candy clouds

Я иногда завидую тебе. Хотя до конца и не понимаю, почему и для чего мне это все нужно. Чтобы в лишний раз почувствовать себя ущербным, наверное? Так или иначе, тебя всегда окружает множество людей. Они вьются вокруг тебя ядовитым плющом, обвивают, сдавливают конечности и тянут тебя в противоположную сторону от меня. Ты не против, легко поддаешься и иногда вовсе выкидываешь из головы мысль о том, что еще есть я. Конечно я не вписываюсь в твою компанию и вряд ли у меня будет шанс стать одним из таких же токсичных идиотов, но я и не подозревал, что настолько невзрачный в твоих глазах. Ты любишь больше всех, а смотришь на меня меньше, чем остальные. Интересно, это нормально – хотеть сжечь кого-то заживо? Тебя или их – решай сам. У тебя есть собственная квартира. У меня – комната три на три и орущие за стенкой родители. И иногда мне кажется, что еще чуть-чуть и я останусь жить у тебя. Может быть, не так уютно, может быть, не так привычно, зато с тобой. И каждый раз, когда я стою на пороге твоей квартиры, мне не так страшно входить туда, как в свою собственную. Там – повседневно отчитывают за оценки, прогулы уроков, идиотский характер (со слов мамы я весь в отца, со слов отца – наоборот), внешний вид. Здесь – обдувает теплом, накрывает штормовой волной и топит в любви и заботе. Здесь лучше. Здесь ты. Мы вдвоем. - Привет, заходи. Ты открываешь мне и пропускаешь внутрь. Взгляд сразу падает на твою разбитую губу, несколько ссадин на щеках и небрежно наклеенный пластырь на носу. Такое ощущение, что ты проехался по асфальту вниз по горке, где на финише тебя поджидала стая недовольных псин. - Что с тобой? - А… ничего особенного. Не беспокойся. - Ты дрался? Молчишь в ответ и так же тихо уходишь в комнату, намекая на то, чтобы я пошел за тобой. Я прекрасно знаю о твоем далеко не спокойном характере и о твоей преступной группировке, но не ожидал так скоро столкнуться с тем, что обычно бывает после того, как ты ввязываешься в какое-то дерьмо. И ты ввязался, Джено. Зачем? Разве тебе это так нужно? - Джемин, могу я попросить тебя о чем-то? - О чем? - Давай расстанемся. Осенью светлячки тонут в радужных лужах разлитого бензина и развеиваются по воздуху пеплом крошащихся надежд. Почва под ногами гниет, а тело тянет вниз вместе с сухими листьями и сырой землей. Она комьями валится на мое лицо сверху, а я беспомощно раскрываю рот, наверное, думаю, что кто-то услышит. На мои крики отзывается лишь темнота, которая немедля окутывает с головой и заботливо прижимает к себе. А я принимаю ее, будто бы так и нужно, будто бы так было с самого начала и будет всегда. Я больше не вижу. Не чувствую. Не слышу. Я больше не существую. Осознание сказанного до меня дошло не сразу. Я пытался разогнать сдохнувших светлячков в своей голове, пока искал ответ на вопрос "почему?" и смотрел в твои глаза, полные погасших огней. Повторял про себя сухо брошенное "давай расстанемся" раз за разом и отказывался верить в реальность. Всегда так, когда хуево, да? - Почему? Что случилось? - Ничего не случилось, Джемин. Я просто хочу с тобой расстаться. Меня бесит то, с каким обыденным выражением лица ты это говоришь. Сообщаешь это так, будто каждый день бросаешь кого-то и за сегодняшний я у тебя не последний. Мне сложно понять, что у тебя творится в голове. Это было всегда в каком-то роде очаровательной загадкой для меня. Но сегодня мне хотелось окончательно разобрать ее до последнего дрожащего винтика, приложить о стену и наслаждаться тем, как она разваливается на качающиеся на скрипучем полу мелкие детальки. Ты как ебаное лего – каким соберешь, таким и получится. И впиваешься в кожу точно так же, если наступить, даже еще глубже. - Джено, ты ебанулся? Скажи мне, пожалуйста, с какого перепуга тебе пришло такое решение в голову? Я тебе уже разонравился? Я что-то не так сделал? Молчишь, сука. - Ах, я знаю… Не вписываюсь в твое окружение? Так, что ли? Должен тебе напомнить, что ты сам сделал первый шаг и сам решил сойтись с таким человеком, как я. Уж извиняй, что я не так круто одеваюсь, как они, не так круто шучу, не употребляю и не трахаюсь каждый вечер с несколькими сразу. Все еще прожигаешь пустым взглядом и смотришь будто не на меня, а куда-то дальше. И меня это злит так, что я хочу тебя ударить. Добавить еще пару свежих царапин к тем, которые уже есть. Вмазать так, чтобы остался след хотя бы на несколько недель. Быть может, я сомневаюсь в своих физических способностях, но не в своей уверенности въебать тебе прямо сейчас. - Что, не достоин тебя? Слишком хуево смотрюсь на твоем фоне? Джено, блять, ты язык проглотил? Ты все так же молча делаешь небольшой первый шаг по направлению ко мне, и я не знаю, чего мне ожидать. Извинений? Объяснений? Может, ты хочешь сказать о том, что это все было неудачной шуткой для того, чтобы просто проверить мою реакцию? Мне бы правда хотелось, чтобы все это оказалось хуевой шуткой. Самой хуевой за все мое недолгое существование. Я бы плевался на тебя первые несколько дней, ненавидел или делал вид, что ненавижу, но на деле простил бы еще в ту секунду, когда ты бы сказал о том, что просто хотел посмотреть на мою реакцию. Ты делаешь еще один убийственно медленный шаг и продолжаешь пожирать пустотой глаз. Синяки на твоем лице выглядят еще хуже вблизи, цветут почти черным на гладкой поверхности кожи и явно не делают тебя краше. Ты бы идеально подошел под описание слова убожества. Такой же жалкий, ничтожный… и как там еще написано в словаре? - Скажи хоть что-нибудь. - Ляг на диван, пожалуйста. - Что? - Давай. Без лишних вопросов. Ты говоришь это безо всяких эмоций и мне внезапно становится не по себе. Странное давящее чувство накатывает со всех сторон и связывает по рукам, затыкает рот и заставляет подчиниться. Будто бы я возвращаюсь под землю и с каждой секундой все больше врастаю в почву. Темно, сыро, страшно. Давление не проходит – оно уже стучит в висках, заставляет дрожать конечности и кусать в нездоровом нетерпении губы. Я все же ложусь на диван, опираюсь на локти и непонимающе смотрю на тебя снизу вверх. Холодный блеск, – схожу с ума или мне на секунду показалось, что он отсвечивает не только в твоих глазах? - На живот. И я переворачиваюсь на живот. Эти твои странные просьбы вызывают дрожь по всему телу и нетерпеливое чувство чего-то неизбежного. Я даже не знаю, с какой стороны мне ждать удара – со стороны сердца или, может, еще глубже? Куда ты еще залезешь, чтобы выпотрошить и изничтожить меня полностью? Но все оказывается куда более неожиданно. Занимательно, чертовски интересно, Джено. Чертовски больно и невыносимо. Ты ложишься сверху и прижимаешь мне конечности так, чтобы я не мог пошевелить ими. Теперь я ощущаю давление не только на ментальном, но и на физическом уровне. В горле перехватывает так резко и внезапно, что у меня даже не находится сил кричать о том, что, блять, происходит – из меня вырывается лишь жалкий хриплый шепот и неразборчивый возглас. Внутри же все просто содрогается и орет изо всех сил о том, какая же ты мразь, Джено. Ты с самого начала был ею и не собирался отказываться от такого роскошного звания. Никто бы и не мог подумать о том, что скрывается за нежной фактурой кожи лица, смеющимися глазами и приветливой улыбкой. Никто бы и не догадался залезть к тебе глубже, чем я, ворваться в сознание и подергать те шестеренки, которые самые скрипучие и которые трогать не стоило вообще. В конце концов, тот или иной… Человек, сборище скотов, люди. Они все глупы. Глупы настолько, что в итоге страдают от собственной же пустоголовости. Забавно. Интересно, сколько раз нужно вляпаться в определенное дерьмо, чтобы начать смотреть себе под ноги? На часах два ночи, наверное. Полумрак, сигареты и кровоточащие раны. Знаю, ты в это время не спишь и считаешь мух на потолке. Но в этот раз твоя ебаная голова, наверное, дала сбой и стала отсчитывать секунды до моего прихода, чтобы успеть все тщательно продумать. Продумать то, как ты с умиротворением на лице рвешь на мне одежду – не от страсти, а от желания прикончить, скорее; как ты хватаешь меня за руки, чтобы у меня и малейшего шанса выбраться не было; как ты начинаешь трахать меня – резко, грубо, убого. Не знаю, кому больнее. Тебе или мне? Нет смысла. В тебе тоже. Теперь точно. Горло разрывалось от моих жалких истеричных криков, которые слышал только безмолвный бетон холодных стен и ты. Глаза закатывались в сторону неба, но вместо звезд я видел лишь бездонную пустоту. Я медленно таял мартовским снегом и думал о том, как было бы замечательно растаять насовсем. Уйти под почву пеплом умирающего снега на закате зимы. Наполовину думал, наполовину отключался. Мое сознание превратилось в обугленные угли, которые мучительно медленно догорали после обрушившегося на поверхность земли ливня. Наверное, я был бы и рад сдохнуть после такого. Определенно. Ты вгонял свой член без остановки. Трахал так, будто под тобой не человек, а кусок сырого мяса. Не щадя и не давая никаких передышек. Я уже перестал чувствовать боль. Я вообще не чувствовал практически ничего. Только то, как ты до синяков сжимал мои кисти рук, холод твоей кожи и непонятный мне гнев. И ты был наполнен им до самых краев, до самых кончиков острых пальцев, ногти которых глубоко впивались под рвущуюся кожу. Во все свои движения ты вкладывал не страсть, не любовь и даже не желание наказать – только голый яростный гнев. Будто пихал его в меня, кормил меня им и старался засунуть как только глубже. Что ж, хоть в чем-то ты преуспел, Джено. Ты действительно заслуживаешь того, чтобы тебя ненавидеть. Теперь уже точно и без всяких "а может"… - Ты сучка, Джемин. Надеюсь, теперь ты понял, как хуево подставлять меня? Уебищная сука, - еще один рывок, и я давлюсь. Давлюсь вышесказанным и твоей нескончаемой ненавистью. Теперь все встало на свои места. Что забавно, своего собственного я не находил. - Думаю, этого недостаточно, - ты все же наконец-то перестаешь двигаться и все так же крепко удерживаешь меня. Но у меня закончились силы вырываться. Тело дрожало, будто меня било бесконечными разрядами тока. Все конечности ныли, свежие царапины неприятно тянули и ощущались тлеющим пеплом. Мое сознание гуляло по острой пограничной линии и, казалось, вот-вот переступит черту. А я ненавидел тебя так, что готов был разорвать на куски и скормить твои останки голодным волкам. Но в таком состоянии я мог испытывать гнетущее чувство гнева, которым ты, видимо, очень тщательно растрахал меня и вогнал его так глубоко, что я захлебывался злыми слезами и хрипло орал от бессилия сделать что-нибудь с такой сукой, как ты. - Дж… Джено, - я старался то ли объясниться, то ли сказать о том, какое ты хуйло сквозь рыдания. – Уебищный… Я не… Не делал ни… Блять. Блятьблятьблять. Мое горло будто жгли расплавленным острием прямо изнутри. Слишком невыносимо, слишком больно. Я не успеваю договорить, и ты имеешь наглость перебить мою полуживую тушку: - Даже не пытайся оправдаться, Джемин, - как будто я смогу сейчас. - Мне все рассказали. О том, как ты сдал меня каким-то отморозкам за кругленькую сумму, как ты любезно рассказал им обо мне практически все. О том, как почти не задумывался, когда шел на сделку. Ты знаешь, мои всё видели. Поэтому иди нахуй, пожалуйста, выполни хоть одну мою просьбу. И потерпи. Теперь я понимаю, почему луна так тускло сверкала на фоне того, что у тебя было спрятано где-то поблизости и почему тогда в глазах отразился блеск. Мертвый блеск ножа. Как я должен чувствовать себя после такого? Как я вообще должен оставаться в порядке, если я уже не? Как ты будешь чувствовать себя после? Я не успеваю опомниться, как ты придавливаешь меня снова и скручиваешь мне сзади руки. Орать сил уже не осталось, поэтому я тихо хриплю, не чувствуя уже ничего, кроме поцелуев холодного острия на своих запястьях. Я – голый, зареванный, весь в синяках и в мелких кровоточащих ссадинах, трепещущий под легкими касаниями ножа, который в нерешительной манере исследует участки кожи и тщательно выбирает места, на которых глубокие порезы будут смотреться лучше всего. Ты – уверенный, властный, держишь все под контролем, не щадишь, веришь в слова и даже не задумываешься над тем, чтобы заглянуть намного глубже и отыскать истину. Вместо этого ты пытаешься проникнуть как можно дальше физическим путем, расслаивая покровы и любуясь проделанной работой. Ты выбрал такой путь. Ну а я… Просто выбрал тебя. - Джемин, я любил тебя. И люблю. Но мне это теперь не нужно. По крайней мере не с таким, как ты. Ты наконец-то решаешься надавить лезвием глубже – я чувствую его морозную теплоту в середине правого запястья, а через секунду уже дергаюсь от жгучего чувства плавно расходящихся тканей кожных покровов. Сначала ты проводишь слишком медленно, будто делаешь пробу пера, – небольшая царапина кровоточит не сразу, мелкие капли выглядывают из-под надреза словно плоды налившейся алым вишни. Надо сказать, я резал запястья по глупости и в какой-то мере такая боль доставляла мне удовольствие, но от тебя, Джено, получать ее было больнее всего. - Ты заебывал меня большую часть времени. Я знал, на что иду, я терпел из-за любви к тебе, но то, что ты сделал... Это было точкой моего кипения. И ты надавливаешь глубже, попадаешь острием точно по вене и даже не думаешь останавливаться. Капли начинают течь по запястью все быстрее, а я все больше начинаю утекать в небытие. По мелким кускам течь быстрой рекой в сточную канаву, утопать в собственной глупости в который раз и захлебываться, задыхаться, давиться… Расколоть красную плоть и переплавить. Предаться вечному огню посреди ночи. Постоянно тонуть на глубине тьмы и пытаться найти… Даже искать не нужно. Все было тщетно с самого начала. Но даже этого будет ничтожно мало. Даже этого будет чересчур много. - Возможно, у нас и было бы какое-то будущее. Но только если в аду. Поэтому встретимся там, хорошо? Я все еще могу ощущать терпкую боль и чувствовать запах собственной крови, переполняющий меня до краев. Но обрывки речи доносятся до меня смутно – они не так сильно ранят, как ты сам. Ты делаешь следующий порез и уже не церемонишься с моей окровавленной конечностью – безжалостно полосуешь и, кажется, хочешь проткнуть насквозь. Но вряд ли ты достанешь еще глубже, чем сейчас – прямо туда, где глухо бьется потасканное измученное сердце. Хотя… Может быть, в этот момент мне хочется сдохнуть. Прямо на твоем скрипучем диване, а после смеяться где-нибудь сверху над твоими неудачными попытками расчленить меня, размолоть мои кости и смыть в унитаз. Или не смеяться, а негодовать от того, что мое желание быть кремированным так и не было реализовано, а я сам плавал сейчас где-то среди кучи дерьма, объедков и мусора. Или продолжать быть никем (как и при жизни) и не чувствовать абсолютно ничего – хуй его знает, что там уготовано после смерти. Обычно во всяких малобюджетных слэшерах, которые мы с тобой смотрели, жертвы то и дело умоляли своих надругателей о том, чтобы они их как можно скорее прикончили. А я даже этого не могу. Я могу только продолжать сипло орать от боли и дергаться, как во время припадка. Даже нормально сдохнуть не получается. Обидно. Ты, видимо, продолжаешь наслаждаться тем, с какой изощренностью умеешь причинять боль. Я уже даже точно не могу сказать, что творится в твоей голове и творится ли там что-нибудь вообще – ради такого нужно еще постараться, отбросить любые привязанности и выйти на какой-то новый асоциальный уровень сознания. Мои руки горят от твоих глубоких порезов, и я не могу вспомнить, когда еще чувствовал такую невыносимую боль, как эту. Кажется, так впервые. В детстве с совочком в хиленьких ручках и скрипящим песком на зубах – такая маленькая идиотина – я часто сдирал кожу на коленях, часто терпел щиплющую зеленку и дезинфицирующие средства. Когда был постарше и скучал на уроках ебучей алгебры, терпел издевки и практически постоянные побои своих тупиц-одноклассников, терпел свое идиотское выражение лица и разбитую губу на нем в зеркале. Терпел. Терпел. Терпел. Тебя, Джено, вытерпеть оказалось невозможно. Тут логический цикл дал сбой и привычная цепочка событий полетела к чертям, накладывая новые паттерны страдания и еще более суровые условия жизни, где боль являлась ключевым элементом во всем этом коловращении. Ты и есть синоним слова боль, Джено. Ты и только ты. Кровь продолжает течь по запястьям, ты продолжаешь делать уже неглубокие надрезы, а я начинаю хвататься за последние ниточки реальности. Огонь боли собирается в размытые пятна и начинает постепенно отдаляться. И я бы хотел, чтобы она исчезла. Но даже сейчас я не хотел бы умирать – не так, не здесь, не с тобой. Кричу ли я? Холодно? Горячо? Не знаю. Черные пятна. Тошнотворный запах. Косяк на дорожку и твой глупый смех. Пепел на побледневших губах. Остывающие подтеки крови. Обеспокоенный возглас. Соленые капли на морозе кожи. Всхлипы. Последнее, что я помню.