Опилки

***

С поздней тренировки Мидория возвращается уставший и явно довольный. Что-то тихо сосредоточенно бубнит себе под нос, шастая по первому этажу общежития в расстегнутой спортивке, и за ним повсюду автоматически включается свет. Остальные давно легли, Шото сидит за общим столом один и цедит чай, листая ленту новостей на телефоне. Ему уже который день не спится, и он знает, что Мидория часто занимается до самой ночи — замечает как-то, случайно спустившись вниз за водой. Удачно замечает. Шото не уверен, почему именно сегодня предпочитает проходной холл, а не свою комнату. Наверное, потому что в его комнате шанс встретить Мидорию близится к нулю. Он всерьез задумывается над этим, поэтому, когда тот доходит до обеденной зоны и вздрагивает, получается все равно неожиданно. — Тодороки-кун? Ты чего тут сидишь? — шепотом тараторит Мидория, останавливаясь рядом. Неловко переминается с ноги на ногу и чешет кудрявый затылок. — Поздно уже. Я думал, все спят. Шото неопределенно пожимает плечами — а что еще ответить? Не говорить же, что искал веснушчатую улыбчивую компанию для своей бессонницы. — Будешь чай? — только и произносит он. Мидория несколько раз растерянно переводит взгляд с него на чашку в его руках, что-то взвешивает, а потом смущенно улыбается и кивает: — Пожалуйста. Если тебе не сложно. Шото быстро наливает заварку в знакомую чашку с картинкой Всемогущего и ставит на стол — через стул от себя, чтобы не было так неловко. Стул тихо стучит ножками по полу, когда Мидория благодарит и присаживается. Осторожно обхватывает ладонями и пальцами нагревшуюся белую керамику, и Шото почему-то засматривается.  У Мидории сильные мужские руки — крупные запястья, широкие ладони, огрубевшие от постоянных тренировок пальцы, короткие ногти. Ничего особенного. Шото видел их сотню раз, и не может назвать причину, по которой они не выходят у него из головы. Он никогда не замечал за собой ничего подобного, руки остальных людей не отпечатываются в сознании, привлекая внимание каждый раз, когда их хозяин оказывается в поле зрения, и не вызывают никаких желаний, сколько бы он ни смотрел. Руки как руки. И это немного беспокоит. Может быть, дело в шрамах? Шото незаметно кивает сам себе — он до сих пор чувствует себя виноватым перед Мидорией и Иидой за свое проклятие кривых рук, а несколько светлых линий на правой руке Мидории точно имеют к нему прямое отношение. Шото садится на свое место. Над остывающим чаем вьется пар, уютная тишина накрывает холл, будто так и должно быть. Мидория рядом задумчиво крутит горячую чашку по столу, не торопясь пить, и Шото замечает красные пятна на его пальцах. Присматривается — сбитые на тренировке костяшки кровят и наверняка доставляют массу неприятных ощущений. Нормальные люди обычно такое обрабатывают. Мидория к нормальным не относится, как и сам Шото. Наверное. — Надо перевязать, — говорит он, кивая в его сторону, чтобы что-то сказать. Выходит неожиданно хрипло. Отвести взгляд не получается, маленькие ссадины притягивают его внимание, как мощные магниты. Шото вздыхает, на секунду прикрывая глаза, и пропускает ответ. Переспрашивает удивленно: — А? — Я обычно оставляю так, сами подсохнут, — повторяет Мидория, понимающе улыбаясь. Шото плохо разбирается в чужих эмоциях, но на чужом лице явно читается неудобство — наверное, за его беспокойство. — Можно взглянуть? — ровно спрашивает он. — Что?  У Мидории округляются глаза, становясь еще больше. — На ссадины, — терпеливо отвечает Шото, протягивая руку ладонью вверх над свободным стулом. Облизывает пересохшие губы. Воздух в помещении вдруг начинает казаться сухим и горячим, будто кто-то закрыл окна и разом включил все обогреватели. Контроль утекает сквозь пальцы, и краем зрения Шото замечает исчезнувший пар над кружкой, которую сжимает правой рукой. — Конечно, — наконец, кивает Мидория и неуверенно вкладывает запястье в раскрытую ладонь. Шото вздрагивает от прикосновения, уплывая куда-то глубже и теряясь в ощущениях. Руки притягивают взгляд, хочется рассмотреть поближе, потрогать…  Он замечает, что успел пересесть на стул между ними, только когда Мидория стискивает собственную штанину свободной рукой и мучительно краснеет. Что-то происходит, отстраненно замечает Шото. Что-то странное. Поддавшись внезапному порыву, он подносит чужую руку к лицу, поочередно касается пальцами правой руки воспаленной кожи над костяшками, слегка охлаждая, и Мидория громко вдыхает, приоткрыв рот. Ранки маленькие и красные — просто стесанная кожа. Самые обычные сбитые от тренировок костяшки. Шото множество раз такие видел — у себя и у других. Но его ни разу не тянуло сделать что-то настолько… невменяемое. Мир необъяснимо сужается до маленькой точки, окружающая действительность теряет четкие очертания, кровь шумит в ушах, оставляя только один звук — быстрое биение собственного сердца. На выпирающих косточках проступает сукровица, и Шото задерживает дыхание. Наклоняется и, не давая себе передумать, быстро проводит по крупной костяшке среднего пальца языком. Во рту от короткого контакта остается металлический привкус, кожа шершавая и солоноватая. Мидория крупно вздрагивает и громко удивленно вздыхает. А Шото задерживает дыхание. Прислушивается к себе — внутри ворочается что-то обжигающее, как если бы он снова потерял контроль над огненной стороной. Он бросает быстрый взгляд на левую руку — одежда не дымится, огня не видно. Шото не поднимает глаза обратно, стараясь не смотреть в знакомое лицо. В гулкой тишине слышно только их участившееся дыхание. Мидория не отбирает руку, тихо сопя, и он дует на ранку, чувствуя, как сердце в груди бьется о грудную клетку, напрочь вышибая демонстративное спокойствие.  Шото прикасается губами, разжимает его нервно стиснутый кулак, медленно разгибая по одному пальцу, и неуверенно облизывает поочередно каждую костяшку, скользя языком по коже и обводя воспаленные шершавые ссадины. Солоноватый вкус кажется нужным и правильным, оседая теплом в груди и скручиваясь тугой пружиной внизу живота, и он просто плывет по течению, позволяя всему этому происходить. Дышать получается через раз, воздух жжет легкие. Мидория, как он замечает через секунду, даже не шевелится. Шото поднимает на него мутный взгляд — тот выглядит ничуть не лучше, беззвучно хлопая ртом. Они встречаются глазами, и Мидория хрипит, еле шевеля губами: — То… Тодороки-кун, мне… Шото задумчиво кружит языком по выпуклой косточке среднего пальца и проскальзывет в ложбинку между пальцами, самым кончиком проходясь по тонкой коже. Обхватывает губами костяшку и слегка всасывает. Его будто накрывает глухим куполом, в голове пусто и гулко, как на стадионе после спортивного фестиваля, куда Шото приходил за ответами на свои вопросы, и это — тоже правильно. — Тодороки-кун, пожалуйста! — почти стонет Мидория. Этот непривычный звук отрезвляет их обоих. Шото чувствует, как неожиданно быстро распрямляется пружина напряжения в животе — разрядом по всем нервным окончаниям. Резкое удовольствие бьет под дых, лопаясь в голове, и заставляет закусить изнутри губу. Он осторожно кладет руку Мидории на стол и медленно, как калека, отодвигается на свой стул. Смотрит на уже успевшую немного подтаять льдинку чая в кружке — сколько же прошло времени? Тишину первого этажа разбивают только стрекотание цикад за окном и тяжелое, как после марафона, дыхание Мидории. Он резко подрывается с места, ножки стула громко скрипят по полу. — Я п-пойду, уже поздно, — неловко бубнит он, заикаясь и краснея еще сильнее, и прижимает правую руку к груди, левой усиленно натягивая куртку спортивного костюма вниз. — Спасибо за чай… Шото провожает его вихляющую походку долгим взглядом и ошарашенно вдыхает, будто не дышал все это время. Зарывается пальцами в волосы и с силой тянет, пытаясь привести в порядок спутавшиеся мысли. Домашние штаны липнут к внутренней поверхности бедра, неприятно холодят мокрой тканью кожу, намекая о произошедшем. Кажется, ему понадобится душ. Он бросает взгляд на лежащий у локтя телефон и сглатывает. И много, много статей из интернета, объясняющих, какого черта.