***
Недавно обновленный костюм сидел удобно, но непривычно — постоянно хотелось что-то поправить или перестегнуть. Кацуки нравились изменения: наручи уменьшились в размере, по бокам стало больше зеленого, а оранжевые полосы на груди теперь выглядели ярче. Оно в любом случае того стоило. Деку чуть не сдох от счастья, когда впервые увидел, особенно количество зеленого — и Кацуки не стал его ни в чем переубеждать. Но сейчас у них была проблема поважнее. — Какого хрена ты вообще туда потащился? Было очевидно, что это какое-то неадекватное дерьмо, — проворчал Кацуки, придерживая телефон плечом, и уткнул ногу в придорожный бордюр, проверяя ботинки. «Это же известное зарубежное издание, Каччан. Я почитал другие номера, они часто о таком пишут. С расчетом на аудиторию, наверное. И мне было неудобно отказывать! Как я мог, если уже пообещал? — смущенно возмутилась трубка. — Просто тот вопрос был слишком неожиданным! Я растерялся и ответил первое, что пришло в голову. Надеялся, что это вырежут, как мы договаривались… Но потом что-то пошло не так, и, в итоге, в полную версию почему-то вошло почти все интервью…» Кацуки скривился. — Они просто хотели покопаться в твоем грязном белье, придурок. А ты взял и радостно распахнул все шкафчики. «Да ладно, все ведь было не так страшно? Никто же не читает такое… правда?..» — Это не «страшно», Деку, это пиздец. Ты вообще заходил сегодня в интернет? Наивные школьники запомнят твою рожу по этому дню, можешь собой гордиться. Деку на том конце провода промолчал, и Кацуки живо представил, как тот хмурится и нервно трет пальцами подбородок. Он не врал — лихорадочно красное веснушчатое лицо теперь украшало половину японского интернета и развороты газет с дебильными надписями вроде «Герой номер один жаждет разнообразия!» или, как самое стремное из всего, что Кацуки видел: «Номер один в героике и в постели?!». На ботинок приземлилась одинокая снежинка. Выпрямившись, Кацуки зажмурился и быстро глянул на небо. Пока светлые, тучи начинали наливаться тяжестью, обещая к вечеру снова рассыпаться снегопадом. Нос щипало холодом, температура скакала, иногда опускаясь ниже нуля, и этот февраль уже бил все рекорды, не торопясь становиться весной. В патруле и так было до тошноты уныло, а торчать под мокрым снегом, обтекая, Кацуки ненавидел. Настроение стремительно поползло вниз. — И вообще, какое еще, мать твою, разнообразие? «Каччан, это же… просто интервью…» — запнувшись, неуверенно ответил Деку. — А, «просто интервью», да? Просто слова, а так все охренеть как замечательно? — Кацуки крепче сжал телефон и махнул ботинком, пугая путающегося под ногами голубя. В животе зашевелились нехорошие подозрения, навязчивые строчки сами собой всплыли в памяти, и он вкрадчиво добавил: — Тебя что-то не устраивает, а я должен узнавать об этом из паршивых газет? Деку длинно и печально вздохнул — судя по глухому звуку, прикрывая телефон рукой. «Не думай ничего такого, не «не устраивает», это другое…» — быстро промямлил он и невнятно забормотал мимо микрофона, говоря с кем-то другим. Был бы Кацуки рядом — толкнул бы его, чтобы прекратил, пока не занесло. Гнев вспыхнул мгновенно, прокатился горячим откликом от макушки до самых ног, забурлил в крови и осел в ускоряющемся сердце. Кацуки бесился, когда ему врали, чуял подвох не хуже охотничьей ищейки, и когда врал Деку — бесился в десять раз сильнее. За все четыре года, что они по какой-то ироничной случайности прожили вместе, задрот так и не преуспел в скрытности. Особенно когда у Кацуки была возможность заглянуть в его честные виноватые глаза. Но сейчас хватило и запинки. Кацуки уже набрал в легкие воздух, чтобы вытрясти из него все, что тот недоговаривал, но наушник в другом ухе вдруг пронзительно зашипел и сообщил голосом Джиро: «Граунд Зиро, прием! Прием! Эй, Бакуго, ну где ты там?» Кацуки цыкнул и зловеще произнес, нажимая на «отбой»: — Надеюсь, до вечера ты придумаешь нормальный ответ, чтобы я перехотел тебя убивать. Прикосновением включив обратную связь на передатчике, он рявкнул: — Что случилось? «В моем секторе ограбили ювелирный «Такаока» и подожгли круглосуточный напротив, — взволнованно ответила Джиро. — Преступник в голубой куртке с капюшоном. Высокий, быстрый, с большим черным рюкзаком. У него связывающая причуда и что-то… вроде роликов, кажется, я не знаю, очень похоже. Выдвинулся в твоем направлении. Странно, что он один, так что будь осторожен. Я его упустила, возьму на себя пострадавших. Он твой». Кацуки тихо стукнул непривычно узкими наручами, разбежался и ответил, упруго оттолкнувшись от асфальта: — Посмотрим, далеко ли этот ублюдок уедет на своих роликах. Джиро согласно хмыкнула, отключаясь. Кацуки нравились ощущения растекающегося по венам адреналина, отдача в локтях и сладковатый запах дыма — они были привычными и понятными, дарили предвкушение скорой драки, в которой останется один победитель, и на короткое время делали все проще, избавляя от необходимости решать бесполезные проблемы. Бредущие по своим делам прохожие испуганно отодвигались с дороги, пропуская его, где-то вдалеке завыла первая пожарная сирена. Кацуки бегло осматривал людей. Если преступник двинулся сюда по той же улице, где находился «Такаока», и не умел летать, становиться невидимым, жидким или ползать по стенам, то было всего четыре… нет, пять вариантов, откуда он мог появиться, чтобы сбежать, потому что… Наушник в ухе снова зашипел и щелкнул, переключаясь на другую линию. «Граунд Зиро, возьми на себя две южных улицы, пожалуйста. Я зайду с востока, попробую зажать, — собранно отчеканил Деку. — В этой части города сейчас перекрыты выходы подземных коммуникаций. Здесь нет метро и высоких зданий, прятаться негде. Вместе будет проще его поймать. Я помогу». Чертов задрот так быстро читал его мысли, будто где-то в голове у Кацуки стоял телепатический транслятор. Это уже не злило, но все еще сильно напрягало — особенно вкупе с предложением помощи. Сосредоточенный Деку был другим: больше не мямлил, не запинался, не бубнил и чертовски ясно выражал свои мысли. Отчасти это объяснялось общим радиоканалом, который прослушивался по всей частоте, но Кацуки эта задротская железная хватка по-своему даже нравилась. В редкие моменты, когда Деку обращался к нему по геройскому имени, по загривку бежали приятные щекотные мурашки, стекая за высокий воротник. И Кацуки хотелось то ли заставить его повторять, пока не перестанет цеплять — дома, за закрытой дверью, где больше никто не услышит, — то ли вбить в кудрявую голову осознание, что злоупотреблять этим не стоит, особенно на публике. И запоминать детали — тоже. И записывать. И вообще. Кацуки встряхнулся, сбрасывая наваждение, и прорычал: — Мне не нужна помощь, так что просто не мешайся под ногами.***
Кацуки не знал, что бесило его сильнее: то, что Деку все-таки взял преступника первым, то, что тупой неудачник на роликах успел на развороте выстрелить противно липкой сетью, или то, что теперь вынужден был ждать, неудобно прилепившись к стене, пока задрот раскланяется с полицией и дотащит к нему свою задницу. Освободиться самостоятельно не удавалось уже минут пятнадцать, и это бесило тоже. Сколько бы Кацуки ни дергался, толстые белые ленты, стянувшие плечи, руки и ноги, не поддавались. Перетекая по телу, они обвили его до самой шеи и уплотнились в местах, где натяжение было сильнее, не оставив Кацуки шансов. От этого было вдвойне мерзко — теплая сетка ощутимо пульсировала, живо ползая, а Кацуки ненавидел, когда его лапали, особенно какие-то гребаные полуводоросли. Тихо зашипев, он бросил гневный взгляд в сторону светлеющего выхода из переулка. Рядом с Деку неторопливо прохаживался офицер, а сам Деку что-то говорил, активно жестикулируя. «Убью», — четко подумал Кацуки и вывернул правую руку, пытаясь дотянуться пальцами и хотя бы подпалить стягивающий запястье жгут. Тот только сильнее сжался, болезненно врезавшись в кожу и явно задавшись целью отрезать ему руку. Дернувшись от неожиданности, Кацуки громко выругался, и лента с шеи слишком разумно переползла на рот. Ноги насильно сомкнуло вместе, руки окончательно онемели, и он скосил глаза, пытаясь рассмотреть, что происходит ниже. Мерзкой пульсирующей липучке было насрать на то, что ее хозяин давно валялся без сознания. Она будто издевалась над ним. Снова начав активно сопротивляться, Кацуки добился только того, что ленты впились сквозь костюм во все стратегические места и теперь, казалось, ехидно пошевеливались. Выдохшись, Кацуки обвис и попытался перегрызть закрывающую рот белую полосу. Блядские прочные ленточки выводили его из себя не меньше тормозящего Деку. Почему нельзя было сначала освободить его, а потом уже бежать вежливо лизать зад полицейским? Словно в ответ, рядом раздался странный задушенный звук. Кацуки поднял недовольный взгляд и наткнулся на замершего напротив Деку. Яростно засопев, Кацуки выразительно качнул головой, насколько сумел, но тот не сдвинулся с места. С отрешенным выражением лица Деку заинтересованно рассматривал, как Кацуки барахтается, и не делал больше ровным счетом нихрена, застыв как гребаная статуя. Сколько он вообще уже так стоял и когда подошел? На секунду Кацуки показалось, что в блестящих зеленых глазах погас огонек интеллекта, и Деку сейчас либо достанет телефон и начнет снимать, либо вытащит откуда-нибудь из задницы блокнот, либо и то, и другое, вместе взятое. Прищурившись, Кацуки зарычал, завибрировав от груди до самого рта, и почувствовал, как от злости полыхнуло в легких. Вывернутые ладони беспомощно задымились, одна особенно настойчивая лента скользнула от колена выше и заигрывающе обвилась вокруг ноги. Кацуки скрипнул зубами. Чертов Деку просто пялился, будто у Кацуки внезапно отросли несколько дополнительных конечностей, и он, как идиот, связал себя ими сам. «Чего уставился?» неясно потонуло в закрывающей рот ленте, и Кацуки просто гневно вспотел. Ему захотелось прямо сейчас превратиться в нитроглицериновую бомбу и сдетонировать, чтобы разнесло на ошметки всех: и сетку, и задрота, и сраных полицейских, и стену дома, к которой его намертво прицепило. Через вечность, за которую он успел в красках представить кровавые разводы и мозги на асфальте, Деку все-таки отвис. Нелепо закрыл рот ладонью, густо покраснел, натянул на лицо геройскую маску и, громким шепотом извиняясь, ринулся помогать. Под его искрящейся причудой ленты лопались несправедливо легко, как сочные цветочные стебли, и повисали мертвыми клочьями. В глаза ему Деку не смотрел, хотя Кацуки очень хотелось, чтобы тот в полной мере ощутил его «благодарность». К моменту, когда тот закончил, тяжело дыша и беспокойно облапав его везде — даже там, где связать не могло физически, — Кацуки уже настолько разозлился, что преодолел какой-то предел, охрип, вышел за грань и успокоился. В конце концов, он всегда мог придушить Деку подушкой во сне, подорвать его задницу на тренировке или еще как-нибудь… Поэтому, когда тот отошел на полшага и робко тронул его за плечо, занавесившись челкой и пробормотав тихое «прости», Кацуки только отмахнулся, хмуро осматривая себя и костюм. Плечи болели, кожу неприятно жгло, но убивать уже не хотелось. Хотелось кофе и домой. — Не кричи, хорошо? Давай… — Деку запнулся и заговорил увереннее: — Дома поговорим. Тут много людей, журналисты еще не уехали, опять начнется, как в прошлый раз. Кацуки смерил его долгим взглядом и молча стряхнул руку с плеча. Не получив ответа, Деку предусмотрительно исчез из поля зрения, оправдавшись отчетом, и оставил его в нервной растерянности — ощущать всей кожей фантомные прикосновения подрагивающих пальцев. Кацуки осмотрелся — никто больше не обратил внимания на их странное поведение. Хмуро растирая затекшие руки, он отловил офицера и заставил соблюдать протокол: нужно было на ком-нибудь спустить пар и правильно расставить акценты — хотя бы с ненавистной бюрократией. Офицера от его вежливого обращения перекосило, он дважды попытался выронить планшет и начал заикаться. Зеваки за натянутой лентой ограждения поглядывали на них с любопытством. Что-то Кацуки во всем этом не нравилось. Если ему и было что-то известно о Деку наверняка, так это то, что героика у того всегда была на первом месте. Задрот никогда не позволял себе поблажек, даже когда дело касалось близких: между своей жизнью и долгом героя Деку всегда выбирал второе. В «поблажки» входило все, что уменьшало эффективность: и промедления, и неуместное желание тупить в одну точку, и демонстрация… личных предпочтений в местах, где их могли увидеть. Особенно последнее. И Кацуки всегда думал, что первым же врежет задроту, если тот отступится от принципов и окажется недостойным своей ноши. Потому что Всемогущий просто не мог ошибиться. В картине мира и пирамиде потребностей Деку героизм и героика стояли в приоритете, и теперь его рассеянное непрофессиональное поведение чертовски нервировало, неприятно зудя у Кацуки в затылке. Может, Деку ударился башкой, пока он болтался у стены? Или попал под действие какого-то вида гипноза и, как идиот, ничего не заметил? Не придал значения? Заметил, но скрыл? Заболел и решил сдохнуть от простуды, ловя глюки? Кажется, он что-то говорил о замерзающих ногах и утеплении ботинок прошлым вечером… Направляясь в офис, Кацуки хмуро прокручивал в голове варианты. Надо было просто выждать и расспросить прямо. И с первым, и со вторым у него были проблемы, но Деку мог даже не отвечать — для того, чтобы разобраться, что происходит в кудрявой башке, Кацуки достаточно было остаться с ним наедине и присмотреться. По пути домой они разминулись — у Деку внезапно возникли неотложные дела. Позвонив по видеосвязи, тот сообщил о «забытом фанатском заказе», добавил: «Каччан, я быстро», пообещал вернуться до одиннадцати и, с виноватой улыбкой проигнорировав его зверское выражение лица, сбросил вызов еще до того как Кацуки успел уточнить, какого хрена. Шагая по темной улице в одиночестве и остервенело втаптывая серую слякоть в асфальт, Кацуки вдруг вспомнил, что это ему напомнило — вечер после окончания первого спортивного фестиваля в Юэй. Тогда на Кацуки были наручники и намордник, и Деку неотрывно пялился на него в раздевалке, коридорах и даже в классе — вплоть до того момента, пока сбрую, наконец, не сняли, — задумчиво кусал свою чертову ручку, пряча тетрадь каждый раз, когда Кацуки бросал на него гневный взгляд, и растерянно краснел, выбивая этим из колеи. Тогда все было еще очень сложно, и больше всего Кацуки хотелось размазать его по ближайшей стенке, а не выяснять, какого черта происходит. И это было очень задолго до того, как значения слов «Деку», «работа», «дом» и «секс» магическим образом связались между собой у него в голове. Задолго даже до того, как их разговоры перестали походить на сборник неудачных оскорблений. Кацуки никогда не спрашивал себя, как так вышло. Переход от сложного к простому казался естественным — как дыхание, как запах дыма от ладоней, как взросление и вера в свои силы. Это просто произошло — постепенно и неумолимо, как сменяются сезоны. Деку всегда крутился где-то поблизости, был рядом с самого раннего детства, пялясь из-за углов, шел в комплекте с восхищением Всемогущим, жгучей ненавистью и непониманием, цеплял каждой частицей своего «я», заставляя становиться сильнее, и идиотски улыбался, упрямо пытаясь его обойти. Кацуки вырос — ненависть постепенно сошла на нет, растворившись в усталом осознании. А Деку почему-то остался. Его поведение тоже стало простым и предсказуемым, ожидаемым — для Кацуки, стоило только сбросить пелену предвзятости. Деку редко творил необоснованную херню — у него всегда был план. Но иногда, как сегодня, вел себя так же странно — в глупых ситуациях, в которых Кацуки не успевал увернуться от причуд и попадал в сети, или когда оказывался в липких ручонках всяких склизких уродов, как тот грязевой, с которого все началось. Ни в одном из тех случаев Деку не позволял себе медлить, иначе это могло стоить им обоим чего-то большего, чем поцарапанная гордость, но Кацуки замечал все. Каждый потяжелевший взгляд Деку ошпаривал кипятком между ребер, и он не был уверен в степени паршивости этого ощущения. И собственной невыносимой заинтересованности. Когда они только начали снимать квартиру на двоих, Деку постоянно смотрел на него так. Расфокусированно и отстраненно, будто видел что-то другое — или фантазировал, проваливаясь в свое задротское воображение. Смотрел, пока Кацуки готовил, переодевался или отжимался. Смотрел, когда они заканчивали спарринги, превращая друг друга в отбивные. Смотрел, когда они вместе убирались, с руганью делили единственный телевизор или занимались прочей незначительной ерундой. Смотрел еще до того, как Кацуки решил за них обоих, что в том, чтобы спать вместе, снимая напряжение, нет ничего необычного — и, собственно, последнее в этих взглядах ничего не поменяло. Разве что для Кацуки они стали понятнее. В эти моменты Деку не сразу реагировал на оклики, мог выпасть прямо посреди разговора, а потом убежать копаться в интернете. Кацуки его не останавливал — не видел смысла. Но, наверное, стоило хоть раз проверить его историю поиска, чтобы убедиться, что фрик-отаку, с которым он живет — самый настоящий. Снег повалил крупными белыми хлопьями, приглушая вечернюю черноту, захваченный по дороге кофе почти остыл. В голове щелкнуло нужное воспоминание, и все послушно встало на свои места. Кацуки недовольно цыкнул, зарываясь с ушами в поднятый влажный воротник. Если бы Деку, постоянно стесняясь, в постели не прятал от него свое лицо, у него точно был бы такой же взгляд. Мутный, невменяемый и пустой, наполненный только одним — чистой неразбавленной похотью. Вот оно, загадочное слово-ответ на эту чертову загадку. Поздравляем, Граунд Зиро, вы выиграли в этой интеллектуальной викторине. Можете забрать приз из неприятных выводов. Кацуки крепче сжал стаканчик, выдохнул и потер переносицу, ощущая себя полным кретином и заботливой наседкой одновременно. Деку не заболел, собираясь внезапно сдохнуть от какого-нибудь мозгового паразита, не скрывал свои травмы, как обычно, и не лишился здравого рассудка, а просто… Просто в последнее время у них обоих было мало времени. И еще меньше из него было на то, чтобы хотя бы выспаться и признать, что чего-то не хватает. «Девственник — это диагноз», — подумал Кацуки с усмешкой. Смущенный Деку, перевозбудившийся от белых ленточек, привязавших его к стене, вызывал облегчение и мстительное желание ковырнуть этот пласт, чтобы хорошенько поиздеваться. Когда-нибудь потом. Скорее всего, Деку нравилось именно все это сковывающее движения дерьмо и нелепые обыденные ситуации, в которых «удивительный Каччан» оказывался. Его это забавляло, может, или чесало самолюбие. Или заводило. Или все вместе. От задрота стоило ожидать самых раздражающих наклонностей. Кацуки еще в Юэй выяснил, что тот во многом хуже того же Минеты — по крайней мере, у виноградоголового не было спрятанной под кроватью коллекции додзинси со Всемогущим с самыми разными рейтингами. Не то чтобы Кацуки сам их не читал, но он хотя бы делал это в интернете, тщательно очищая после себя историю, и не хранил позорные доказательства там, где их легко мог обнаружить любой желающий. Может, Деку даже интересовала всякая безумная жесть вроде тентаклей или подвешивания. Черт, кажется, он что-то такое и ляпнул в том сраном интервью о важности сексуального разнообразия. Что еще? Ролевые игры с переодеванием? С температурой? Стремные секс-игрушки? Что вообще было не так? Чего задроту могло с ним не хватать?.. За последние четыре года Кацуки выяснил, что выбивать из Деку информацию силой или, наоборот, пытаться вбить — занятие чертовски бесполезное. Хотя побороться на равных с «Одним За Всех» было приятно, особенно когда удавалось победить. Но для того, чтобы до жертвенного безмозглого придурка что-то дошло, приходилось учиться говорить: словами и предложениями, даже целыми монологами. В основном, непривычно тихо, а иногда — одними прикосновениями. Это Кацуки нравилось больше и получалось не в пример лучше. А вести пространные разговоры о чувствах и проблемах он ненавидел почти настолько же сильно, как и проигрывать. Но проигрывать мироздание требовало от него гораздо реже. — Время и чертово разнообразие, ха… — задумчиво выдохнул он вместе с облачком пара. Мысль, назойливо скребущаяся в мозг с самого утра, цепким паразитом закрепилась внутри. Кацуки просто не мог, не умел и не хотел учиться принимать поражения, особенно если дело касалось простого, мать его, секса. Даже если его самого все и устраивало. Переживать о чем-то настолько ничтожном было тупо и бессмысленно, так что он остановился на единственном очевидном плюсе, если в протекающей задротской крыше вообще стоило искать плюсы. Насмешливо встряхнув головой, Кацуки подставил лицо под падающий снег и перекатил в замерзших ладонях едва теплый стакан. Сделать для него всегда было проще, чем сказать. Зато вопрос о разнообразии удачно отпал сам.***
Вспомнить додзинси оказалось хорошей идеей. С одной стороны. В ближайший выходной Кацуки все-таки влез в историю поиска Деку, пока тот был на пробежке, и обнаружил там массу интересного. Непознанного, так сказать, в космических масштабах их блядского «Вандер Дуо». Вскрыть ноутбук оказалось даже слишком легко, это не заняло у Кацуки и получаса — серьезно, кто вообще мог поставить себе пароль «всемогущий-лучше-всех» и верить в его надежность? Сам Всемогущий? И теперь Кацуки не злился. Совсем. Он был просто в бешенстве — и считал, что будет честно, если в процессе обсуждения его интересных открытий охреневший задрот отбросит коньки. Потому что если бы этот идиот хоть немного озаботился информационной безопасностью, ему бы не пришлось в свой выходной прятаться в туалете, пока Кацуки раздумывал, как наиболее удачно вышибить дверь. — Все не так, как ты подумал, Каччан! — Откуда ты знаешь? Я еще ничего не подумал, — очень вежливо прошипел Кацуки сквозь зубы, оставляя на двери оплавленный отпечаток. — Выходи и скажи мне это в лицо. — Это просто шибари! Техника связывания! — Это дерьмовая порнуха, придурок! Кацуки размахнулся и врезался в дверь плечом. Та мужественно не поддалась, Деку за ней громко негодующе засопел. — Вообще-то это эротика, и не дерьмовая, а очень редкая и ценная, ты вообще представляешь, сколько стоит сейчас такое достать?.. — пробурчал он тихо, но Кацуки все равно услышал. — И это все еще не то, о чем ты подумал! Дай мне сказать, Каччан, пожалуйста! Деку замолчал, и Кацуки злобно подергал ручку. — Выходи! — Я выйду, если пообещаешь, что сначала дашь мне сказать! — Ла-адно, — демонически протянул Кацуки. Порывисто добежав до спальни Деку, он вытащил из-под покрывала гигантскую подушку со Всемогущим и снова вернулся к двери. — Я порву эту херню, если не выйдешь! Только идиоту вроде тебя придет в голову заказывать такое дерьмо в полный, мать его, рост, поэтому от нее давно пора избавиться. — От к-кого?! — пискнул Деку. Подумал секунду, оценивая ситуацию, и храбро сообщил: — Там же Всемогущий. Не порвешь. — Точно, — согласился Кацуки, растирая друг об друга руки и бережно прислонив подушку к стене. Дым с ладоней послушно начал просачиваться в дверные щели. — Я ее сожгу нахуй! — Нет! Нет, подожди! Не надо! Дверь немного поддалась, и Кацуки дернул неосмотрительно высунувшегося Деку на себя. — Этот урод с видео на меня не похож! — злобно зарычал он. За шкирку оттащил свою ношу в гостиную и швырнул на диван, угрожающе нависнув сверху. — Поговорить хочешь? Вот сейчас все и скажешь! После того, как я надеру твою задротскую задницу! Испуганно ойкнув, Деку побледнел вместе с вездесущими веснушками, а потом сменил окрас на пунцовый в пятнышко и нервно хмыкнул. У Кацуки дернулся глаз, и он прикинул, что обугленный диван выкинуть будет проще, чем менять пол во всей гостиной. И наверняка дешевле. Сэкономить можно. — У тебя есть три секунды, чтобы попытаться все объяснить. Три. — Почему тебя вообще так это волнует, Каччан? Это же мой ноутбук! Деку сглотнул и панически отвел глаза. На мгновение подсветился причудой и тут же погас, когда Кацуки совсем не деликатно ткнул его коленом между ног, сбивая спесь. — Две. Кацуки сильнее смял в кулаке его футболку. В воздухе запахло паленой тканью. — Я просто учился! — выпалил Деку, наконец. — Вернее, хотел научиться. Это не порнуха, ты просто посмотрел не до конца, там только связывание! Красивое, но… больше ничего! Честно! Хотел однажды… может быть… попробовать… — Ну да, поэтому ты трусливо спрятался в туалете, стоило мне ткнуть тебя в это рожей! — Я не прятался, а искал кое-что, чтобы показать и спросить! — возмутился Деку. Цыкнув, Кацуки отстранился, перехватив его за протянутые запястья, с силой уронил их обратно и присмотрелся — тот действительно зажимал в ладонях какие-то зеленые ремешки. Злость все еще бурлила внутри, ища выход, но сейчас был отличный момент, чтобы все выяснить. Что-то. Что-нибудь, что Кацуки ни капли не интересовало. Просто чувствующий себя виноватым Деку никогда не умел следить за языком. — Эй, задрот, давай-ка кое-что проясним, — требовательно начал Кацуки, наклоняясь ниже. Навалился грудью, и Деку задержал дыхание, напряженно втянув живот. — Тот говнюк на видео, он ведь не просто так выглядит почти как я? — Я уже сказал, это не то, что ты… — Заткнись и отвечай, — перебил Кацуки. Деку на секунду вышел из своего раскаянного ступора и скептически задрал бровь. — Каччан, так мне заткнуться или отвечать? Я не могу одновременно, это физически невозможно. — Блять, Деку, я сейчас отгрызу тебе нос! — Кацуки клацнул зубами в опасной близости от его лица, и тот испуганно вжался головой в диван. — Отвечай! — Ладно, да! Да, специально похож, потому что я такое и искал. И очень долго! — выкрикнул он и замолчал, тяжело дыша. Пару мгновений они пялились друг на друга, а потом Кацуки прицельно спросил: — То есть, ты и меня тоже мечтаешь связать? Деку под ним почти подкинуло. Шокировано вздрогнув, тот покраснел еще сильнее, быстро облизал губы и хрипло выдавил: — Чт-то значит т-тоже? Н-наверное… нет?.. — Врешь. — Кацуки зло усмехнулся. Растекшиеся на всю зеленую радужку зрачки ответили честнее. — Больной ублюдок. Деку жалобно свел брови у переносицы и отвел глаза, сдаваясь и молчаливо признавая: да, еще какой. Как будто кто-то в этой комнате вообще мог в этом сомневаться. Неуютно заерзав, он рвано выдохнул и откинулся головой на диван, разметав кудрявые волосы по серой обивке. Не дождавшись отрицания или сожалений, Кацуки почувствовал, что тоже невольно возбуждается — от задрота уже можно было разжигать костер, его член совершенно бесстыдно натянул домашние шорты, едва не упираясь Кацуки в колено. Все происходящее Деку еще и нравилось. Точно — больной ублюдок. Отпустив одно его запястье, Кацуки силой разжал кулак и вытянул из пальцев нагревшиеся ремешки. Сощурившись, изучил металлическое кольцо, с которого те свисали, и мысленно усмехнулся. Не тентакли, конечно, но близко. — Эту хрень ты подразумевал под «разнообразием»? — едко спросил он. — Думаешь, я не знаю, что это? За кого ты меня принимаешь, за неандертальца? Хочешь, чтобы я засунул эту штуку тебе в рот? Деку подавился воздухом, морщась и явно борясь с желанием прикрыть пылающее от стыда лицо, и шумно простонал что-то неопределенное, мотая головой. Неосознанно двинул бедрами, вздрогнул и так и застыл, тесно прижавшись стояком к его колену. — Ну? — продолжил Кацуки, не давая ему отвести теряющий адекватность взгляд. — Хочешь или нет? Не ври мне, придурок, или я тебя взорву. — Хочу, — сквозь зубы проскулил тот. — Только не мне, а себе… в рот… в смысле, я тебе… сам… Это доставляло какое-то садистское удовольствие — видеть, как Деку мучается от смущения и все равно отвечает. Любопытный, блять, исследователь. Покоритель новых сексуальных вершин, на которые не ступала нога топового героя. В затухающем пожаре ярости сформировалась идея, и Кацуки решил повременить со взрывами. Неугомонности Деку можно было найти другое применение и посмотреть, как тот будет в одиночку делать то, в чем они обычно участвовали вдвоем. Более того, инициатором чего тот так неохотно становился, с самого начала успешно изображая из себя невинную пушистую овцу. Хотя теперь Кацуки больше склонялся к сравнению с ебучим кроликом. Особенно после публичного заявления о разнообразии. По гордости неприятно проехалось, что Деку сравнивал его с тем уродом из порнухи. Или даже просто представлял на его месте — Кацуки было плевать, что он там на самом деле делал, от противного чувства хотелось рвать и метать: сначала Деку, потом ноутбук и, в конце концов, того поганого актера вместе с компанией-производителем подпольной «героической эротики». — Я согласен, — недобро ухмыльнулся Кацуки. — С условием. Деку неверяще округлил рот и замер. В темных глазах мелькнула и пропала растерянность, истинно задротское любопытство тут же одержало верх. — Каким? — быстро спросил он, уже торгуясь. Кацуки наклонился к его алому уху. — Будешь снизу, сделаешь все сам. От начала и до конца, — прорычал он. И добавил, выделив по слогам: — И пальцем не пошевелю, понял? — Ладно, — помедлив, шепотом согласился тот и поднялся на локтях, окончательно сокращая расстояние между ними. — Ладно, Каччан. Хорошо.***
Деку так торопился, что Кацуки подозрительно уставился на него через плечо. Руки у задрота ощутимо дрожали, когда он накладывал петли выше локтей и пропускал веревку под грудью. Молча сосредоточиться у него не получалось, поэтому тот все время бубнил себе под нос что-то медитативное, перемежая задумчивым счетом. Кацуки не вникал, но в бубнеже проскальзывали нервы, связки, суставы и кровообращение, и если бы он знал Деку недостаточно хорошо, то решил бы, что тот собирается его правильно пытать. Тем более, что первым делом тот притащил нож и аптечку и положил на тумбочку рядом с таким видом, будто это было священное орудие. Связывать у него всегда получалось быстро и надежно, теперь Кацуки стало очевидно, почему из них двоих именно Деку обычно передавал обезвреженных преступников полиции. Но в этот раз — с ним — он возился уже раздражающе долго. А еще задавал кучу вопросов. — Не туго? Пальцы не немеют? Как себя чувствуешь? — в очередной раз спросил Деку, затягивая узлы на запястьях, и невесомо прикоснулся к вывернутой ладони. Кацуки подергал руками и оскалился: — Надеюсь, всех тех ублюдков ты связывал лучше, потому что даже для самой последней размазни это было бы слабо. Деку покраснел ушами, недовольно вздохнул и сообщил: — Здесь и не должно быть слишком туго, Каччан. Так правильно, особенно в первый раз. Я не хочу тебе навредить. — Такой херней? — негромко уточнил Кацуки. — Деку, мать твою, хоть на секунду перестань думать членом. Кто я, по-твоему? Принцесса? Деку снова вздохнул — уже укоризненно — и отстранился. — Я закончил. Если почувствуешь что-то странное, вроде… — Он замялся. — Страха или паники, то сразу скажи, ладно? — Страха? Вызывающе ощерившись, Кацуки на пробу подвигал стянутыми локтями. От прохладного воздуха на коже выступили мурашки, кончики пальцев покалывало. Петли стесняли движения, давили и колко терлись, но ничего всерьез не пережимали — Деку неплохо постарался. Кацуки глубоко вдохнул, натягивая веревку на груди, и прислушался к себе. Сердце тихо стучало в клетке ребер, постепенно разгоняясь. В горле пересохло, и он сглотнул. От непривычных ощущений и непонятного напряжения стало жарко — ничего необычного, вроде, не происходило, но приходилось во всем полагаться на Деку и его скрытые таланты, и Кацуки невольно реагировал. Даже если он в любой момент мог сжечь эти веревки, разорвать и выкинуть вместе с Деку в окно, от собственного доверия становилось чертовски некомфортно. Кому угодно другому он не позволил бы не то что связать себя — даже намекнуть на это. Но Деку никогда не был «кем угодно», ему почему-то было можно. Кацуки почувствовал это всей шкурой, и неожиданное понимание вызвало смятение. Слишком просто он ему разрешил. В животе что-то болезненно сжалось, дыхание перехватило. «Бред», — усилием мысли оборвал себя Кацуки. Это было просто связывание, оно ничего не значило, не давало никакой власти и точно ничего между ними не меняло. Просто связывание. Просто секс. Он скорее откусил бы себе язык, чем попросил бы развязать себя раньше времени из-за мутного неприятного ощущения. Да и веревка почти не мешалась, если не считать небольшой нервозности. — Каччан, — позвал Деку. Кацуки обернулся — тот стоял коленями на одеяле и сжимал в ладони кляп. Радужки посерьезневших зеленых глаз стали почти черными, широкая грудь медленно вздымалась, натягивая белую футболку. Упрямо поджатые губы и выражение лица говорили за него: сомнений Деку не испытывал. И больше не трясся. — Шевелись уже, пока я не передумал, — насмешливо сообщил Кацуки, демонстративно потянувшись. Молча выдохнув, Деку качнул головой и оценивающе прищурился. По венам побежало знакомое азартное тепло — такого задрота, собранного и настойчивого, опасного, Кацуки отлично знал. Его хотелось поддеть и спровоцировать, вывести из себя, чтобы острее ощутить текущую в нем силу. Помериться кулаками и доказать, что Кацуки лучше: сильнее, быстрее, умнее. Даже в команде, состоящей только из них двоих. С детства и до сих пор — и до конца их чертовых жизней. Навсегда, как аксиома, каким бы избранным ни считали Деку все вокруг. Деку не отводил от него глаз, завороженно скользя взглядом по веревкам. В животе сладко заныло от предвкушения — они слишком хорошо друг друга знали. Обычно на что-то жесткое Деку разводился неохотно, и крышу у него срывало только после мощных выбросов адреналина: после сложных заданий, паршивых драк или крупных ссор. Кацуки никогда бы не подумал, что такой взгляд может вызвать тоненькая веревка и круглый кляп на ремешках. Придвинувшись вплотную со спины, Деку аккуратно развернул его голову, наклонил и поцеловал. Сначала почти целомудренно, а потом Кацуки подался ближе, прикусывая нижнюю губу, и Деку приоткрыл рот, впуская его язык. Послушно зарылся пальцами в волосы, прижимаясь к плечу, и незаметно потерся стоящим членом о веревки над запястьями. На вкус Деку был кислым, как начинка яблочного леденца, который тот нервно закинул в рот перед тем, как садиться за узлы. Идиотская привычка, потакать которой задрот позволял себе только дома. Прикрыв глаза, Кацуки хмыкнул прямо в поцелуй и почти сразу почувствовал, как заканчивается воздух в стянутой груди. А когда Деку перехватил инициативу и чувствительно сжал зубами язык, поймал себя на том, что дергает руками. Сердце испуганно ударилось о ребра, тяжело застучало в ушах и погнало по венам жидкое пламя. Деку очевидно не хотел, чтобы он отвлекался на что-то еще. Кто кого успешно провоцировал — был тот еще вопрос. Наконец, отстранившись, тот задумчиво взвесил кляп в руке. Глубоко вдохнул, как перед нырком на глубину, и бросил такой взгляд из-под ресниц, что Кацуки сглотнул слюну и напрягся, вцепившись пальцами в собственные вывернутые руки. Шею от неудобного разворота уже начинало сводить, а расслабиться не получалось — Деку чертовски грамотно щекотал ему нервы. — Можно? — коротко спросил тот, исчезая за его спиной. — Давай уже, — хрипло ответил Кацуки, поведя плечами. Дыхание перехватило, когда Деку растянул перед ним кляп, обнимая со спины, и аккуратно надавил холодным металлом на губы. — Открой рот, Каччан. Пожалуйста. Деку говорил так, будто пытался заворожить змею — полушепотом, вкрадчиво и настойчиво. Игнорируя внезапную подлую дрожь, прошившую все тело, Кацуки расцепил челюсти и закусил кольцо. Металл гулко стукнулся о зубы, ремни растянули уголки рта и легли на щеки. Оказалось терпимо — не хуже металлического намордника. Кацуки коснулся кляпа языком, пробуя на вкус, наткнулся на стеклянный взгляд Деку и сразу же ощутил себя не в своей тарелке, слабее — будто прогнулся там, где не стоило. Но отступать было уже поздно, он бы не простил себе бегства. Уж кого он никогда не боялся, так это гребаного Деку. — Если захочешь, чтобы я прекратил, коснись ухом левого плеча, хорошо? Я остановлюсь, — будто прочитав его мысли, сказал тот. Кацуки недовольно зарычал, но вышел только жалкий горловой стон. От частого дыхания мгновенно пересох язык. Деку застегнул ремешки на затылке и проверил их, мягко погладив его по щеке, словно послушную собаку. Сидело явно плотнее, чем его же веревки. Чтобы не мог выплюнуть, подумал Кацуки, и от ключицы до паха пробежала неясная горячая волна, жарко оседая в животе. Футболки на нем и так уже не было, а вот в свободных штанах стало неудобно, и он с удовольствием бы от них избавился. Но задрот должен был все сделать сам. Хотя Кацуки уже начинал жалеть о том, что согласился связать именно руки — тормозящего Деку хотелось завалить и привычно ткнуть лицом в подушку, хоть с кляпом, хоть без. Тот медлил, явно наслаждаясь видом, и наверняка в его голове сейчас творился настоящий хаос из всей когда-либо просмотренной и прочитанной порнухи. Прикасаясь, он осторожно обводил веревки пальцами — между запястьями и выше, чертил щекотные узоры к локтям, а оттуда до плеч и обратно, натягивал и отпускал петли, заставляя врезаться в кожу. Гладил внезапно ставшие чувствительными подушечки пальцев, растрачивая на это невыносимо бесконечные секунды, и смущенно молчал. Неприятно не было. Наоборот, каждое движение рук отдавалось под животом, дергало за невидимые нити возбуждения, заставляя ежиться, поджимая пальцы на ногах. Ощущение казалось тянущим и острым одновременно, как убийственные струны, пропущенные между органами — и их концы находились целиком во власти Деку. Кацуки даже не мог его поторопить, только щурился, смотря через плечо, и тяжело дышал, сглатывая слюну. От кляпа ее собиралось слишком много, а потечь на одеяло, как слюнявая шавка, ему совсем не улыбалось. Наконец, Деку рывком стянул с себя футболку и шумно вздохнул. Отвернулся, старательно глядя в другую сторону, и быстро скинул черные шорты. Кацуки не увидел в груде упавших вещей ничего лишнего — значит, задрот изначально был без белья. Или снял заранее. От этой мысли свело ноги, и Кацуки передернулся, мотнув головой. Устроился поудобнее, сев на пятки и раздвинув колени. Член болезненно натянул ткань, но опускаться до того, чтобы просить или тереться обо что-то, он не собирался. Ради обещанного можно было потерпеть. Пока Деку копался в тумбочке, Кацуки искоса разглядывал его — широкую спину в россыпи веснушек на светлой коже, выраженные рельефные мышцы и впалую линию позвоночника. Родинки под нижним правым ребром, полумесяцем сползшие на бок, и симпатичную компактную задницу, переходящую в сильные ноги. Тело, изученное наизусть, как свое собственное. Кацуки сипло хмыкнул, снова сглатывая. Деку не зря столько времени торчал в спортзале, но до сих пор уступал ему в массе, особенно в верхней части спины. Зато с ловкостью и гибкостью у него было гораздо лучше, чем у того же Ииды, и это, наверное, было единственной причиной, по которой тот еще не превратился в шкафоподобного громилу. Потрогать его вдруг захотелось так невыносимо, что кипяток из груди дотянулся до рук, обжигая пальцы. Казалось, вся кровь Кацуки собралась между яйцами и головой и теперь курсировала, очевидно сомневаясь, где будет нужнее. В комнате было слишком светло, горели светильники над кроватью, а сквозь окно просачивались серые дневные сумерки, поэтому рассмотреть можно было что угодно — в мельчайших деталях. Обычно Кацуки не нравилось вглядываться в Деку, потому что тот был словно карта его личных неудач со всеми своими шрамами, начиная с искалеченных еще в Юэй рук и заканчивая недавним, темным и длинным чуть выше поясницы — от задевшего его удара острой плетью. Каждый из них Кацуки помнил. Они болезненно дергали по нервам, заставляя его чувствовать много лишнего, и напоминали, что один из них однажды может оказаться последним. Роковым. Если они оба не станут сильнее, если нихрена не понимающий задрот снова ошибется, если Кацуки просто не успеет. Если вдруг проиграет, когда на кону будет все, что у него есть. Он не любил о таком задумываться, это чертовски портило настроение, и все обязательно скатывалось в драки и ругань на давно надоевшие им обоим темы. Сжав зубами металлическое кольцо, Кацуки задрал верхнюю губу и поморщился — сейчас у него не вышло бы даже начать. Возможно, в этом и был весь хитрый план — заставить его молчать. — Я пойду п-подготовлюсь, — запнувшись, сказал Деку, сжимая в ладони смазку, и Кацуки протестующе зашипел. Выразительно покачал головой в стороны и кивком указал на кровать перед собой. В зеленых глазах мелькнул испуг, Деку перемялся с ноги на ногу и смущенно прикрыл стоящий член рукой. Прямо невинный девственник в свой первый раз. Кацуки ни на грамм ему не поверил — слишком неправдоподобно выглядело с таким взглядом. И он не собирался облегчать ему задачу. А еще ему очень хотелось посмотреть. — Ладно, — поразительно быстро прошептал тот. Скользнув по одеялу, Деку забрался на кровать и переполз на коленях ближе, не отводя взгляд. Быстро облизал губы и соорудил за его спиной горку из подушек. Кацуки удивленно моргнул, и в следующую секунду Деку положил обе руки ему на грудь. Шумно втянул носом воздух, погладил теплыми ладонями кожу над веревками, цепляя твердые соски и завороженно рассматривая его рот. Облизнулся снова, на мгновение замирая. Воздух застрял у Кацуки в горле, оцарапав легкие, и в руки снова врезались веревки, напоминая о невозможности участвовать. Мысли сплавились и испарились, сумбурно перемешавшись в голове. Ощутимо задрожав, Деку надавил настойчивее, и Кацуки пришлось выворачивать из-под себя ноги, чтобы лечь. Откинувшись на подушки, он подозрительно прищурился и закусил кляп, забывшись — зубы громко клацнули по металлу. Деку вздрогнул, сжав кулаки, а потом решительно перекинул через него ногу, выпрямляясь. Тени причудливо обрисовали его грудь и напряженные мышцы пресса — выпуклые несимметричные кубики, тянущиеся почти до паха. Кацуки опустил взгляд ниже, сквозь ресницы рассматривая расставленные по бокам ноги и член — длинный и тонкий, торчащий из короткого темного ежика волос. Такой же давно изученный, как и весь остальной Деку. Головка блестела от выступившей смазки, раскрывшись — со стояком у задрота проблем точно не было. И с общепринятыми нормами морали теперь, кажется, тоже. С него Деку штаны так и не снял, и Кацуки не мог понять, заводит его это или напрягает. Вряд ли тот просто забыл об этом — значит, так было задумано. Не исключено, что Деку мстительно тянул до конца, чтобы позволить ему как можно меньше. Или не хотел сорваться сам и закончить все слишком быстро. Вакуумная тишина надломилась жалким всхлипом. Деку весь вытянулся в струну, щелкнул крышкой и щедро выдавил на пальцы смазку, покрывшись мурашками на животе, ногах и груди. Темные соски поджались, пушок на предплечьях встал дыбом, и Кацуки завис, разглядывая увитую светлыми шрамами мокрую руку. Тюбик упал на одеяло, невольно перезагружая мозг осознанием, что сейчас задрот будет растягивать себя, стоя прямо над ним. При свете дня. Сам. Не стесняясь и не зажимаясь. Без его участия. У них такого не было с того раза, когда Кацуки выбрался едва живым из-под завала в наводнении. Нет, у них такого вообще никогда не было, Кацуки просто не мог оставаться в стороне, не мог не лезть и спокойно наблюдать, не мог… Будто со стороны услышав свой жуткий хрип, он снова сглотнул, закусывая кляп, и расставил колени, чтобы прикоснуться к Деку — хотя бы так, ощутить сквозь ткань, какой тот теплый. Деку поежился, завел руку за спину и скользнул между ног, выгибаясь вперед. Ребра выступили четче, обрисовывая подвздошный полукруг, живот втянулся, и Кацуки увидел, как пальцы под поджавшимися яйцами скользнули внутрь. Сначала один. Мир начал рассыпаться на фрагменты, окрасившись в красный. В груди окончательно полыхнуло, дыхание сбилось, срываясь на каждом вдохе, ткань белья и штанов неприятно сдавила повлажневшую головку. Веревки жгли. Каждая из них ощущалась неразрывной раскаленной цепью, неведомым образом повышая чувствительность. Не только рук — Кацуки весь превратился в голый нерв, ощущая даже движения воздуха. Ощущая Деку, каждый его медленный скользкий толчок вглубь себя, каждый вдох и выступившую на коже испарину. Он не видел его лица — Деку задрал голову и отклонился назад, спасительно отвернувшись, и неспешно двигал рукой, растягиваясь. Плечо то приподнималось, то опускалось, грудь торопливо вздымалась, но иногда Деку дергался — сбивался с заданного им самим же ритма, добавляя второй палец, а потом и третий. После третьего, увидев, как Деку заталкивает их в себя до самой ладони и выдыхает, Кацуки резко дернулся вверх, ударившись ключицей. Снова захрипел, падая назад — свободной рукой Деку удержал его за плечо и оперся, поглаживая большим пальцем. — Подожди еще… минуту, Каччан. Дай мне всего минуту, пожалуйста, я сейчас, еще немного… — сбивчиво зашептал тот, не останавливаясь. Зрелище чертовски завораживало, и Кацуки снова почувствовал себя змеей. Даже дышать получалось только в заданном Деку ритме — блядски, невыносимо медленном настолько, что он вытягивал предвкушением все жилы. Заставлял страдать от беспомощности и ожидания, будто Кацуки все-таки провалился в ад за все свои грехи. Войти в послушно растянутого и напряженного, как натянутая леска, Деку хотелось так сильно, что в глазах потемнело. Еще одна гребаная минута наблюдения за тем, как тот трахает себя вместо того, чтобы трахать его, и Кацуки мог кончить без рук, вообще не прикасаясь к себе. А потом разорвать мешающие веревки и замучить Деку так же, как тот вынуждал его мучиться сейчас. На живот упала теплая капля смазки, и он смог отвлечься, отведя взгляд. Деку все это тоже давалось непросто. Сжав зубы так, что выступила линия челюсти, тот только тяжело и медленно дышал, стараясь не сбиваться. И упрямо двигал рукой. Это была ебучая пытка для них обоих. Все пошло вразрез с планами Кацуки, должно было быть совсем не так. Томительное промедление убивало, и задрот этим пользовался, растягивая время в горячую бесконечность. Растягивая себя, пока Кацуки не мог даже дотронуться. Когда-нибудь это должно было закончиться. Кацуки почувствовал, как капля пота стекла по виску и прокатилась за ухо, сорвавшись на подушку. Он быстро заморгал, снова засипев, и проигнорировал протест, рывком уткнувшись лбом Деку в грудь. От разогретой влажной кожи одуряюще пахло самим Деку, потом и, немного, смазкой. Тот наконец-то вытащил из себя свои чертовы пальцы и взглянул на него сверху — мутно и сквозь, не видя ни его, ни идиотского кляпа, который так хотел, ни связанных из-за нелепого пожелания рук. Кацуки цепко поймал его взгляд, прищуриваясь, и согнул ноги в коленях, подбивая его под бедра. Деку съехал ниже, оказавшись задницей там, где надо. Кацуки толкнул его плечом и шумно выдохнул, еле удерживаясь, чтобы не попытаться содрать гребаные веревки. Связно думать не получалось, действовать — тем более. — Штаны. Да… — самому себе хрипло сказал Деку. Приподнялся, зацепившись пальцами за резинку домашних штанов Кацуки, и спустил их вместе с бельем, почти отрезая возможность двигаться. Кацуки чуть не застонал в голос, зажмурившись до кругов перед глазами, когда теплый воздух коснулся болезненно пульсирующего члена. А потом до него дотронулся Деку, обильно смазывая, и Кацуки пожалел, что между его зубов стоит распорка, не позволяющая даже закрыть рот. Резко содрогнувшись, он застонал и откинулся назад, падая на подушки. Напрягся, закусывая кляп и пытаясь не кончить. Чертов Деку просто издевался над ним — наверняка умышленно, коварно и бесчеловечно расчетливо. — Каччан, — позвал тот тихо. Дрожащий голос шелестом пробежался по спальне и вонзился Кацуки в уши. — Каччан, сейчас. Я уже… Кацуки распахнул глаза, почувствовав, что уперся во что-то горячее и мягкое. Наклонил голову, моргая, и со свистом выдохнул — Деку опускался на него, закусив губу и раздвинув руками ягодицы. Головка вошла, настойчиво раскрывая теплые стенки, и Кацуки сжал подушку в кулаках за спиной, размазывая по ним нитроглицерин — нельзя было позволить ему сдетонировать. Из-за этого придурка он умудрился потерять контроль над собственной причудой. Это немного отрезвило, а потом Деку почти снялся и насадился глубже — резко, до середины, зашипев сквозь зубы, слишком быстро. «Это должно быть чертовски больно», — подумал Кацуки и дернулся, двинув бедрами вниз. Деку испуганно сжался, вырывая у него громкий сиплый стон — сдерживаться с открытым ртом не получалось, дыхание проходило прямо через глотку со свистом, хрипами и клекотом, превращалось в стоны и заставляло испытывать жгучий гнев вперемешку со стыдом. Если Деку хотел, чтобы он заткнулся и превратился в похотливого зомби — у него все удалось. Кацуки ни разу не позволял себе входить в него такими рывками. Но Деку, кажется, накрывало еще сильнее, чем его самого — на красной нижней губе приоткрытого рта блестела слюна, ресницы слиплись над мутными потемневшими глазами, а руки беспорядочно шарили у Кацуки по животу и груди. Деку приподнялся, соскальзывая с его члена, и, закусив губу, с протяжным выдохом резко опустился до конца, пошло шлепнув кожей о кожу. Кацуки распахнул невидящие глаза, ловя ртом воздух, и задышал, заставляя легкие снова работать. Живот скрутило, тугой горячий ком застыл на грани мысли о чужой боли, едва не разлетевшись вдребезги. Кацуки еле держался, уже ничего не помогало. В голове крутились сплошные ругательства, нервы подрагивали от сверхчувствительности, веревки врезались в руки, а левую ногу свело от напряжения. Он поднял голову и взглянул на Деку. В уголках зеленых глаз поблескивали слезы, искусанная нижняя губа припухла, но тот не выглядел недовольным, скорее полностью поглощенным ощущениями. И абсолютно невменяемым. Неадекватный придурок без инстинкта самосохранения. Кацуки захотелось ему врезать, а потом, когда убедится, что с задротской задницей все в порядке, оттрахать так, чтобы стало не в порядке — самостоятельно. Видимо, тот все-таки прочел это по его лицу, потому что его взгляд на секунду стал осмысленным. — Все хорошо, — вяло улыбнулся Деку, наклонив голову к плечу. — Я в порядке, Каччан, не смотри так жутко, пожалуйста. Ничего не слу… А!.. Кацуки резко толкнулся вверх, и Деку заткнулся, захлебнувшись словами. А потом сверкнул глазами и решительно приподнялся, удерживая его за плечи. И опустился. И еще раз. И еще — набирая тягучий неспешный темп, будто это был не секс, а очередная драка в зале. И Кацуки не собирался ему в этом уступать. Не собирался кончать раньше и проигрывать. Он перестал слышать, перестал видеть, все лишние чувства отключились, остались только горячий тесный Деку вокруг его члена, стянутые веревками покалывающие руки и привкус мешающейся во рту железки. И невыносимо медленные движения. Вверх — снова почти соскальзывая, обхватывая тугими стенками и напряженными бедрами. Вниз — рывком, высекая искры из глаз и спрятанных в подушках ладоней, с громким стоном, принадлежащим кому-то из них. Обоим. Вдох, выдох, вдох, чье-то шипение. Покачивающийся на каждом толчке влажный член. Всхлипы и шлепки, размазанные по одеялу и стенам комнаты. Нужно было не забывать дышать и не позволять Деку одержать верх, только и всего. Кацуки упустил счет времени, потерялся в ощущениях, выгибаясь и беспорядочно толкаясь. Согнул колени, чтобы быть ближе, чтобы слиться, дотронуться как можно большей частью себя. Прищурившись, встретился взглядом с Деку. Хотелось ехидно спросить: «Нравится?» — но ответ был уже не нужен. Деку задержал дыхание, замерев на самой вершине, сжался и, будто в отместку за неозвученные мысли, засунул в его рот пальцы. Коснулся языка, надавив, замычал, разомкнув губы, и застонал так отчаянно тяжело, как будто собирался умереть прямо на нем — от счастья или переизбытка впечатлений. И резко опустился вниз — до самого конца, коснувшись влажными ягодицами. Кацуки втиснул язык между его пальцами и дернул головой, позволяя засунуть глубже. Из уголков рта потекло, зрачки Деку сжались до точек, как у наркомана, и он сглотнул следом за Кацуки, поглаживая его щеку изнутри. А потом сильно надавил на язык, оттягивая металлический круг и край рта — так, что слюны стало больше. Это было дико. Блядски — как в дешевой порнухе или паршивом хентае. Грязно. И Деку чертовски нравилось. Потому что, в очередной раз подмахнув, тот опустился до конца, протолкнул пальцы до самого горла и, протяжно простонав его имя, когда Кацуки почти подавился, кончил ему прямо на грудь, забрызгав вплоть до шеи. И не остановился, продолжая двигаться. Напряжение стало невыносимым, не помешала ни боль от врезавшихся веревок, ни гнев, ни мысли о возможных травмах. Кацуки уже был на пределе и замотал головой — на нем не было презерватива. Деку смущенно улыбнулся, ускоряясь, и упал на него грудью, рвано поднимая и опуская бедра. Широко лизнул кляп, цепляя верхнюю губу и заглядывая в глаза, и шепнул, резко насаживаясь: — Давай. Кацуки рыкнул и дернулся, пытаясь вывернуться. Деку крепко придержал его руками, сверкнув зелеными молниями и снова чувствительно огладив плечи под веревками, и четко, как приказ, произнес на ухо: — Все нормально. Кончай в меня. Это оказалось спусковым крючком, смертельной воронкой, в которую Кацуки неосторожно провалился. Если бы он не сжимал в руках ткань, его бы взорвало, распылило на молекулы и уже не собрало обратно. Дыхание вышибло из груди, под ребрами разорвалась бомба, ударяя по всем нервным окончаниям, отключая мозг и уничтожая последние капли рассудка, и он кончил, дернувшись вверх и вплотную сцепившись с хрипящим Деку. Сперма выливалась толчками где-то глубоко внутри, и ее казалось так много, что она наверняка должна была вытечь обратно. Черт возьми. Наверное, Деку бы понравилось. Этому больному ублюдку все нравилось. Откат от оргазма был настолько мощным, что Кацуки почти пропустил, когда Деку расстегнул кляп. Обхватив его ладонями за лицо, тот аккуратно вытащил кольцо, даже не чиркнув по зубам, и поцеловал, почти вылизывая. Кацуки ответил, слабо укусил его язык и отодвинулся, тяжело дыша. Открыл рот, чтобы сказать что-нибудь возмущенное, но в голову ничего не шло, а врать о том, что ему не понравилось, он не собирался. — Придурок, — выдавил он, наконец, двигая челюстью. — Где ты этого дерьма насмотрелся? Деку обмяк на нем, на ощупь развязывая узлы. Положил голову на плечо и задумчиво замычал, прислонившись щекой. — Если я скажу, ты будешь смеяться или убьешь меня. Или будешь смеяться, пока убиваешь меня. Кацуки хмыкнул и укусил его за ухо, оставив на мочке красный след от зубов. — Ауч, Каччан, за что? — слабо отреагировал тот. — Я честно ответил. — За всю твою изворотливую херню, — сказал Кацуки. — Отвечай нормально. Деку замялся, распутывая веревки и массируя затекшие руки. Кожа все еще была непривычно чувствительной, будто все нервы собрались в руках. Под ослабленными веревками было особенно приятно — когда Деку с нажимом проводил пальцами по покрасневшим линиям, Кацуки хотелось зажмуриться от удовольствия. — В одном из выпусков тех журналов, — сдавленно признался Деку. — Я же почти все прочитал. И там было про кляпы разных размеров… А в другом — про улучшение доверия, шибари и использование связывающих причуд в постели… Кацуки фыркнул и, когда руки наконец освободились, уронил его на одеяло рядом. Схватил рукой за челюсть, большим пальцем другой сильно оттягивая край рта. Деку прищурился — в глазах предостережением вспыхнули недовольные зеленые искры. — Ты просто больной задрот, Деку. Искры погасли, тот недоуменно задрал тонкие брови под самую линию волос и шепеляво уточнил: — Пофему? — Потому что это сложно и тупо — дожидаться интервью и говорить там, что тебе хочется разнообразия, чтоб тебя! Надо было просто сказать! Мне, а не журналистам! — Это обидно, ты бы не пофлушал. Кацуки наклонился, упираясь лбом в его, заглянул в глаза и тихо ответил: — Идиот, да я только тебя и слушаю. Не знаю, правда, зачем. Это чертовски бесполезное занятие. И добавил, отпустив щеку: — В следующий раз я запихну эту штуку тебе в рот, раз не умеешь держать язык за зубами, когда нужно. Бесишь, надоело. Деку ненадолго застыл, переваривая, а затем вдруг просиял и разулыбался. — Договорились, — ответил он. Кацуки цыкнул и отвернулся, пряча глаза. Ну точно — настоящий идиот. Лучше бы он во всем остальном так с ним соглашался.***
— Почему только я все время попадаю в гребаные сетки? — орал Кацуки, чувствуя, как осминожьи присоски неприятно впиваются в мышцы рук и живота, обхватывая плотнее. — Какого хрена?! — Тише, Каччан, потерпи немного, — шикнул на него Деку, хмуро расхаживая вокруг и что-то черкая в блокнот. — Это не сетка, это щупальца. Отдельные от хозяина. Он уже на допросе далеко отсюда, а щупальца до сих пор живут, и я не уверен, можно ли их рвать, не навредит ли это… Ой, это что, глаз? Деку вздохнул с восхищением юного натуралиста и продолжил записывать, проигнорировав поток ругательств, который Кацуки выплевывал на сраную ловушку. — Эти щупальца вообще похожи на репликанты Шоджи… Деку замер посреди фразы, выпрямился, глядя на Кацуки так, словно внезапно осознал тайны вселенной, а потом опять окинул его тем странным взглядом. Взглядом, который, как выяснилось, ничего хорошего не предвещал. — Да это же… — Не смей, — зарычал Кацуки. — Заткнись прямо сейчас, я не хочу ни видеть тебя, ни слышать, гребаный извращенец, ты заебал меня за последний месяц своими пожеланиями, я тебе не волшебная сказочная фея и не божок, чтобы исполнять каждое, блять, же… — Тентакли. Похоже на тентакли, правда? — поставив жирную точку, тихо сообщил Деку. И почесал нос, по-идиотски смущенно улыбнувшись. Кацуки закатил глаза и сморщился, злобно оскаливаясь. Кто вообще сказал, что доверие — это хорошо? Только ебучих тентаклей в их «разнообразии» ему не хватало.