Сочетай светлую золу с темной, и получишь сумеречную пыль
Сочетай две меры солей пустоты с солями огня, и получишь ответы
Никогда не вздумай сочетать по две меры огня с тьмою,
И окропить их кровью, и прочесть следующие слова… [...]
Ибо не ведаешь, что призовешь
1. Ирет не желает кричать. Рожать больно. Пусть Эндас приготовил для неё все необходимые зелья, рожать - больно, и от этого никуда не деться. И всё же она не желает радовать стражу и держится до последнего - пока не становится уже плевать и на стражу, и на всё прочее, только бы избавиться от... Эндас видит появляющееся на свет существо, и руки у него не дрожат только потому, что стоящие вокруг духи давно предупреждали его. Он молится Мефале, но делает то, что должен. Он принимал роды у гуаров и много раз присутствовал, скрываясь в тенях, при появлении на свет иной жизни - хотя если бы кто-то узнал, то наверное, нашел бы способ наказать его. Эндас делает для сестры всё возможное, но та теряет столько крови… а голодное существо, которое он обмывает, спеленывает и кладёт рядом с ней, издаёт резкие, требовательные звуки. Ирет без сознания; а когда приходит в себя и берет на руки ребенка, то глупо улыбается. Рассматривает целиком, потому что знает - неизвестность хуже определенности. Когда определённость и правда наступает, Ирет просит принести ей некоторые вещи - а ещё сделать так, чтобы она любой ценой смогла встать. Эндас слушается. Ему стоило больших усилий проникнуть в башню, но тот, кто умеет скрываться и ходить, словно тень, всегда найдёт путь. Он пропадает несколько часов, а вернувшись, застаёт Ирет грезящей; что-то меняется в доме Дагот, и её душа не может не чувствовать. Он сам мог бы тоже - смотреть, но не хочет. В Башне полно грязной и неприятной работы; пока разум сестры занят, а порождённое ею существо ест, он может заняться приготовлениями. Он молится Мефале, потому что если перестанет начитывать молитву, вдумываясь в каждое слово, раз за разом, раз за разом, забивая ею все мысли, то обернется и увидит дух своей матери, что умерла здесь же - а им не время ещё говорить. 2. - Не входи, - Эндас сидит на ступеньках, привалившись спиной к зачарованной двери. Чтобы взломать её, потребовалось столько усилий… И вот, он вышел - чтобы никого не впускать. - Прочь. Морвин просто не способен никого слушать в этот момент. - Она просила вас простить её, - говорит Эндас. - А меня - не дать вам войти. Он пытается остановить Морвина, остановить его кровь, но что-то изменилось. Брат ему больше неподвластен - ур-Дагот задерживается, но всё равно двигается. Сил на Ворина у Эндаса уже не хватает - тот расправляется с дверью. Только уже поздно. Они видят знак Мефалы, выжженный на полу, и Ирет, что лежит рядом с даэдрическим кругом, лицом вниз. Они видят алтарь Молаг Бала, созданный из подручных средств: мёртвую рабыню, распятую при помощи кинжалов, грудь которой вскрыта, выжрана, и в которой вместо сердца покоится нечто отвратительное - достаточно мёртвое, чтобы не шевелиться, но недостаточно, чтобы не _присутствовать_. Морвин бросается к сестре, а Ворин подходит к трупу - исполнить свою клятву. Одного взгляда хватает, чтобы заключить всю… конструкцию в кокон из непроницаемых чар, и выжечь внутри этого шара всё в пепел. Эндас понуро устраивается в углу. Он выглядит так, словно пытается преклонить голову на чьём-то плече - но мало ли, кого он видит здесь? Тиа хотела бы утешить не только его - но ей не хватает сил стать видимой не только сыну. Башня пропитана чем-то настолько недолжным, что огонек даже самой простой магии пытается угаснуть. Морвин что-то бормочет, баюкая Ирет. Отказывается верить в то, что находит. Ворин присаживается рядом с ним. - Мы не успели? - Нет. Не говори так. - У неё нет глаз и сердца. Молаг Бал берет дорогую цену за свои услуги. А Мефала не любит отступников. Всё было быстро, я думаю. - Нет. Нет. Нет, нет. Ворин. Этого не могло случиться. Что… я должен был быть здесь! Все эти месяцы. Ворин, КАК… - Отец держал твой разум в нужном русле. Мне жаль. - Ты что-то знал, верно? Ты знал. - Она просила меня позаботиться о последствиях. Ты ничего бы не исправил здесь, Морвин. Только сделал бы хуже. Тот рычит; осторожно переносит тело Ирет на кровать, потом оборачивается и отвешивает Ворину пощёчину. Пытается ударить его снова; бьёт, не используя магию, получает тычок в раненое плечо и замирает от боли, но потом снова набрасывается на брата. Ворин сносит всё; но когда аура Морвина начинает меняться, толкает его прочь, подхватвывает младшего за руку и бежит вниз; свистит страже, выкрикивая приказ немедленно, сей же час убираться. Стена огня буквально швыряет их вперед с последних ступеней, и Ворину приходится срочно заниматься исцелением двух сильно пострадавших стражей. Эндас помогает, чем может, скрываясь - ведь некоторые могут предпочесть смерть осквернению. Башня Шиши горит. Горят переборки, ткани, арсенал, сам камень - Морвин не знает, как контролировать свою силу и не хочет знать. Ур-Дагот же испытывает своё новое тело, пользуясь моментом. Ур-Дагот удовлетворён: его сосуд избавился от отягощавшего его проклятия и теперь полностью управляем. 2. Пусть сила уже передана Морвину напрямую, нельзя представить свету и другим Домам нового Консула, не утвердив его статуса ритуалом. Пусть ур-Дагот вполне доволен новым молодым и полным сил вместилищем, требуется завершить настройку. Круг Чармы собирается в тайных залах и наблюдает, как Дыхание напитывает и благословляет Морвина, как Обливон принимает и исторгает его, и как нужные символы расцветают на его коже. Лишь внутренний Круг знает историю и значение каждого знака. Дыхание Чармы - сон Падомая и его порождений, ветер Обливиона, что веет, где хочет. Тёмная не-вода, что питает магию Дагот и течёт под церемониальным залом - субстанция, за которую многие алхимики отдали бы собственную руку. Только безумцы могли смешать магию даэдра и двемерские идеи об отрицании сущностности существования. И именно отстраняясь от привычного понимания ума, каждый новый Консул учится управлять не только плотским и энергетическим телом мера, но и не-душой кин. Само её наличие - тайна Внутреннего Круга. Морвин рад, что не видел, на что было похоже физическое воплощение части этой души. Он двигается, как во сне; говорит нужные формулы, проходит положенные испытания, исполняет всё, что должно, отрешённо и точно - но в конце ритуала лишается сил. Поскольку все формальности завершены, это не имеет значения иного, кроме дурного знака - но разве есть что-то доброе в том, как всё совершилось? Никто не задаёт вопросов вслух. Безмолвие - одна из главных ценностей Дагот, и потому Чёрный Шалк будет жить - так, как выбрал, среди мрачных ущелий и раскаленной лавы. Морвин проходит по Алому Пути, что символизирует и путь Велота, и путь Войрена, основателя Дома, и путь Сердца Бога. Морвин идёт почти обнаженным, со следами воздействия Чармы, перед лицами представителей других Домов. Глаза его полностью черны, черты заострились, а в походке появилось что-то, что всегда отличало Тейрана - замедленность, переходящая в неуловимый рывок, словно тело не совсем его, и двигается по велению мысли, что привыкла сперва спокойно формулировать, а затем отдавать приказ - быстрый и безжалостный. Церемония созвана в спешке; представлены все - но не каждый клан и Дом сумел прислать достойного представителя. Двемеры окрестных полисов и вовсе ограничились официальным совместным посольством из лиц, что занимаются коммуникациями с… бфита, “не-двемерами”. Трудным будет путь... Ворин поддерживает брата по одну руку, Гилвот, его бессменный, мудрый, всезнающий дядя, по другую. Морвин восходит на трон - и смотрится так, словно и должен там быть - но те, кто умеют смотреть, видят лишь пустоту на его месте, кричащую пустоту и боль, а вот за троном, в тени - настоящее порождение даэдра. Кимеры никогда не верили “добрым силам”, не поклонялись злым. Даже “благие” даэдра коварны и жестоки; они учат тому, как выживать и становиться сильнее, хитрее, могущественнее… и неуязвимее. Ворин Дагот мог бы стать жрецом - и в какой-то мере, он принес Мефале изысканнейшее из подношений. Он будет заботиться о Морвине. Ведь никому не возможно объяснить, что на самом деле это значит - что он заботиться о нем, пусть даже это теперь может означать внешнюю угрозу. Дом Дагот выстоит. Это Дом Яда, что может быть и целительным, если захотеть. Ворин принимает подношения и почести, подмечает детали, подмечает мелочи; его брат должен был бы делать это сам… но давно известно, у близнецов одна душа. Убей одного - второй никогда не почувствует себя целым. Ему нужно опомниться. Придти в себя. Ворин, правда же, позаботится обо всём, о чём нужно, но Дом Дагот - Дом Яда, и его глава должен уметь пережить то, что убьёт прочих. Пережить, найти способ лечения, восстановиться. Проклятье Баларат снято; кровь потомков пролилась на землю... Ворин бы хотел, чтобы условия были иными. Или чтобы нашёлся какой-то другой способ. Или чтобы у них всех ещё оставалось время - но ошибки цепляются за ошибки… чтобы лопнуть, как нарыв. Чего хотел бы Морвин - слишком понятно и просто. Но среди них нет ни одного альтмерского монаха, чтобы баловаться со временем или пытаться исправить промахи раньше их совершения. Говорят, однажды к Тейрану приходил гость с Артеума - и удалился прочь, оставив свои слова во тьме. Ночью, когда Морвин наконец может избавиться от чужого внимания, он просит принести себе дурмана, которым пользовался раньше. Толченые травы, которые лечат от душевной боли и дают управляемые видения… Ворин долго говорит с ним. Утешить его нечем; но Дом Дагот нуждается в Консуле и его трезвом рассудке, как никогда прежде. Узнав, что эбонитовый Тейран мёртв, все, кому невыгодна гегемония Черного Шалка на севере, начнут пробовать Морвина на зуб. Не время для скорби. Лучшее, что можно сделать - жить. Двигаться. Помнить, чего стоило выжить. Морвин соглашается - но Ворин совершенно не уверен, что у этого будет долгосрочный эффект. Впрочем, он готов и к такому варианту. Готов ко всему, что придется сделать; своими и чужими руками, отравой, магией, металлом, словом или любым способом. Ворин хотел бы уметь растворяться в тени, но может только отступать - и появляться в точно рассчитанные моменты. Гадания предвещают Морвину тяжёлые годы в начале правления - и удачные к середине. 3. Зима лютует. На Вварденфелле давно не было настолько холодных зим, чтобы приходилось надевать несколько слоев одежды. Белый плащ Ворина строг, но расшит нитями разных оттенков алого. Кровь виднее на песке. Или на золе прошлого. Но что написано кровью, не умрет. - Мне стоило бы рассказать всем о том, что вы сделали, - говорит Гилвот. Со времени смерти Сханты он не надевал иных одежд, кроме белых. Сейчас даже в его волосах появились серебряные нити. Много мертвецов за последнее время. Гилвот пережил достаточно тех, кого любил, и уже привык спрашивать Три Столпа о том, почему сам оказывается ещё нужен судьбе. Есть какая-то сверхъестественная удача, что сопутствует Внутреннему Кругу. - Разве? Ворин кладёт цветы канета у кенотафа сестры. У неё и Тейрана не будет гробницы иной, чем подобная - это нормально. Уходя, ур-Дагот сжигает тело. А для Морвина не стоило оставлять того соблазна, что всегда есть у каждого, хоть немного причастного тёмных искусств. - Ты сделал опасный выбор, - говорит Гилвот. - Мне не нужен трон Чёрного Шалка, - Ворин поднимается с колен и встаёт прямо, сложив за спиной руки. - Так же, как и тебе. - Дому Дагот будет лучше, если не развяжется тяжба из-за наследия. И мы не сможем подготовить нового кандидата так быстро. Так что ты всё высчитал верно. Мои… поздравления. Гилвот создает на своём лице усмешку, но на самом деле всё, чего ему хочется - смотреть в холодное небо; облака, что идут с севера, могут принести дождь. - Нам понадобится сейчас быть осторожными, - между тем вздыхает Ворин, внимательно изучая бывшего наставника. - Сменить кое-где руководство. Не беспокойся, я сам займусь назначениями. Морвину следует привыкнуть к своей новой роли и прийти в себя, а то схлопочет магическое переутомление. Я попрошу тебя предоставить мне списки всех жрецов и всех, у кого имеются родственники среди двемери… а также проследи, чтобы южную темницу затопили, а трупы уничтожили. Сразу. Ты понимаешь, о чём я. Гилвот наблюдает, как Ворин Дагот уходит по крытой галерее, как поднимается по лестнице в Зал Фей. Почему-то от Ворина впервые веет спокойствием. Когорун в железных руках, и плодородные земли его пропитаны пеплом и кровью. Пышные травы взойдут в этом году - да не будут ли ядовиты? Каждый новый Шалк опаснее предыдущего; Гилвот видел пятерых Консулов - своего прадеда, своего деда, отца, брата и теперь племянника, Морвина. Он размышляет о том, насколько скоро увидит шестого - и к чему Ворин приведёт Несокрушимую Цитадель. В ночь на двадцать первый день месяца Первоцвета Эндас снова видит во сне Золотую Маску, и просыпается, чтобы оказаться в новом сне. Ему кажется, что он должен что-то сделать, но подсказок нет.