Пределы ненависти

«Первое правило умирания: Не умри.» Доктор Кто

Острое бессилие и не менее раздражающая досада охватывают всякого, кто помимо воли, без явного желания вынужден соглашаться на авантюру, которая никакой, лично ему, выгоды не несёт. Ретч не был Паркеру другом, тем более семьёй, и в отказе от бессмысленного насилия, и что более важно, от бессмысленного насилия сопряжённого с риском для жизни, ничего зазорного не было. Но Питер, как откровенный идиот, раз за разом легко и будто даже радостно соглашался. Так было и сейчас. Бандит выловил Паучка между партиями Контраксианского покера, выбрав момент, когда его голова была занята несколько иным. Согласие Паркера было бы не столь печальным, рискуй он собой оправданно, ради спасения того же Ретча, например. Но чаще всего мальчишка соглашался рискнуть своей шкурой даже не ради благородной цели или хотя бы ради пары тысяч кредитов, а лишь для того, чтоб Опустошитель в очередной раз мог продемонстрировать всем на Забвении, что братается с Чёрным орденом. Питер прекрасно понимал, что из-за нездорового азарта и желания «отвлечься» из раза в раз соглашается поспешно. Но, как правило, оказавшись в «Яме смерти», отказаться от боя, в особенности, когда ставки сделаны, было невозможно. Но был ли сегодняшний, на первый взгляд плёвый бой, ошибкой? Определённо. Кто бы сейчас перед Паучком не был, он был кем угодно, но не Кронанцем. Да, он выглядел, как самый обычный представитель этой расы, такой же каменный и не слишком умный на вид. Но Питер, прежде сталкивающийся с ними, осознавал, что что-то не так. Но не только чутьё мальчишки, но и очевидное несоответствие видимого и действительного говорило, что перед ним тот, кто лишь притворяется Кронанцем. Во-первых, оболочка, на первый взгляд каменная, но такой не являющейся. Да, она была прочной, возможно, непробиваемой, но отнюдь не состоящей из минералов, а была вполне себе органической. Возможно, если бы Паркер не имел «удовольствия» сражаться с Кронанцем прежде, (это было подобно бессмысленному избиению горного массива, который к тому же охотно отвечал тем же), то он бы и не заметил разницы. Во-вторых, скорость. Обладая столь прочной бронёй, представители этой расы сильно проигрывают в ловкости и, что самое главное, в скорости. Они подобны танкам, мощные и несокрушимые, но никак не манёвренные. Да и навряд ли они могут с такой лёгкостью отрывать собственное тело от земли, а противник перед ним в иные моменты, словно летал. И в-третьих, Кронанцы не швыряются огнём! Они вообще никак с ним не связаны, Питер даже сомневался, подозревают ли те вообще о существовании огня! Бешеный темп боя вынуждал Питера запинаться, что неприятно отдавалось на периферии лёгким привкусом крови и досады. А он-то, дурак, был уверен, что победит. «Вот до чего доводит самоуверенность.» — голосом Капитана Америки крутилось в голове мальчишки. Мотнув головой, парень предпринял попытку отогнать бесполезные, но такие назойливые мысли, те бешеным калейдоскопом бились на подкорке, мешая ясно воспринимать происходящее. Кровь в организме бурлила так сильно, что заглушала вопли беснующейся толпы. Но Паркер, корящий себя за собственную бесхребетность, был излишне строг к себе, победить даже обычного Кронанца было не просто, а этого ЛжеКронанца тем более. Но ситуации это никак не меняло, неравный бой продолжался, хотел юноша того или нет. «Да, это тебе не с Корвусом биться» — шипело подсознание. Генерал Чёрного ордена был садистом, космическим психопатом-убийцей, но явного намерения убить никогда не проявлял (по крайней мере в отношении юного Паркера), а сегодняшний оппонент Питера, напротив, демонстрировал это желание чрезмерно. Питер, опьянённый прошлыми победами, был излишне беспечен, и уже вторая, даже не десятая, развязно брошенная шутка, вышла ему боком, и сильным ударом по челюсти. Сплюнув кровь на видавший не один плачевный исход ринг, мальчишка совершил быстрый, но недостаточно быстрый, рывок вперёд. И тут же отлетел на три метра назад, сильно приложившись спиной и головой об пол. Он, недооценив противника, не рассчитал время, и это закономерно аукнулось дикой болью в груди. Та в очередной раз доказывала юноше, что он давно не на Земле, и его противники далеко не люди. По характеру распространения боли Паркер мог с уверенностью утверждать, что если сломано не несколько рёбер, то одно уж точно. Но всё было не так как обычно, а значительно иначе. Дышать становилось нестерпимо больно и тяжело, а неприятное бульканье крови и привкус желчи во рту не сулили ничего хорошего. — Дерьмо, — непроизвольно сплёвывая в маску очередную порцию крови, чертыхнулся юноша. Лишь мгновение охладив раскалённый лоб о металл ринга, он вскочил. Любая задержка грозила преждевременным исходом боя, а ему ещё семь тиков продержаться, и Ретч получит своё. Если Питер выживет, конечно. Одно радовало Питера, его мучения с Корвусом не были столь уж бесполезны, теперь он мог прекрасно терпеть боль, да и уворачивался он куда успешнее, чем раньше, правда перед Паркером всё ещё был представитель расы, которая в сотни раз сильнее человека, и, что самое важное, не действующая в угоду человеческой логике. В связи с чем, не всегда успешные атаки юноши были для гиганта не более, чем чередой вялых и нелепых тычков. А без паутины и клинка Паркер был всего лишь мальчишкой со средним уровнем силы и кривой тактикой ведения боя. И, невольно отвлекаясь на очередное улюлюканье толпы, он задумался: «И с каких это пор я стал мальчиком для битья?». Этим отнюдь не философским вопросом Паркер задавался довольно часто, но найти точку отсчёта затруднялся, а может он боялся признаться самому себя, что это началось не так уж и недавно, как он хотел бы того. Просто в один момент, подобные «бои» стали закономерным исходом его посещения подполья на Забвении, а стоило один лишь раз пойти на поводу у Опустошителя и сойти с этой колеи представлялось невозможным. Питер, придававшийся бессмысленной рефлексии, упустил момент, когда ЛжеКронанец обволок здоровенную псевдокаменную ручищу сконцентрированной лавой или чем-то невероятно похожим на неё и таким же адски горячим. В следующее мгновение растерявшийся Паркер оказался прижат к рингу той самой ручищей, костюм затрещал от жара, но пока стойко держался, но сколько ещё он выдержит подобного воздействия, Питер не знал. Да и проверять не хотел, ведь уже начинал ощущать, как тонкие, невероятно прочные металлические пластины его брони начинали плавиться. А пришелец, кривя псевдокаменное лицо в гримасе садистского удовольствия, прохрипел: — С тобой покончено, слизняк. Паркер не был согласен с данным утверждением, но ответить что-либо остроумное не сумел, так как к горлу подступил болезненно-горький ком. Сознание металось в панике, вспомнилась ночь на Лонг-Айленде и Стервятник, но сейчас всё было в разы хуже, чем тогда. И в отчаянной попытке хоть что-то предпринять, мальчишка, собрав остатки резко покинувших его сил, лягнул противника в район, как он понимал, колена, что было излишне самоуверенно открыто. Будь это настоящий Кронанец, то Паркер вероятнее всего сломал бы ногу. А так, притворщик, смазано прорычав что-то, ослабил хватку. Это послабление позволило юноше выскользнуть из лап смерти. И пока противник был слегка дезориентирован, Питер в считанные секунды нанёс быстрый, максимально сильный удар. Пришелец, пошатнувшись, слегка отступил, но, как надеялся Паркер, не упал, вместо этого он внезапно позеленел. Личина сползала с ЛжеКронанца, подобно слезающей с металла краске. Рост уменьшался, а телосложение приобретало гуманоидный тип. Вытянутое лицо уже гуманоида-рептилии, искривленной всё той жуткой гримасой, было обрамлено большими заострёнными ушами, а красные, полные чистейшей злобы глаза, казалось, стремились прожечь в Питере Паркере дыру. А ещё у пришельца стал жутко сморщенный подбородок. И если бы Рептилоиды существовали, то они бы выглядели именно так, подумал в это мгновение пораженно замерший Паучок. Мальчишка столько раз в фильмах видел нечто подобное, и столько же раз он злился на тупость героев, что те, как идиоты стояли и хлопали глазами, наблюдая за тем, как кто-то меняет свой облик. Что, по иронии судьбы, собственно, он делал сейчас. Юноша, как и персонажи, не мог оторвать взгляд от пришельца. Толпа затихла, озадаченная происходящим не меньше Паркера, но гул недовольных голосов с каждым мгновением, подобно волне, возрастал. Что было оправданно, ведь многие ставили на Кронанца, а не на Скрулла. Но для Питера всё возгласы разъярённых обманом пришельцев оставались где-то на периферии. Мальчишка пытался отвести взгляд от горящих ненавистью глаз Скрулла, но не мог, а в следующее мгновение он стал без своего на то желания стягивать с головы маску (это то, что не следует делать на Забвении ни при каких обстоятельствах). Паркер осознал, что угодил в ловушку, но было поздно, себя он больше не контролировал. Пришелец перед ним, не разрывая зрительного контакта, отвратительно скривил рот в гадком оскале, тем самым доказывая, что беспомощность Паркера его заслуга. Мурашки отстранённо прошлись по спине мальчишки, а чутьё кричало, что он покойник, если что-нибудь не предпримет в считанные секунды. Но Питер не ощущал власти над собственным телом, и остатки разума покидали его сознание стремительнее, чем бы ему того хотелось. Он всё ещё был страшно удивлён тому факту, что больше не властен над собой, но напрягало другое, что он даже не подумал, что пришельцы так могут (Хотя стоило допустить подобное, будто он фильмов не смотрел). Скрулл в одно мгновение оказался рядом с ним. Питер сказал бы, что тот «подлетел», но утверждать этого он никак не мог, да и сейчас он уже ничего не мог. Пришелец, искривив рот в ещё более убогой улыбке, обводя взглядом беснующихся зрителей, которые были увлечены уже собственными «боями», медленно, развязно, с долей превосходства в голосе, прохрипел: — Вот и всё, слизняк,  — гадко усмехнулся он и, тут же опалив ухо юноши ядовитым дыханием, добавил: — Ты был забавным, но не слишком. Питер ожидал, что Скрулл выхватит из воздуха клинок и пронзит его, или, что тот всего навсего свернёт ему шею, но тот не сделал ни того, ни другого. Зелёный серьёзным взглядом обвёл ринг, будто ища что-то, а затем задержал взгляд своих красных глаз на кровавом, уже давно посеревшем следе на стене, что остался от одного из многочисленных боёв. Гадкая ухмылка стала только шире и, кивнув головой в ту сторону, Скрулл наклонился к замершему юноше: — Видишь ту стену, — сдавленный кивок. — Иди и размозжи об неё голову, — злее прежнего прошептал Скрулл. Паркера охватил дикий ужас, он хотел мотнуть головой и воскликнуть: «Нет! Ни за что!». Но вместо этого снова кивнул, и без задержек двинулся в сторону того серого пятна. Юноша боролся, приказывал себе остановиться, но всё, что он слышал в собственной голове, так это, как заезженная пластинка, раз за разом повторяющиеся слова: «Иди к стене и размозжи об неё голову». Каждый шаг Питер делал спокойно и легко, будто он и не боролся с наваждением вовсе. Так, по крайней мере, могло показаться со стороны. И когда до стены оставалось каких-то два шага, позади раздалось насмешливое: «Стой» и Паркер остановился. Также по приказу он слегка обернулся. Скрулл, откровенно упиваясь собственной властью, издеваясь, проговорил: — Размозжи голову, но не сразу, — блеснув рядом острых, как у гоблина зубов, прохрипел пришелец. — За пятнадцать ударов, — жёстко, без жалости в голосе, подумав, приказал он. Питер снова послушно кивнул, его лицо было спокойным, но в душе всё сгорало в жгучем желании жить. Но пока в голове навязчивой мыслью крутилось покончить с собой, найти выход из сложившейся ситуации представлялось невозможным. Он раз за разом будет биться головой о стену, постепенно наращивая силу удара — безжалостный расклад. Питер как-никогда жалел, что по математике у него было отлично, ведь если б он банально не умел бы считать, то это вполне могло спасти ему сейчас жизнь. Первый удар был не иначе, как насмешкой. Это и на удар не походило, а так слабое касание стены лбом. Желчь с привкусом крови на языке сводила с ума, а за первым ударом неизбежно последовал второй. Третий и пятый не отличались особой разницей в силе. А вот после шестого Питер ощутил, как его голову обволакивает боль и кровь тонкой, но с каждым последующим ударом усиливающейся струйкой застилает глаза. А страшная мысль, что последнее, что он увидит перед смертью, будет куском безразличной стены, окроплённой его кровью, вызвала болезненный спазм в груди. И ему нестерпимо захотелось отключиться, но он никак не мог этого сделать, ведь «пластинка» в голове продолжала звучать всё также отчётливо. Девятый и десятый удар были пыткой. Но одиннадцатый удар стал последним. Жёсткий рывок в сторону сбил мальчишку с ног. Вялое от боли и полученных травм тело безвольным мешком рухнуло на пол. А из-за внезапного стороннего вмешательства Питер отключился, что сделало его попытку «суицида» безуспешной. Пришёл мальчишка в себя почти сразу же. Острое облегчение охватило его, когда он осознал, что голова прекрасно пуста, а череп относительно цел. Но острое беспокойство на грани паники жгло огнём, призывая подняться. Плотная красная завеса застилала глаза, Питер безуспешно пытался остановить горячую кровь, что сочилась из раны на лбу. Он ничего не видел, зато отчётливо слышал. Бой, что проиграл Питер, кто-то продолжал. Яркие всполохи огня мелькающие на периферии размытыми тёплыми пятнами дезориентировали, но больше этого мальчишку напрягало иное, а именно такой хорошо ему знакомый, привычно-свистящий замах клинка. «Корвус» — верная и отчего-то приятная мысль-догадка, возникла в мальчишеском повреждённом мозгу. Но расслабиться в полной мере не вышло. Чутьё резко дало о себе знать, намекая, что ситуация, в которую он влип, не так проста, и что радоваться преждевременно не стоит. Ведь тот огонь, что был в безумных глазах Скрулла, в начале боя кричал Паркеру, что так просто отделаться не выйдет. И не доверять интуиции причин у юноши не было. Ведь Корвус Глейв всегда, при любых обстоятельствах, действует только в собственных интересах. Сглотнув подступившую к горлу желчь, Питер нащупал стену позади себя, и, подавив не слишком уместный порыв шарахнуться от неё, мальчишка, плотно сомкнув губы и до скрежета сжав челюсть, медленно встал, молясь, чтоб ни один звук или стон боли не издало его измученное тело. Юноша хотел быть стойким до конца, даже если на то у него совершенно не было сил. Бой завершился в считанные секунды. В Корвусе Питер не сомневался, а вот Скрулл слишком сильно полагался на свои, как Паркер окрестил их «способности Аватара», действовал он излишне прямолинейно, что сыграло с ним злую шутку, в особенности, когда тот попытался непонятно зачем превратиться в него, в Питера Паркера. И этот опрометчивый поступок лишь ускорил его неизбежное поражение. До мальчишки доносились сбивчивые такие отчаянные слова пришельца, они неприятной чёрной кляксой расползались в его душе: — Мы служим одному господину, — прохрипел Скрулл, неотрывно глядя в бесстрастное лицо Глейва. — Танос возложил на меня великую миссию! Я, как и Чёрный орден, несу его волю во вселенной! Питеру, вяло стоявшему на ногах, захотелось бесчисленный раз за день рухнуть на пол, но на этот раз не от боли или бессилия, а от горького отчаяния, что всё в этой, казалось бы, бескрайней Вселенной, так или иначе связанно с Вечным титаном. А Корвус, взирающий на союзника без интереса, в одно мгновение растянул губы в зловещей усмешке и отнял несущие смерть острие клинка от горла пришельца, с единственной лишь целью, чтобы занести его для последнего удара. Питер закрыл глаза постфактум, он всё ещё стоял с зажмуренными глазами, когда голова Скрулла Кл’рта с неприятным хлюпаньем катилась по дну «Ямы смерти». Его грудь нещадно жгло от частого дыхания, ему казалось, что он тонет, а в голове вместо назойливого голоса, приказывающего убить себя, была отвратительная сцена разделения головы и тела. Он всё ещё стоял с зажмуренными глазами, когда услышал привычное требование: «Маска». В это простую односложную фразу было вложено смысла столько, сколько люди обычно вкладывают в длинные пространственные объяснения. Питер слабо кивнул, принимая из рук межгалактического психопата-убийцы маску Чёрного ордена, а затем, слабо сглотнув горечь, натянул её на лицо и дышать стало в разы легче.