Ни в коем случае не предавайся нескончаемой скорби над своим грехом. Барахтанье в дерьме — не лучший способ очищения. Олдос Хаксли «О дивный новый мир»
***
— Погоди, так это ты фотограф? Костя наигранно громко вздыхает, с усилием сдерживая самодовольную улыбку, которая так и просится засиять на губах, но выражение его лица, однако, говорит само за себя: приобретает нахальный вид победителя. Он слегка поворачивает голову в сторону Саши, с наслаждением наблюдая, как тот едва штатив из рук не роняет и буквально молниями из глаз мечет в сторону нахальной девицы напротив, но та этого то ли не замечает, то ли не понимает, то ли всё вместе взятое. Девушка поправляет локоны изящным движением длинных пальчиков и хлопает чёрными ресницами, выражая неподдельное изумление, хотя и это, признать честно, у неё получается искусственно. Кучаев прокашливается и произносит максимально вежливым тоном: — Да, а Вас что-то не устраивает, Катерина? Катерина смотрит на него рассеянным взглядом, будучи явно не готовой к такому ответу. Она перебегает глазами от лица Кучаева до тех предметов, которые её, видимо, напрягают, открывает рот, а сказать ничего и не может — словарный запас, видимо, иссяк, или дар речи пропал. Наверное, шестерёнки в её голове начинают лихорадочную работу, но мгновенно терпят бедствие. А Костя совсем не смущается такой реакции — она для него настолько привычна, что в последнее время уже порядком поднадоела. Кучаеву разнообразия хочется, а его всё нет и нет. Вот они с Сашей и решили от нечего делать спорить на деньги. Головин, к слову, сейчас благополучно просрал очередную тысячу. Косте с одной стороны его даже немного жаль — бедный Сашка возлагал на миловидную Катю большие надежды, а та стереотип о своей внешности подтвердила и от остальной массы не отличилась, а с другой он рад, что сам в дураках не остался. Поведение людей казалось ему всё более предсказуемым и типичным. Особенно Кучаева раздражало то, что в погоне за индивидуальностью люди перестали замечать, что становятся всё более похожи друг на друга. Поддерживают какие-либо популярные движения, пишут в социальные сети посты о любви к себе и принятии человека таким, какой он есть, а на деле мало кто смотрит дальше красивой обложки. Вот Костя, наверное, и бесится из-за этого, потому что ему в этом плане относительно не повезло. Почему относительно? Ну, внешность у него, в принципе, неплохая, вполне приемлемая, если бы не одно «но», которое его красивые глазки и острые скулы затмевает. Недостаток, из-за которого Костю всегда сторониться будут и смотреть с дурацкой, никчёмной жалостью. — Нет-нет, просто… Со сломанной ногой тяжело, понимаю. Может съёмку на другой день перенести, э-эм… Я забыла твоё имя, прости, — сдаётся девушка. Катерина пытается быть вежливой, но явно в этом не преуспевает. Окей, Кучаев уже привык к бестактности по отношению к себе, но не запомнить имя человека, у которого заказал фотосессию — слишком! Неужели сложно так? Ладно, если бы у него в профиле ничего не сказано было или имя какое-нибудь иностранное, сложное для запоминания, а тут ведь в шапке коротко и ясно, чёрным по белому, блин, написано: Konstantin | Photographer in Moscow А-а, точно. Перевод, видимо, не сработал, а не все тут из Англии приехали. Тогда вопрос исчерпан! Костя смотрит на растерянную Катю, а затем переводит взгляд на Сашу и хитро улыбается, предвкушая свой долгожданный «выход на сцену». У Головина на лице целая гамма эмоций пробегает: злость сменяется стыдом, стыд возмущением, а за возмущением следует выражение лица человека, полностью заё… измученного этой жизнью, если выражаться прилично. Заметив Кучаева и зная, что по сценарию следует дальше, Саша и вовсе машет на него рукой, закатывает глаза и, без слов поняв друга, начинает собирать аппаратуру обратно, мол, действуй, придурок, веселись, пока можешь. А Косте дважды повторять и не требуется. Он знает, что ведёт себя некрасиво, устраивая подобные спектакли, и он обязательно будет сходить с ума от отвращения к себе позже, но, а пока… Есть возможность попытаться сделать вид, что ты берёшь от жизни всё. Кучаев сбрасывает с себя маску радости и приобретает вид испуганного котёнка, который в чём-то провинился перед хозяйкой. Взгляд стыдливо опускает вниз, губы слегка дрожат, а руки он сжимает сильнее. — Вообще-то, это не совсем перелом… — говорит он достаточно тихо, чтобы привлечь внимание. Катерина, как и следует плану, смотрит на него неотрывно, испуганно даже. — Дело в том, что я инвалид. На работу не берут, денег едва на еду хватает, поэтому приходится как-то так… Но Вы не переживайте, я справлюсь! Костя с усилием делает несколько шагов к лавочке, чтобы взять фотоаппарат, сжимая свои костыли максимально сильно и передвигая больной ногой с характерным кряхтением. Сашка искоса наблюдает за другом и бурчит что-то явно неприличное, а Кучаев давится смехом, быстро ретировавшись и изображая кашель. А Катерина даже волосы поправлять перестаёт, став свидетельницей такой картины, — бедняжка впечатлительная! Она широко раскрывает глаза, хотя, казалось бы, куда ж ей ещё шире, и прикрывает рот рукой, издав томный вздох. Девушка явно не знает, что делать в такой ситуации. Перед ней встаёт тяжкий выбор: уйти и остаться без новеньких фотографий в профиле, поискать кого-нибудь подороже, но опытнее или — боже мой! — доверить столь серьёзное дело парню на костылях, от которого потом совесть не позволит что-либо требовать за испорченные фото и потерянное время. Как же поступить? У юноши явно проблемы со здоровьем и дальше ничего хорошего не светит: он инвалид и едва ходит. Однако он ведь всё равно приехал с ней на встречу, верно? Тащил всё это оборудование (пускай и с помощью друга), чтобы хоть какие-то деньги заработать и действительно провести съёмку. Эх, а ведь Катя сразу подумала, что дело нечисто, когда Константин (точно! Вот как его зовут!) цену в direct назвал — слишком уж дёшево для фотографа Москвы! — Послушайте, Константин, я очень извиняюсь, но я вынуждена отменить наши планы. Я… Боже, как много «я». — Да-да, конечно, — прерывает Кучаев, поджимая губы. Он останавливается около скамейки, неуклюже поворачивается к девушке и мельком кидает грустный взгляд на фотоаппарат, а затем опускает на свои ноги. — Я понимаю, можете не объяснять. Костя слышит, как Саша смачно хлопает себя по лбу. Обычно он и сам не прочь поугарать со спектаклей, которые Кучаев разыгрывает с некоторыми особами, но тут, по-видимому, бесится из-за того, что спор оказался не в его пользу. Головин ведь действительно был убеждён, что девушка окажется нормальной, умной, ведь не все блондинки с миловидной внешностью тупые, да? Стереотип, созданный обществом, который, однако, всё равно продолжает подтверждать себя. И Саше непонятно: то ли Костя специально таких себе на съёмки подбирает, то ли они сами к нему липнут как к бочке мёда. Головин дружит с Костей с момента «переезда» второго в Москву — два с половиной года, а на деле кажется, будто с самого детства. Саша стал первым и единственным другом Кучаева в столице. Именно он застал тот ужасный день, когда жизнь Кости сломалась пополам, образовав глубокое ущелье между берегом «до» и «после». Именно Головин помогал ему учиться заново жить, каждый день вставать с кровати да и вообще вставать, потому что желания не проснуться у Кучаева в тот период было хоть отбавляй. Но Саша знал, что Костя крепче, чем кажется — ему просто требовалось время, дабы откопать в отдалённом уголке души силы на то, чтобы двигаться дальше, когда весь прежний мир, фактически, сгорел до основания. Костя справился. Научился снова улыбаться и жить, как обычный человек: со своими трудностями, загонами, плохим настроением и страхом неизвестности будущего. Научился, ведь так? Или, правильнее сказать, смирился? — Нет-нет! Я не это имела в виду! Мне это совсем неважно! Конечно, неважно! Неужели кто-то мог подумать иначе? Прекрасных особ, таких как Катерина, совсем не волнует инвалидность и материальное состояние парня. Главное — внутренний мир, мысли человека, его чувства и характер. — Хочешь сказать, что дело не в его инвалидности? — не выдержав, Саша вмешивается в разговор, встав рядом с Костей и поправляя сумку на плече. Он говорит с раздражением и явной неприязнью к девушке, потому что каждый из присутствующих прекрасно понимает причину её резкого отказа от съёмок, но стыдится произносить вслух, как что-то запрещённое, выходящее из ряда вон. Костя, как бы он смело себя не вёл, как бы умело не носил маску счастья, до сих пор стесняется своих костылей и не может свыкнуться с мыслью, что он такой и этого уже не исправить. Он часто злится на себя и срывается на незнакомых людях (пускай они этого и не знают), придумывая себя новые образы: то «плохой» парень, то беспомощный инвалид. Это вовсе не доставляет удовольствия, а лишь помогает почувствовать себя живым. — Нет, — несколько обиженным тоном отвечает Катя, поджимая пухлые губки и хмуря брови. Такое заявление для неё оскорбительно, потому что она уважает других людей и по внешнему виду не судит. Нет-нет-нет! — Тогда в чём? Потому что он сказал, что беден? — с ухмылкой продолжает Головин, явно желая вывести девушку из себя. Кучаев сердится, что Саша опять вмешивается не в своё дело, геройничает, когда он его об этом не просит, но и сделать ничего не может — просто молча ждёт финальной сцены, как всегда становясь героем второстепенным. — Да как ты смеешь так обо мне говорить! — возмущённо восклицает Катерина, убрав за ухо светлую прядь волос. Её губы дрожат, будто это действительно ложь, будто её задело, что о ней тоже так судят, по обложке. — Я совсем не такая! — А какая ты? Что тебе важно? — с вызовом произносит Саша. — Хочешь сказать, не деньги, а? Теперь даже Косте кажется, что Головин слегка перегибает палку. Вернее, он её уже конкретно сломал и теперь рассчитывать на лёгкие деньги нет смысла, хотя они были так близко. Вот ведь дурак! Опять всё испортил, а потом ворчать будет, что Костя возможности свои упускает! Это кто ещё упускает? Кучаеву так хотелось проявить своё актёрское мастерство (не зря ведь в школе всегда на сцене выступал), а тут… Эх! Катя смотрит на Сашу таким оскорблённым, ненавистным взглядом, что аж жутко становится. Она то ли пытается прожечь в нём дыру, то ли вызвать муки совести, но не получается ни того ни другого, поэтому девушка решает действовать крайним способом. Никто и опомниться не успевает, когда Катерина, не отвечая ничего на резкое и колкое высказывание в свою сторону, гордо подходит к Головину, смотрит ему с секунду прямо в глаза, а затем влепляет звонкую пощёчину. От души, как говорится. — Знаете, Константин, я считаю Вас неплохим человеком, но искренне советую не приводить своего друга на съёмки. Он крайне негативная личность, всех клиентов распугает, а Вам это, как я вижу, ни к чему, — обращается девушка к Кучаеву, совершенно не обращая внимание на шокированного Сашу. Она говорит уверенно и твёрдо, приобретая совершенно другой внешний вид. Наверное, начнись их знакомство с более правильное ноты, всё сложилось бы по-другому. — Если потребуется помощь, я всегда буду рада. Всего доброго! Катерина кидает на парней прощальный взгляд и не дожидается ответа. Она гордо откидывает назад волосы и уверенной походкой идёт прочь по дорожке парка, оставив двух друзей в недоумении. Костя быстро моргает. Что ж, финал этого спектакля действительно вышел неожиданным. Кучаев поворачивает голову на Сашу, который держится за отметину на щеке и прожигает взглядом спину девушки. Вид у Головина максимально опозоренный, поэтому Кучаев, как и подобает лучшему другу, начинает истерично ржать. Спасает его только наличие костылей, но Саша всё равно умудряется с горяча треснуть ему по плечу, когда Костя пытается «отбежать» на безопасное расстояние. Не сильно, но и не слабо. Ладно, ничего страшного. — Ты бы видел своё лицо, Сань! — смеётся Костя. — Хоть кто-то тебя на место поставил. Головин посылает его, но Кучаев не разбирает, куда конкретно, потому что Сашка психует и быстро идёт вперёд, в сторону автобусной остановки, оставляя друга далеко позади, зная, что Костя его никаким образом не сможет догнать. Кучаев воспринимает это крайне спокойно, хотя и ёкает что-то внутри от обиды. Он, умело передвигая костылями и напрягая дурацкие мышцы ног, просто ковыляет следом, ведь они в любом случае приедут в одну квартиру. Костя уже привык, что Саша довольно часто пользуется своим физическим преимуществом, но делает это неосознанно, совсем не со зла, поэтому и не обижается особо. Неприятно немного, но терпимо. Кучаев научился терпеть. В разгар лета, когда всё вокруг кипит жизнью и светит солнце, в парках Москвы всегда достаточно людно, и найти хорошее место для съёмки крайне трудно. Костя чувствует себя некомфортно, когда излишне любопытные дети мешают процессу и их потом часами приходится вырезать с неплохих фотографий, но ещё больше его напрягают юные «спортсмены», которые совсем не видят, куда едут. — Блять! Да что же это такое? Мимо Кости вихрем пролетает целая «стая» кричащих детей на великах, и чёртов костыль, скользнув каким-то образом по асфальту как по маслу, мгновенно лишает его равновесия. Ладно если б это была правая рука, но ведь нет — чёртова левая! Кучаев с грохотом падает, распластавшись едва ли не на пол дороги. Хорошо, что боли он не чувствует, а все камеры у Сашки. Костя тихо матерится, хватается за костыли покрепче и пытается встать — неудачно. — Молодой человек, вы в порядке? Он поднимает взгляд на пожилую женщину с тростью, которая сама вся трясётся, но протягивает к нему свою сморщенную руку, пытаясь помочь. Костя горько усмехается и ему так мерзко становится от самого себя. — Кучай, твою налево, на минуту тебя оставить нельзя! Разлёгся тут. Вы посмотрите, а! — улыбается Головин старушке. Саша оказывается рядом. Как и всегда. Он подаёт другу дурацкие костыли, обхватывает Костю за талию и общими усилиями потихоньку помогает встать: сперва на опорную ногу, правую, а затем и левую. Кучаев благодарно улыбается, а внутри что-то сжимается от ощущения собственной никчёмности. Женщина смотрит им вслед, задумавшись на секунду и тут же эту мысль отпустив. К автобусной остановке они теперь идут вместе и уже не спешат. — Нормально всё с ногой? Почувствовал что? Может, сейчас по пути к твоему врачу заскочить… Как его там? Игорь? Ладно, не важно, но вдруг что? Проверить надо, — с беспокойством спрашивает Саша, медленно шагая рядом с Кучаевым и следя за его движениями. Костя отрицательно качает головой и смотрит вниз, наблюдая за тем, как переставляет ноги. — Нормально всё. Если что, завтра ему и скажу. Всё равно на терапию ехать, — безразлично бросает он. — Да ведь нельзя же так! — вдруг говорит Головин серьёзно. — Это ведь твоё здоровье. Ты продолжаешь ставить на себе крест, дебил, хотя тебе и твердят, что шансы есть. Кучаев слегка улыбается, но, кажется, пропускает весь смысл слов Саши мимо ушей. У него в голове всё смешивается в кашу и лишь стук костылей отдаётся тупой болью в сердце, вновь напоминая о том, насколько его жизнь изменилась после их появления, поставив крест на всём, о чём он мечтал. Головину о таком говорить легко — Саша никогда, к счастью, не узнает, каково быть настолько беспомощным, что не можешь выполнять элементарные действия, ходить, каково просыпаться каждое утро со слепой надеждой, пытаться сделать хоть какое-то движение ногой, а затем едва ли на стену не лезть, потому что ничего не меняется. Саша никогда не узнает, а Костя никогда и не расскажет. Подъезжает автобус и необходимость ответа исчезает. Саша пропускает вперёд Кучаева, чтоб его лишний раз не толкали, а затем заходит сам. Свободные места находятся, поэтому парни садятся друг напротив друга у окна. Светит долгожданное тёплое солнце, и Костя жадно ловит его лучи, любуясь пейзажем за окном. Головин достаёт беспроводные наушники и по привычке протягивает один другу. Они слушают какой-то рандомный плейлист энергичных песен в ВК, и плохое настроение уходит также быстро, как появилось, вспоминают Катю и смеются, когда Сашка жалуется, что у него всё ещё болит щека. Красный след, кстати, ещё немного заметен. — В следующий раз один поедешь на съёмку. Я не шучу, даже не уговаривай меня потом помочь, — обиженно бурчит Головин, но улыбка выдаёт то, что он не в обиде. — А вообще, эта Катя — неадекватная какая-то оказалась, хотя по фоткам вроде ничего, — грустно вздыхает Саша. — А чего ты ожидал? Ты с нихера её оскорблять начал. Я думаю, что она правильно поступила. Я б на её месте тебе ещё между ног врезал, — усмехается Кучаев, а Головин лишь цокает и глаза закатывает в привычной ему манере. — А ещё ты мне рубль должен, не забудь. — Да ну тебя в зад, — Саша раздосадованно хлопает себя по коленям и матерится под нос. Видимо, он либо забыл про спор, либо надеялся, что Костя про него забудет. Головин хмурит брови и отворачивается к окну, желая провести остаток пути в гордом одиночестве, однако, Кучаев и тут друга не оставляет. Он несильно пихает Головина костылём, а тот вздыхает так тяжко, будто вагоны весь день разгружал под палящим солнцем. — Чего ещё? — Камеру передай. — С удовольствием. Задолбался я рюкзаки твои таскать. Саша стягивает с плеч тёмный рюкзак со штативом, камерой и прочей ерундой для съёмок и передаёт Косте, радуясь наконец свободе, хотя оборудование для него совсем не тяжёлое. Кучаев достаёт свою ненаглядную спутницу, просматривает от скуки несколько последних своих работ, а затем незаметно, как ему кажется, ловит момент и делает парочку быстрых фотографий Головина, прислонившегося к большому стеклу в старом автобусе. На самом деле, Саша видит, что на него направлен объектив и едва сдерживает нахальную улыбку, но решает не вмешиваться в дела друга. Саша любит, когда Кучаев творит. Щёлкает фотоаппаратом, порой излишне долго подбирая ракурс и свет, а порой делает спонтанные фото, как вышло сейчас. В такие моменты он выглядит по-настоящему живым. Кажется, что Костя превращается в какого-то другого человека, когда занят любимым делом — он счастлив, погружён в работу, буквально излучает свет и забывает обо всём, что могло бы его сломить. Костя — мечтатель и романтик в душе. Он видит эстетику в простых до банальности вещах, но преподносит их с какой-то изюминкой и живучестью, потому что, наверное, вкладывает кусочек себя в каждый кадр. Такому могли бы позавидовать многие, но Кучаев не считает это чем-то особенным, талантом, как любят выражаться взрослые. Он говорит, что любой человек сможет открыть в себе тот самый «талант», если очень этого захочет, но в себя от чего-то не верит, даже получая кучу восхищённых комментариев в сети. Косте не требуется одобрение общества, чтобы поверить в себя. Косте требуется своё собственное одобрение. — Костян, сворачивай лавочку. На следующей выходить. Кучаев дёргается, выныривая из водоворота душащих мыслей, выключает камеру и убирает в рюкзак. Он накидывает лямки на плечи и с готовностью сжимает костыли, немного нервничая, точно в первый раз. Две женщины на соседних местах косятся на него с сочувствием и шепчутся между собой. Наверняка, они говорят о какой-нибудь ерунде: акции на молоко в «Пятёрочке» или о соседке сверху. Однако Костя не может отделаться от неприятного ощущения, будто они говорят и смотрят только на него. Это чувство вызвано не высокомерием, а страхом, что ему не место в этом мире.«Ну же, соберись! Будь мужиком, а не тряпкой. Просто встань и доковыляй наконец до дома. Ты такой никчёмный… Не думай о том, что частично не чувствуешь ног, что не ощущаешь под ними землю. Не думай, ты ведь сильный… Прошу, чёрт возьми, не думай… Я не хочу быть никчёмным…»
— Кость? — Головин стоит у дверей, а автобус практически останавливается. — Да, иду, — улыбается Кучаев, а у самого душа трещит по швам. Он сжимает костыли в руках, задерживает дыхание, делает усилие и… Встаёт. Конечно, разве может здесь быть по-другому? Костя встаёт, ведя внутреннюю борьбу с собой изо дня в день. Встаёт, даже если Вселенная так мерзко над ним подшутила и частично вывела из строя, надеясь сломать. Встаёт, хотя — боже мой! — как порой хочется упасть ещё ниже. У Кости над головой ангела светлый нимб, а за спиной отчего-то два сломанных чёрных крыла. Костя не умеет летать, но никто и не узнает, что он чаще других смотрит в небо и мечтает однажды дотянуться пальцами до курчавых облаков. Что ж, придётся постараться, чтобы не разбиться насмерть.