***
Вечер укрыл одеялом поместье. Крепостные разбредались по своим землянках и домам, только Вербицкая, стояла у ворот в ожидании. Холод бил ее по щекам, даже платки не помогали. Крепостные поговаривали, что ожидался лютый мороз на Рождество. А до него было совсем мало времени. Повозка жалобно скрипела от старости, лошадь явно устала от целого дня работы. Сзади к Кате торопливо шагал конюший Елисей. — А ты чего тут, Катька? — во все зубы, хотя и не хватало пары, улыбался тот. Катя смахнула прядь волос, упавшую на ее лицо и смущенно улыбнулась. — Так… Кирилла жду, — ответила она, опуская глаза. — А-а-а, дело молодое… Хотя, ха-ха, Кирилл-то на парубка не тянет, — рассмеялся конюший и расставил руки в бок. Развозчик хлеба явно не спешил. Он медленно въехал во двор, расседлал лошадь и отдал Елисею. Также молча, не торопясь он подошел к Кате. Вербицкая перебирала руками, не зная, что говорить, с чего начать знакомство. — Эх, Катя, — выдохнул он и осмотрел девицу, — Худющая. — Я… — Та знаю я всё. Не для чужих ушей это разговор. Пойдем, — он махнул рукой и пошел в сторону ворот. Катя засеменила за ним. Дом Кирилла Сергеевича, находился на окраине села, так что идти пришлось от силы минут десять, а то и меньше. В одиноком окне горела свеча, а внутри суетился силуэт мальчика. — Мы особо не богаты, сама знаешь, как живут крепаки, — сказал он и первым вошел в дом. Катя хотела бы сказать что-то про приличия и минеры, но потом вспомнила, кто он и куда он ее привел. Внутри дом выглядел еще беднее чем снаружи, над окнами осыпалась глина, из самих же окон очень сильно несло холодком. — Всё никак не починим. Глина сыпется каждый год, как зима пройдет. А тут видишь… рано. Захар, Антон, встречайте гостью! — Кирилл снял кожух, и повесил его на крючок. Печь не давала достаточно тепла, потому Катя не решилась снимать накидку, но платок ради приличия все же снять пришлось. Двухлетний мальчик сидел на печи, так легко одет, будто лето на улице, это по видимому, был Антон. Увидев незнакомку, он смущенно улыбнулся, стрельнул глазками и увильнул к стенке, спрятавшись в тени. — Тату, а шо ж Вы не сказали, шо гости будуть? — заговорил мальчишка постарше. Это был Захар. — Ты чего покушать сварил? — проигнорировав вопрос сына, Кирилл сел стол и пригласил Катю сесть. Та, предательски шумно подвинула стул и села возле будущего мужа. Он увиденного на ее глаза навернулись слёзы. Не такой она судьбы себе хотела, не такой жизни она хочет своему ребенку. Но это судьба крепостных, а значит, и ее тоже. Жестоко поступила Анна Львовна, взяв девочку к себе, воспитав как родную, а потом вот так вот оставив, без гроша, без вольной… Сейчас была бы у нее совершенно другая жизнь, напиши она простые слова на клочке бумаги «завещаю дать вольную крепостной Катерине Степановне Вербицкой». — Знаю, не в таких условиях ты привыкла жить. Но, чём богаты, — мужчина развел руками, — Спать будем вместе, как муж и жена. Но без любовных дел. Знаю, что у тебя были… дела с Червинским. И что байстрюка ты носишь. Но ничего, дальше этого дома эта тайна не выйдет. Даю слово. Дитю твоему дам свою фамилию. Воспитывать буду как своего. Но вот что… Сама видишь, как живем, а те 200 рублей, что пан тебе платить будет, давать их будешь мне. Я же должен этот крест нести. А коль не дашь, всё село узнает, кому в постель ты прыгала. Катя глубоко вдохнула и закрыла глаза. Нет, не будет ей жизни с этим человеком. Руки на себя наложит, но женой к нему не пойдет. Алчный, мерзкий тип. Жаль детей… С таким корыстным отцом, они вырастут жестокими людьми. — Мне пора. Наталья Александровна будет… — Катя хотела закричать, голос дрожал, обида подошла к горлу комком и так норовилась выскользнуть наружу. — Иди, — перебил ее Кирилл, — Свидимся. Катя выскочила на улицу, на ходу завязывая платок, слезы лились ручьем. Деньги, что предназначены ребенку, тратить будет Кирилл, и явно не на благие для семьи цели. Вербицкая всхлипывала, убирала слезы с лица, а они все шли и шли градом.***
Двое суток до этого
Григорий проснулся от беспечного сна и лишь спустя несколько секунд, ему пришло осознание, что это не его спальня. Рядом не было никого, что никак не облегчало тревоги. Рядом с кроватью, на стуле, были аккуратно сложены его брюки, повешен камзол и плащ, в котором он был вчера днем. В этих одеждах он и приехал в кабак, сразу после разговора с Кириллом. Ах, Кирилл… Китти… Дверь тихо отворилась, внутрь заглянула неизвестная. Она мягко улыбнулась. — Доброе утро, пане… Пани ждёт Вас к завтраку, — тихо произнесла она, выйдя из-за двери и поклонившись. — Хорошо… Ступай. Яринка скрылась за дверью, снимая улыбку и зашла в в гостиную, которая еще служила и столовой. — Проснулся? — кратко спросила Христина, намазывая на хлеб поверх масла любимое вишневое варенье. — Да, в дурном настроении. Лицо у него такое было… злое, — Яринка попыталась изобразить сонное и, по ее мнению, злое лицо Червинского. — Оно всегда такое, — хихикнула Христина и откусила кусочек бутерброда. Григ вышел из спальни, крайне в необычном виде. Его рубашка еще была почти распахнута, но на нем уже был его камзол. Волосы растрёпаны, а взгляд затуманенный, словно он открыл глаза уж тогда, когда открывал дверь гостиной. — Доброе утро, Григорий Петрович, — Христина жестком пригласила пана сесть напротив нее, — Ярин, сделай черного чаю. — Я не… — Помогает от головной боли, — настойчиво, но мягко промолвила пани. Червинский все же сел, ведомый какой-то неведомой ранее силой. — Могу ли я спросить? — начал неуверенно он, вглядываясь в лицо Поповской, в ожидании, что сейчас сможет прочитать ее мимику и понять, врёт ли она или нет. — Это на счёт того, как Вы оказались здесь? — подняв бровь Поповская отпила свой зеленый чай. — Да, — утвердительно кивнул Григ. — Вы пришли в крайне ужасном состоянии. Откровенно, пьян в дрова. Начали обвинять меня Бог знает в чем. Пришлось Вас усмирить и уложить спать. Вы разве не помните? — Христина отставила чашку и мило улыбнулась. — Увы, нет, не помню. Алкоголь способен вызвать у меня некую агрессию и провалы в памяти. Я надеюсь мы не сделали ничего такого?.. — Ох, нет-нет, что Вы. То, что Вы проснулись в моем доме, в моей постели еще не значит, что мы…были вместе, — Христина посмотрела на Грига, не снимая беспечной улыбки с лица. — Да… Что же, от чая, я пожалуй откажусь, — Григорий Петрович встал, застегнул рубашку, камзол и вальяжной походкой, придерживаясь трости пошел к выходу. У самой двери он остановился, развернулся на каблуках и хищно глядя в глаза хозяйке дома, произнес, натягивая улыбку: — У Вас на шее дивно нежная кожа, — он помедлил немного, наблюдая, как добродушная улыбка спадает с лица Христины, — Хорошего дня. Он покинул квартиру пани Поповской. — Чертяка, — выдохнула она, отводя взгляд от места, где только что стоял помещик.***
Катя добрела до дома, зашла в комнату и рухнула в кровать, заливаясь слезами, заглушая крик в подушку. Досада, обида в груди не давали ей дышать. Стук в дверь отвлек ее, и она на дрожащих ногах поднялась, дошла до двери и открыла щеколду. Увидев гостя на пороге, она вытерла слезы и поспешила повернутся спиной, что бы убрать остатки недавней истерики с лица. Но красное лицо, глаза предательски говорили «да, она плакала» — Не думал, что девушки именно так реагируют на предстоящую свадьбу, — мягко проговорил Григорий, с трудом заставляя себя улыбнуться краем губ, — Я хотел кое-что обсудить. Катя отошла от двери, впуская Червинского в комнату. Тот, наглухо закрыв дверь, щелкнув щеколдой, прошел внутрь, осмотрел мрачноватую и тусклую комнатушку. Да уж, это место явно не для нее. Ее место рядом с ним, в его спальне. — Не думала, что ты так отплатишь мне за всё, — оборачиваясь, холодно и гордо глядя на Гришу, сказала она. Червинский опешил от такого дерзкого тона. — Не забывай, с кем разговариваешь, — процедил сквозь зубы пан. — Да, конечно… Я не забываю об этом. Никогда. Ибо при каждом удобном случае ты напоминаешь мне об этом. Ты — благородный пан, и я дворовая девка. Канарейка! — Катя вскрикнула последнее слово снова выпуская слёзы на волю. Червинский врос в ковер, не в силах пошевелиться. Он никогда не видел ее такой. Сломленной. — Зачем ты выкупил меня у Шеферчихи? Зачем привез сюда? Зачем?! Зачем ты сделал мне ребенка, а сейчас отрекаешься от него? — Катя била его в грудь изо всех сил, но удары не поколебали широкую грудь пана. Он смотрел на нее изумленно, схватывая ее руки налету. — Катя, выслушай… — он, наконец, крепко зажал ее руки. — Нет! Не хочу! Не хочу я больше ничего слушать! Всю свою жизнь я только то и делала, что слушала, слушалась всех, кроме своего сердца! Дай мне вольную и я уйду! Навсегда! Ни я, ни ребенок больше появимся в твоей жизни. Григорий вдавил в себя Катю, пока она заревев сдалась и сама упала в руки своего хозяина. — Ты же знаешь, я тебя не отпущу, — прошептал он, целуя ее в макушку. Катя всхлипывала, крепко держась за камзол своего любовника. Она прекрасно знала, что не отпустит он ее. Даже после смерти. — Садись… — он подвел крепостную к кровати и усадил ее, а сам сел рядом. Он положил ее голову к себе на плечо. Катя обессилено прильнула к любимому. Нет смысла сопротивляться. — Гриш… — Молчи. Ты достаточно сегодня сказала, — он говорил тихо, вкрадчиво, словно каждое слово закладывая ей в душу. — Я… Я не хочу выходить замуж за него. — Тс-с-с. Катя замолчав, обняла руку мужчины. Гриша поглаживал ее руку, время от времени целовал макушку. Он впервые был таким. Он успокаивал ее так, как умел. За черствым и эгоистичным Григорием всегда скрывался Гришенька. Ее Гришенька. Таким, каким видела его покойная матушка, таким, каким сейчас видит его Катя.***
— Гришенька, осторожно! Не поранься! Мальчишка бегал по розариуму, прячась за огромными для него кустами от матушки. Она видела его из-за листвы, видела его русые кудряшки и мягко приговаривала бродя между цветов «А где же мой сладкий сыночек?». Анна Львовна не спускала с него глаз, не хотела, чтобы его постигла участь остальных ее детей. — Бу! Мальчик выскочил из-за куста, Анна Львовна наиграно, по-детски испугалась и расхохоталась, схватив сына и закружив в воздухе.***
— Сегодня мсье Харен обещались прийти, — сказала Ярина, заходя в лавку вместе со своей госпожой. — Не придет. У него, по слухам, нашли сифилис. Бегает теперь по лекарям, — Христина сняла накидку и повесила ее на крючок у входа. Управляющий учтиво наклонил голову. — Пани, — засеменил он к хозяйке лавки, — Вчера столько произошло! В лавку пришли жандармы! Взяли Дорошенка и увели! Но не в кандалах, а вышли вместе с ним… И это… там в кабинете, цветы Вам передали… Сердце Христины ёкнуло. Она потупила взгляд вниз. — Причину не объяснили? — спросила она. Управляющий замотал головой. Христина кивнув головой ушла в кабинет. Ярина оглядев встревожено старика, ушла вслед за хозяйкой. На столе лежал букет из нежных белых роз. На столе, промеж других бумаг Поповская увидела, отличающийся от других конверт. Он лежал прямо под букетом, Христина подошла к столу и судорожно выдохнула. Николай? Или может Григория совесть замучила? Милый способ загладить вину. «Вина» — громко сказано, но врываться в спальню малознакомой женщины было бестактно. Христина взяла записку в руки отодвинув букет. Размашистым почерком на конверте было выведено ее имя. Это почерк Николая. Но что ему нужно? Извиниться, сказать, как им было хорошо вместе и поблагодарить за всё? Как же пошло… Или может благодарит за то, что свела этих влюбленных голубков? Христина сжала в кулак ладонь с письмом и не найдя зажженных свеч, ибо солнце было еще в зените, разжала. Она не хочет читать это. Ей хватило слёз. Зачем ворошить прошлое. Пусть он будет счастлив. Христине будет спокойно, если Николя будет счастливым. Даже если не с ней. Этот обман уже не работал. Никогда не работал. Ни с кем. Христину каждую минуту, каждую секунду своей жизни сейчас посещает мысли о том, что она не хочет и не может так жить. Всё разговоры о Париже и будущих любовниках была ложью. Так или иначе, она найдет способ побыстрее избавиться от всей боли, что подстерегала ее на протяжении всей жизни. — Может прочитаете? — неуверенно спросила Ярина, обходя хозяйку. — Потом, — выдохнула Христина и открыла сейф, что стоял позади стола. Небрежно бросив туда записку, ее взгляд пересекся со взглядом Ярины, которая взяла в охапку цветы и вдохнула пьянящий аромат. — Красивые, — протянула крепостная. — Поставь в вазу, — мягко улыбнулась Христина Алексеевна.***
18 января 1859 год
Двое суток ожидания Катя переносила очень тяжело. Дня два назад он уехал на операцию, и должен вот-вот вернуться. Натали поспешила вернуться в Червинку еще до Рождества. Нужно было порешать некоторые хозяйственные дела, которые управляющий Яшка никак не мог решить. Верная супруга не догадывалась, что ее уезд был четко спланирован и подстроен Григорием. Не смотря на любовь к сыну, он не хотел видеть рядом с собой жену. Особенно, когда Катя в положении и он должен быть рядом с ней. Он осознавал это. И хотел быть всегда рядом, ласкать ее тело, целовать тонкие уста. И присутствие Натали мешало осуществиться этим желаниям. Стоны Кати, сразу после уезда Червинской, слышало всё поместье. Но всем было всё-равно. Они знали, что Катя любовница Григория, и понимали от кого понесла крепостная. Но кому какое дело до любовных утех хозяина. Сон пропал с тех пор, как он уехал. Катя даже написала Христине с просьбой приехать. Пани Поповская пробыла с подругой весь день, а к вечеру уехала восвояси, оправдавшись, что у нее намечена встреча. Но по правде говоря, она не желала пересекаться с Григорием. Произошедшее несколько недель назад все еще терзало ее. Нет, не любовь, не влечение селились в ее душе, скорее стыд. Так или иначе, она предала дружбу с человеком, которого так нежно любила. Ночь опустилась на поместье, словно одеяло, и была она тихая и спокойная. Только огни на фонарях, и свет луны на светло-голубом снегу. Пару псов бродили по двору, а рядом с ними и часовые, что честно несли свою службу пану. Город только просыпался, бордели открывали свои пропахшие алкоголем и духами двери. Кабаки наполнялись людьми. И только поместье Червинского было оплотом тишины. Катя сидела в кресле у камина, укрылась пледом и смотрела на потрескивающий огонь. Дочь будет у нее Аннушкой. У нее будут такие же густые кудряшки как и у ее отца и небесно-серые глаза мамы. Катя научит ее играть на рояле, обучит немецкому. А если сын… Ах, вряд ли Гриша позволит назвать сына Алексеем. Горькие воспоминания ударили обухом по голове. Летом, она попросит Григория Петровича отпустить ее на пару дней в Нежин. Она увидит Павлину, обнимает ее по-семейному, и вновь вспомнит всю сладость меренг. И сходит на могилу Алексея. Если родиться сын, то пусть будет… Степаном. В честь ее отца. Катя не успела ближе с ним познакомиться. Лидия, прознав, что Степан Вербицкий вернулся с каторги, тут же в отместку Кате отправила его обратно в Сибирь. Ходили слухи, что вскоре он был застрелен при попытке бегства, возле Ростова. Ото сна Катю разбудил какой-то шум у входа на кухню. Она тут же вскочила на ноги и рукой провела по совсем небольшому животу. — Федор? Данил? Что там происходит? — Катя позвала слуг, что были на эаже, когда она заходила в гостиную. Украдкой обошла софу и приблизилась к двери. — Да где же тут эта дверь? — Быстрее в подвал. В подвал! — первый знакомый голос. Это был швейцар Федор. Катя выскочила им на встречу и обомлела. Четверо мужчин, в их числе швейцар Фкдька тащили носилки с полностью накрытым телом. Катя охнула и закрыла руками лицо. — Так, без истерик! — успокоил ее Федор, — Я тебе все объясню, но позже. Тащи немедля ключи от подвала. — Он… — Та живой твой пан! Делай, что говорю! — рыкнул Федор и потащил вместе с мужиками пана ко входу в подвал. Катя бегом метнулась на второй этаж в спальню Грига. Она помнила, что он не любил, когда кто-то заходит в его подвал и потому, спрятал ключи в тумбе, возле кровати. Да и сам подвал был скрыт от чужих глаз. Чтобы попасть в него, нужно было зайти в коморку с бельем, отодвинуть ковер, открыть крышку люка и пройти по лестнице с низким потолком вниз. Катя не любила это место, но это было бы идеальным местом, что бы спрятаться. Найдя ключи, она также бегом спустилась вниз, ко входу в подвал. — Федя, что происходит? — нетерпеливо говорила она, пока мужчины пытались аккуратно внести Червинского в узкий проход. — Так… Неси одеяла, подушки, всё что пригодиться пану сейчас. И да, хлеба, воды не забудь. Свечей, тоже принеси. О, Назар, принеси доски еще. Вдруг там окна есть. Надо заколотить. — Та давай внесем сначала. — Потом времени не будет. Мы втроем справимся. Катя рассеяно замаячила поначалу, а потом снова убежала в спальню. Она первым делом сняла покрывало с постели и небольшие две подушки. Вернувшись, увидела, что они уже прошли внутрь. Он все еще лежал на носилках. Один из мужиков, открыл одеяло. Григорий лежал в рубашке, без сознания и весь бледный. — Ему успели сделать операцию? — тихо проговорила Катя, войдя в комнату. — Да. Для того я и здесь. Я помогал. Потому и пришел сюда. Кстати, меня Сашей зовут, — сказал он, почти в темноте, разглядывая забинтованную ногу Червинского. Только небольшая лампа, стоящая у входа освещала комнату. — Так, положим тут, — Федор указал на место возле небольшого окошка, — Андрей, неси доски. Сейчас заколачивать будем. С той стороны надо снега подольше наложить или еще лучше бочку поставить. Что бы не видно было. — К чему это всё? Федор взглотнул и подошел к Кате. — В Киеве бунтовщики. Разгромили несколько поместьев и сюда скоро доберутся. Единственный способ всех нас спасти это укрыть пана, а самим сдаться. Будем держать его тут, пока бунтарей не усмирят. Его голос был тревожным, а глаза полные необузданного страха. Она впервые видела его таким. — А мы в безопасности? — шепотом спросила Катя. — Я на это надеюсь. Бунтовщики такие же крепаки как и мы. Надеюсь, они своих не тронут… Пока есть время, принеси все необходимое. Шорох с улицы заставил Катю вскрикнуть. Тут же окно закрыло нечто темное. Слава Богу… Это был Андрей. Он подкотил бочку к окну, теперь нет смысла заколачивать окно. К тому же, под окном росли густые кусты. Катя на ватных ногах бегала туда-сюда, стараясь создать Грише хоть какие-то условия. Ему сделали кровать из старого соломенного матраца и носилок, положили подушки и укрыли покрывалом. Те принадлежности, которые служили для Кати орудием сексуальной пытки, все подвинули в сторону. Поставили стул, на него воду, хлеб, графин с водой и лекарства, что принес Саша. Он ради безопасности пана, пришел сюда, будет выдавать себя за крепостного, что бы когда будет плохо панычу, он смог ему помочь. Григорий не просыпался еще. Если верить Александру, то проснется он не раньше утра. Выйдя в дом, Катя закрыла подвал, заранее оставив записку возле постели любимого«Ты в опасности. Оставайся на месте и ни при каких условиях не выходи. Не шуми. В городе бунтовщики. Твоя Китти
Когда они закончили часы пробили час ночи. Живот не к добру болезненно потянул. — Доченька… — пошевелила Катя губами, сама не осознавая того. Может она и правда родит девочку? Или же это всего лишь всплески эмоций, как это бывает с беременными. — Идут, — Саша стоял у окна, потирая ладони. Его глаза вдруг опустились вниз, к карманам брюк. Он достал оттуда платок, протер морщинистый лоб и громко вдохнул. Он был не старше тридцати лет, у него были рыжеватые волосы, но только сейчас она увидела, как на его висках как из неоткуда появилась пара седых волос. Катя положила руку на живот и пошла к выходу, куда сбредались с людской и другие крепостные вышедшие на шум от криков бунтовщиков. Никто из них не знал, где сейчас Григ. Только пятеро людей, которые сейчас вместе шли к главному входу, с надеждой, что они доживут до утра.