***
Чаепитие ближе к вечеру вошло для Христины и Ярины в привычку. Пани не брезговала пригласить Ярину за стол, дабы отведать ароматного зеленого чая с мятой и поговорить о городских сплетнях. Крепостная любила эти вечера не только за присутствие рядом с хозяйкой, но и из-за того, что только чай мог угомонить ее головные боли. Христина же могла излить душу Ярине только тогда, когда на языке появится легкий ожог от напитка. Этот вечер не должен был быть исключением. Ярина уже несла поднос с чаем и любимыми шоколадными конфетами и бизе к столу. Христина принимала ванну с ароматными маслами. Встав с теплой воды, она дотронулась до разгоряченной, мягкой кожи цвета персика и достала полотенце со стула. Надев ночную рубашку, накинув на плечи халат, Христина вышла из ванной. Треск фарфора об деревянный пол последовал сразу за тем, как Христины вышла из ванной комнаты, а после и крик крепостной. Христина ускорила шаг и завернув в гостиную уткнулась в что-то твердое, огромное. Оно схватило Христину за плечи и оттолкнуло в стену. Пани ударилась головой и схватившись за нее двумя руками протяжно взвыла. Звуки смешались в одну какофонию, боль в спине смешалась с болью в голове и пани больше не разделяла где она стонет сама., а где крепостная отчаянно вырывается из рук худосочного парня. Это смерть? Христина не могла сейчас думать ни о чем, кроме боли, растущей в ее теле.***
Холод со всех сторон сковывал ее бледное тело. Пошевелив пальцами, она ощутила мертвый холод и легкое дуновение ветра. Неужели Христина на улице? Или в погребальной яме? Оба исхода грозили явной смертью сейчас или через время. Дотронувшись до головы, но не открывая глаз к купчихе наконец вернулось восприятие реальности. Под собой лишь холодный камень, она в своем халате лежит на полу. Открыв глаза, она смогла рассмотреть окно в стене, решетки и темные стены. Факел. На стене висит. От него можно хоть немного согреть руки. Первая попытка встать обвенчалась крахом. Ноги ватные и не слушаются хозяйку. Страх пульсировал в висках, и снова та самая глухая нарастающая боль в затылке. Уже было не важно где она, и что с ней будет дальше. Только бы согреться. — - А ну не дергайся, — шикнул незнакомый мужской голос из-за решетки. Христина посмотрела туда, откуда был звук, но встретилась лишь с темнотой. То ли от сильной головной боли, помутняющей рассудок, то ли действительно темнота, что была за решеткой была непроглядной. Даже прищурившись, постаравшись найти хоть чей-то силуэт, пани увидела ровным счетом ничего. Но кто-то ведь говорил к ней… — Кто вы? Где я? — спросила она, хриплым голосом не отрывая взгляда от темноты. Но в ответ последовала тишина. Она была бы рада хоть и призраку, лишь бы он не причинял ей больше вреда. В голове теперь стоял звон, вкус собственной крови и тошнота подступали к горлу не давая мыслям прийти в порядок. Сейчас бы не помешал стакан теплой воды в лицо. О холодной воде было даже страшно думать. В этом месте и без того ужасно холодно. — Куда ее? — спросил уже женский голос. Христина подползла ближе к решетке, дабы увидеть кто же ее похитители и получше расслышать о своей судьбе. — Для начала в куховарки определим. Потом, посмотрим как работать будет, — ответил ей уже знакомый голос. — А потом что? — А потом к остальным, в яму. Внутри ушел из тела последний дух тепла. Христина помотала головой, в надежде, что это сон. Это не может быть правдой. Кто и за что отправил ее на эту каторгу? Может быть Елена?..***
При новой власти Катя осталась на месте горничной. Гнат пощадил крепачку от тяжелой участи господ, которых они свергли. Но повезло не всем. Двух парней расстреляли на месте. Крик матери до самого полудня стоял в Ходаковке (так крепостные называли поместье при прошлом хозяине). Безутешную мать застрелили следом за сыновьями. Половину девушек определили в фаворитки бунтовщиков. Крики, мольба о пощаде не утихали до вечера. Пробираться в подвал было опасно. Гнат осматривал поместье так тщательно, что любой косой взгляд в сторону чего-либо и эта вещь подвергалась немедленному осмотру. Вечером следующего дня Гнат и его свита устроили настоящий пир. Достали почти все припасы и консервацию. Горилка лилась рекой, а пьяные песни не унимались до поздней ночи. Лишь только все уснули, Катя, взяв объедки со стола спустилась в подвал. Дверь внутрь открыл Александр, и впустил Китти, аккуратно и бесшумно, насколько это возможно, закрыв дверь. Григ лежал под теплым одеялом, что оставила ему заранее Китти. Он бледный как сама смерть, с окровавленной ногой, смотрел в никуда. — Что это с ним? — перепугано спросила Вербицкая, чуть не выронив поднос. Александр предусмотрительно забрал его и поставил на стол. — Делал ему перевязку. Видимо сделал слишком больно и он дернул ногой. Я содрал запекшую кровь и вот… Ничего страшного. Я уже все обработал. Осталось только перебинтовать, — Саша, оставив поднос, взял желтоватую повязку и приступил к манипуляциям. Катя села у изголовья самодельной кровати и погладила мужчину по влажным от пота кудрям. — Гриша, — сказала она шепотом, словно боялась разбудить. — Катенька, — на выдохе произнес он, — Что с поместьем? — Бунтовщики. Добрались до нас. Не переживай. Все под контролем. Мы все ждем помощи. Любой бунт подавляется и этот сойдет на нет, — Катя слабо улыбнулась, сея в своей и в его душе росток надежды, — Нужно просто подождать. — Я удушу каждого. своими руками, — прошипел он аки змея и глухо застонал. Катя посмотрела на Сашу. Он туго бинтовал и встретившись взглядом с Китти, молча кивнул ей. — Тебе нужно сначала поправиться. Вылечить ногу, — Катя неустанно гладила его по волосам, пока он не отдернул ее руку. — Что я за помещик, коль не могу своей поместье защитить, — не унимался он. — Умный. Твоя нога не даст тебе и шагу сделать… пока что. Сначала, мы вылечим тебя, потом отобьем поместье у подонков, — голос Кати стал серьезным и решительным. Гриша посмотрел на нее с надеждой в глазах. Сейчас он был так похож на мальчика, что ждет помощи и ласки. Катя была готова отдать ему сейчас свою ногу, лишь бы только он был счастлив и ему не было больно. — Я принесла тебе поесть, — сказала она и подошла к столу. Торопливо взяв поднос, она поставила его у кровати. Свежий хлеб, баранья нога, вареные яйца и стакан вина. — Кать, в следующий раз принеси вино в чем-то, что не горит. Подогретое вино не даст Григорию Петровичу простудиться, — сказал Саша. Катя молча кивнула и перевела взгляд на Григория. Тот приподнявшись с трудом, откусил кусок хлеба. Это был его первый прием пищи и его жадность с каждым куском все только росла. Спустя несколько минут, Катя забрала поднос, и медленно, стараясь не делать шума, поднялась вверх по лестнице. Закрыв дверь, прикрыв ее от лишних глаз, она вышла из кладовки. Из гостиной раздавался громкий храп, Катя сморщила нос от столь неприятных звуков и двинулась в сторону кухни. Она шла тихо, оглядываясь назад. Вот до кухни осталось всего пару шагов, как тяжелая рука опустилась на плечо крепостной. — Куда бежишь, ласточка? — усмехнулся Гнат. Катя побагровела и заикаясь произнесла» Отношу… посуду, пане Гнат» Мужчина улыбнулся, обнажая сгнившие зубы. Катю от увиденного замутило. — Я что-то не видел тебя в столовой, — сказал он подходя ближе и почти вжимая Вербицкую в стену. Катя нервно взглотнула. — Я несла с людской. Поужинала там, и вот несу на кухню, — Катя сделала шаг в сторону двери на кухню. Гнат, к ее удивлению отпустил ее, провожая хищным взглядом. — Ласточка, — произнес он вкрадчиво, вдыхая шлейф аромата, что оставила Китти после себя.