недалеко от входа в метро, у Кости начинает кружится голова и дрожать руки. Он не распознаёт речь стоящих рядом людей, словно они говорят на другом языке, и необъяснимая паника сдавливает лёгкие. Кучаев хочет позвать на помощь или набрать номер Сашки, но не может сдвинуться с места. Чёрт, кажется он вообще под собой ничего не чувствует. — Константин! Костя не сразу понимает, что это его имя и обращаются к нему, но, нужно признать, что это неожиданное вмешательство в личное пространство прерывает приступ панической атаки. Перед парнем из ниоткуда появляется знакомая фигура. Сперва он не узнаёт её, но, сфокусировав внимание, понимает, что это Лена, сообщение которой он благополучно игнорировал полдня. Неудивительно, что они встретились, ведь девушка живёт относительно недалеко. — Привет, — говорит Кучаев, прокашлявшись, и переключается на разговор, хотя сердце ещё колотится. — Привет! Такая неожиданная встреча, правда? — смущённо улыбается она, убирая прядь волос за ушко. Костя смотрит на неё изучающе и не спешит с ответом. Он испытывает странное чувство, что она разговаривает не с ним, а с каким-то другим человеком, что его здесь и вовсе не существует, что люди проходят сквозь него. Он — призрак, оболочка, вынужденная вечно скитаться по земле и наблюдать за живыми. — Да, — подтверждает Костя и выдавливает из себя что-то наподобие улыбки. Он замечает, что губы Лены блестят на солнце. Очевидно, что она пользует блеском. Вишнёвым? Персиковым? — Я тебе писала в ВК, но ты молчал, — говорит она совсем без осуждения, — Зато теперь могу поблагодарить тебя лично. Ещё раз спасибо за снимки. Чувствую себя чуть менее стрёмной, чем обычно, — смеётся девушка. — Неправда. Ты очень красивая, — отвечает Кучаев на автомате. Он привык сразу делать комплименты людям, если они начинают говорить про себя плохо. Это уже вошло в привычку, но Лена, которая об этом не знает, расцветает ещё больше. Лёгкий румянец покрывает её щёки и нос. — Извини, я весь день был занят. Ты что-то хотела? — Ничего-ничего, я понимаю, — спешно говорит девушка и, краснея ещё более, продолжает: — Я… Я лишь предложила встретиться как-нибудь, когда ты будешь свободен. Ну, знаешь, погулять, попить кофе… — С удовольствием, — говорит Костя быстрее, чем успевает задуматься над словами. Через секунду он осознаёт смысл сказанного, но поворачивать назад уже поздно. На самом деле, он совсем не против познакомиться с Леной поближе, ведь девушка заинтересовала его ещё во время их первой встречи. Она была совсем другой: такой искренней и светлой, что Кучаев сразу невольно проникся к ней симпатией, и часы съёмок пролетели для них незаметно. Лена привлекла его, наверное, тем, что ни разу не спросила про костыли и больную ногу: ей это было попросту неинтересно. Она, казалось, не видела проблем вообще: общалась с Костей как с обычным человеком, а это для него играло главную роль. Обратной стороной медали было то, что Костя ни с кем сближаться не хотел, он просто не подспускал людей ближе дозволенного, боясь, что сам к ним слишком привяжется, а, как известно, ничто в этом мире не вечно. Кучаев понимал, что не сможет справиться с предательством или выгоранием в отношениях. Однако вспомнил он об этом слишком поздно: он уже начал рыть себе могилу, дав Лене шанс. Теперь Костя просто не имел право обмануть её. Возможно, стоило действительно попробовать? Вдруг они станут лучшими друзьями или… Нет, сперва надо хорошенько взвесить все «за» и «против». — Извини, мне уже пора идти, друг ждёт, — придумывает отмазку Кучаев, хотя, конечно, от Сашки он не получал ни слова. Девушка понимающе кивает. — Ты ведь где-то тут живёшь, да? Мне просто на другую сторону. — Да, — Лена показывает на дом позади неё, — четвёртый подъезд, сто пятая квартира. Это я так, к слову, — говорит она, кокетливо отводя взгляд и намекая на очевидные вещи. Костя улыбается. — Я запомнил… Так, к слову. Девушка сияет, и Кучаев сам не понимает, почему ему на душе тоже становится легко-легко. Только вот на улице по-прежнему душно и хочется спрятаться от этой духоты куда-нибудь. — Тогда до встречи, Кость? — спрашивает Лена, смущаясь. Кажется, она хочет сделать что-то ещё, но ограничивает свои действия лишь приятной, по-летнему тёплой улыбкой. — Да, до встречи, — кивает Кучаев, задержав ненадолго взгляд на девушке, а после спешно разворачивается и ковыляет в сторону дома. Кажется, он слышит радостный визг Лены позади.***
Квартира встречает его тишиной, что означает, что Головин ещё не вернулся. На секунду у Кости в голове мелькает мысль написать другу, спросить, где он, собственно, шатается весь день, но затем парень вспоминает, что Сашка — парень общительный, у него друзей много, а гнить в четырёх стенах с Кучаевым он попросту не обязан, как и отчитываться за свои действия. Вдруг у него сейчас что-то важное происходит? Личная жизнь, к примеру, строится? Ничего, если до ночи не появится, то можно будет бить тревогу, а пока на часах лишь восемь вечера. Пусть гуляет, пока молодой. В холодильнике пусто. Костя понимает, что голоден, когда случайно бросает взгляд на коробку из-под хлопьев в мусорке. Он вспоминает, что после скудного завтрака совсем ничего не ел: то работа, то физиотерапия, которая занимает два с лишним часа без учёта дороги… Однако это вовсе не тревожит. Головин часто ругается, мол, как ты можешь забывать о еде, ты разве не видишь, что скидываешь вес, а Кучаев лишь пожимает плечами. Он не знает, как объяснить Сашке, что ему порой так тошно и плохо, что кусок в глотку не лезет. Голову забивают совсем не мысли о еде. Косте иногда хочется просто лечь и не двигаться, чтобы сгнить заживо. Сообразив кое-как яичницу с сыром и отыскав в холодильнике несчастный огурец, Кучаев усаживается за кухонный стол. Он отставляет костыли в сторону и с грустью рассматривает ноги. Поднимает правую ногу, как бы убеждая себя, что ещё чувствует, но не может и пальцем пошевелить на левой. Даже забавно. В попытках отвлечь себя от негативных мыслей и как-то скрасить грустное поедание подгоревшей яичницы, Костя берёт в руки телефон. Парень быстро принимает заявку в друзья от Лены и лайкает её новую аватарку (с фотосессии, разумеется). Кучаев от «ВКонтакте» совсем не фанатеет, зато в Instagram готов зависать часами. Обычно парень лишь бездумно листает ленту и оставляет такие же бездумные комментарии, чтобы чем-то себя занять, и ставит лайки на все публикации, которых у него высвечивается не мало, ведь Костя вообще любит подписываться на всех: модели, блогеры, актёры, футболисты, девушки футболистов, приколы с котиками… Кучаев знает, что со стороны это выглядит непрофессионально. Если он хочет заявить себя как хороший фотограф, то должен быть подписан на соответствующих людей. Стоп. Он вообще никому ничего не должен. Костя выныривает из водоворота бесконечных фотографий и минутных видео и замечает, что тарелка давным-давно пуста, когда в коридоре щёлкает замок. Возвращается Саша. Кучаев, оперевшись о стол, встаёт, затем, держась за столешницу, ставит посуду в раковину. — Ты вернулся! Отлично. Мне хотя бы не придётся обзванивать ближайшие морги. — И тебе привет! Скидывая обувь где-то в коридоре, Головин залетает в кухню и, под непонимающий взгляд Кучаева, жадно прикладывается к бутылке с водой. Осушает литровку практически в один присест и устало опускается на стул. Вид у Сашки уставший, но довольный до неприличия. Костя решает не задавать лишних вопросов. — Есть будешь? — Да-а, — благодарно тянет Головин, смотря на Кучаева как на божество. — Жрать хочу, что аж сил нет. Хорошо, что ты у нас такая хозяюшка, Костенька! Посуду помоешь, ужин приготовишь — красота! Чтобы я без тебя делал? Парень хмурится, хотя шутка совсем безобидная. Он молча выкладывает на тарелку оставшуюся часть ужина и, с трудом передвигаясь самостоятельно (с костылями в небольшой кухне развернуться достаточно тяжело), хватаясь по очереди за любую точку опоры, ставит на стол. — Костенька, а чай? Пожалуйста? Спасибо. Зелёный, если можно, — невинно говорит Сашка, уставший после долгого дня, а у Кости от чего-то в груди всё вспыхивает. Кучаев не понимает, почему ему вдруг становится так неприятно и одновременно стыдно, что к щекам приливает кровь от внезапной духоты. Какая-то непонятная обида ударят камнем по затылку, что аж искры из глаз летят. Костя чувствует себя беспомощным и жалким. Он сжимает руки в кулаки и шумно вдыхает носом. — Серьёзно? Чай? Ты инвалид что ли? Встань и сделай, — грубо отвечает он и, не обращая внимания на ошарашенный взгляд Головина, идёт в комнату, опираясь о стены и из последних сил напрягая уставшие ноги. «Любимые» канадки* остаются около стола.***
Саша доедает ужин в одиночестве и решается заглянуть в комнату Кости лишь через полчаса, дав тому немного времени отстыть и прийти в себя. Он хочет извиниться перед другом, понимая, что действительно повёл себя неправильно, но знает, что эти извинения ни к чему. Кучаев на него не злится. Головин застаёт друга за привычным занятием: Костя сидит на кровати перед телевизором, положив левую ногу на журнальный столик, и сосредоточено гоняет мяч в «фифе», порой излишне сильно нажимая на кнопки джойстика и кусая губы при опасных моментах у своей штрафной. Игра в футбол, как ни странно, Костю успокаивает и помогает отвлечься от мира. Сашка знает, что он включает «фифу», когда чувствует себя дерьмово. Практически каждый вечер. Парень аккуратно садится рядом с другом и разглядывает его профиль. Саша глупо улыбается: эмоции переполняют его. Он уже представляет, как преобразится лицо Кости через несколько секунд, когда он огласит ему такую новость. Если уж у Головина внутри фейерверки, то что будет с Кучаевым, который, по стечению обстоятельств, случайно оставил телефон в кухне? — Чего уставился? — спрашивает Костя, не отрываясь от игры, но его тон звучит мягко, по-дружески. — Бери джойстик. Сейчас мой ЦСКА будет громить твой «Реал». — Кость, — говорит Сашка максимально серьёзно. — Ну что? Головин специально молчит, чтобы привлечь внимание Кучаева. Тот вздыхает и нажимает на паузу. — Ладно, я слушаю, — Костя поворачивает корпус в сторону друга. Саша по-турецки устраивается на диване, пару раз драматично вздыхает, хотя — боже мой! — как ему тяжело сохранять серьёзность. Головин сам хочет прыгать от радости. — В общем: ты оставил телефон на столе, а тебе пришло сообщение. Я не хотел тебя тревожить и случайно прочитал. Кучаев хмурит брови. — Так… и что дальше? — Там тебе в директ написали о фотосессии. Я подумал, что предложение неплохое, согласился и назначил время. Костя как-то разочарованно, но одновременно с облегчением выдыхает. Он уж испугался, что сообщение пришло от Лены, а этот дурак решил предпринять попытки наладить «личную» жизнь своего лучшего друга. От Сашки вообще можно ожидать что угодно. — Это всё? Ты уж так не… — Я не договорил, — прерывает Головин, и на его губах появляется хитрая-хитрая кошачья улыбка. Кучаев невольно задерживает дыхание и забывает про игру. Его сердце от чего-то начинает биться быстрее, будто предвкушая что-то нереальное, ведь Головин выглядит слишком довольным. Саша специально молчит, накаляя интригу. Журналюга чёртов. — Ну?! Саня, блин, не тяни! — Ладно-ладно! — сдаётся наконец парень и на одном дыхании выдаёт: — Фотосессия на ВЭБ Арене, тебе написала девушка Феди Чалова! Костя роняет джойстик.