Пределы ненависти

«Пусть наказание соответствует преступлению!» Джейсон Тодд

Мало кто знает, но жить – это та же привычка, что и курить, только более прилипчивая и не менее пагубная. Именно она, а не тяга к великим свершениям, поднимает людей по утру, открывает им глаза, отправляя их в объятия предстоящего дня. Человек — раб собственных страстей, но ещё сильнее он зависим от вялотекущей бытности. Оттого-то ему так неприятно покидать зону комфорта, где всё так знакомо и идёт своим привычным чередом. Но понимает это человек только тогда, когда что-то в его хорошо отлаженном ритме жизни идёт наперекосяк. Питер, как всякий быстрорастущий мальчишка, не испытывал проблем со сном. Правда, став Человеком-пауком, о нормальном режиме он уже и не вспоминал, но новоприобретённая сила с лихвой компенсировала недосып, да и как он мог спать, когда город нуждался в герое. Но в минуты относительного покоя, когда вмешательство Паучка не требовалось, юношу охватывал глупый страх, что он не уснёт. Этот навязчивый страх возник у Питера в тяжёлый, если не страшный период, когда он был уверен, что утратил не только способность засыпать, да и спать вообще, когда в идеально отложенном механизме его жизни с мясом и кровью была вырвана крайне важная деталь — Бенджамин Паркер. Преждевременная кончина дяди, без сомнения, стала потрясением для юного Паркера. А та боль от потери до сих пор отзывалась в груди школьника сильным, иногда тупым, а временами пугающе острым спазмом. Но мучили Питера по ночам даже не кошмары, а нечто более странное и выматывающее — тишина. С невозможностью уснуть Питер столкнулся впервые, даже не в день похорон Бенджамина Паркера (той ночью он забылся тяжёлым сном), а в ночь со среды на четверг следующей недели. Когда Мэй, впервые за семь лет, вышла работать сверхурочно в ночную смену. Смешно, но юноша тогда действительно не боялся ни темноты, ни одиночества, но отчего-то, осуществляя самые привычные действия, как чистка зубов и взбивания подушки перед сном, Паркер ощущал болезненную тоску и раздражение, будто его раз за разом кто-то колол раскалённой иглой в затылок. Школьник, подобно параноику, резко оборачивался, вслушивался, но позади ничего не было и быть не могло, ведь он был по-настоящему один. Пять с половиной часов Питер пролежал с открытыми глазами, остальные два он провёл, ковыряясь в тарелке с хлопьями, так ничего и не съев. Так повторялось каждый раз, когда Мэй была вынуждена брать ночные смены. А Питер, дабы не отягощать и не волновать тётю по пустякам, молчал. Также он молчал, когда Мэй Паркер, покидая квартиру, оставляла грустный поцелуй на его скуле или щеке. Молчал Питер, и когда она обеспокоенно проводила по его волосам, спрашивая: «В порядке ли он?». Также молча школьник кивал на её пожелания «доброй ночи». А затем, когда дверь с безжалостным стоном затворялась, подросток тяжело вздыхал, бросая полный тоски взгляд на входную дверь и также молча мялся у неё некоторое время. Забросив попытки уснуть (которые уже воспринимались юным умом насилием над самим собой), Питер брёл в гостиную, где врубал «зомбиящик», бездумно листая каналы. Временами Паркер заострял своё рассеянное внимание на «National Geographic», виды природы расслабляли, но сна, как и прочие ТВ шоу, он не внушал. Телевизор развеивал плотную тишину в ужасающе пустой квартире, но мальчишке в упор мерещилось всякое, он то и дело слышал, скорее думал, что слышал тихое сопение дяди Бена. А может он столь сильно отрицал его гибель, что сам надумывал всякое, например, что тот жив, и сейчас, хмуря суровые брови, отругает его за полуночный просмотр глупых шоу. Эти горькие мысли почти вызывали жгучую влагу на глазах мальчишки, но та охватившая его сердце пустота парализовала его изнутри, и плакать он не мог. Питер знал, что он не спит, но то мерзкое ощущение, что связь с реальностью утрачена, убеждало его в обратном. И в этом мрачном калейдоскопе страхов, жалости к самому себе и чувстве безмерной утраты не было место сну. Так, по крайней мере, ему казалось. На деле же всё было в разы проще и ужаснее. Всё дело в привычке. За свою короткую жизнь Питер Паркер привязался и полюбил, и привык к своим дяде и тёте. Он уже не мог существовать без них, а в те ночи квартира была омерзительна пуста. И если он всё-таки засыпал, то только тогда, когда за окном, окутанный предрассветной дымкой, город начинал свой день. Этот страшный период в жизни Паркера постепенно сошёл на нет, и дело было не в пресловутом времени, что залечило душевные раны мальчишки, а в укусе радиоактивного паука. Обострившиеся чувства, а главное слух, заполнили пустоту. И впоследствии Питер Паркер был уверен, что те бессонные истончающие его душу ночи канули в Лету. Но он ошибся, впрочем, как всегда. То страшное состояние возобновилось вновь, когда третий десяток засечек украсил стену его временного, как убеждал себя юный Мститель, пристанища. Но ни дикая усталость от изнурительных тренировок с Корвусом, ни боль от истязаний Проксимы не дарили ему даже двух часов сна. Мальчишка, подобно зверю, метался по своей «камере». Стены нещадно давили, и в особо критические моменты Питер, обуреваемый яростью, бил по ним, но те отзывались насмешливо и глухо, не облегчая его страдания. Давящая на уши пустота бескрайнего космоса сводила его с ума, и на задворках сознания мысль о том, что он один, ядом отравляла его душу. И было в тысячи раз тяжелее, чем на Земле, там, помимо телевизора, было солнце. Да, оно не снимало груз вины, который возложил на себя Паркер за смерть дяди Бена, но оно дарило надежду, что всё рано или поздно придёт в норму. Но здесь, на Космическом Голландце Вселенского зла, не было солнца, лишь бесконечная ночь с отблеском холодных звёзд. Единственным возможным, да и подходящим эквивалентом «зомбиящика» Питер находил тот отсек с окном. Как и прежде на Земле, так и здесь, Паркер уже не пытался уснуть, в связи с чем он часами наблюдал за звёздами. Но сна не было, будто Человек-паук смертельно оскорбил Морфея и тот теперь избегал его, как прокажённого. И всё, что оставалось Питеру, так это ждать. И это бессилие мучило юношу порой сильнее потери руки, о той он временами забывал, а о собственной беспомощности никогда. И вот в эту ночь всё развивалось по привычному безжалостному сценарию. Он уже как три часа был свободен от своих «пыток», а сон так и не шёл. И своё бессмысленное метание по кораблю Паркер решил окончить в отсеке с окном. Но к его величайшей досаде отсек не был привычно пуст, там, могучим фьордом, возвышался Вечный титан Танос. Питер замер, а беглая мысль скрыться была подавлена угрюмой действительностью, что скрываться собственно негде, всё на корабле так или иначе принадлежит Таносу. И любой другой отсек всё та же ловушка, в которой вынужден пребывать Паучок, только по одной титану виданной причине. Подавив горький ком, подступивший к горлу, юноша спокойно и без спешки приблизился к окну. Он то и дело бросал быстрые взгляды в сторону Таноса, но тому казалось присутствие Паркера безразлично, и, неопределённо пожав плечами, Питер хмыкнул что-то себе под нос, так и оставшись напротив окна. Сегодня снова были лишь звёзды, иногда те разбивались интересными космическими объектами и туманностями. Как-то раз мальчишка видел нечто неописуемо прекрасное и, к сожалению, неизвестное ему. Быстро устав просто стоять (тренировки давали о себе знать), он опустился на пол, что также не было никак прокомментировано Вечным титаном. Питер всё ждал, что тот что-нибудь скажет или даже толкнёт речь о необходимости Вселенского геноцида, но тот молчал и казался глубоко погружённым в себя. Таким образом прошло около получаса, а молчание так и не было нарушено, и подростка это устраивало, ведь на конструктивный диалог со Вселенским злом он настроен не был. Питеру, вяло созерцающему бескрайний космос, уже даже не хотелось домой, а хотелось глубокого двенадцатичасового сна без сновидений. Он был столь измотан, что усталость превратилась в своеобразную броню и ничего задеть его уже не могло, даже присутствие злейшего врага всего сущего Таноса. Тот воспринимался Паркером чем-то таким же непреодолимым, как стены Голландца, за которыми ничего, кроме смертельного вакуума космического пространства не было. И за возникшей убого смешной картинки в голове, где Корвус, на подобии Билла Тёрнера, вырезал сердце титана и, также бормоча, приговаривал: «Часть команды, часть корабля…», Питер не заметил, как уснул.