***
Китти пришла в поместье уже тогда, когда Червинский был дома. Она ветром помчалась в свою комнату, благо, она могла войти через двор так, что бы ее не заметил никто. Обойдя покои Грига, почти не слышно, она вошла в свою комнатушку, где еще ни разу не ночевала. Но комната по праву ее. Сбросив с себя накидку, невозмутимо быстро сняв мокрое от снега платье она запрятала его в шкаф. Тяжелая поступь Григория заставила Катю задрожать. Она замерзла на улице, ее тело холодное. Он может почуять неладное, едва ли прикоснувшись к ней. Китти легла в кровать и уткнулась лицом в подушку моля всех святых о том, что бы хотя бы лицо ее больше не пылало холодным румянцем. Но шаги удалялась также стремительно, как и приближались, абсолютно не сбавляя темп. Видимо, Григорий Петрович был в кабинете какие-то время.Это было понятно по направлению звука его поступи. А что если он еще до прихода Кати заходил в комнату? Вдруг он увидел отсутствие крепостной? Нет, он бы устроил скандал и поднял на уши всё поместье. Было тихо — значит не заметил. Согрев тело, Китти подошла к туалетному столику и взглянула на уставшее лицо. Она совсем не верила в то, что в ней зародилась жизнь. Совсем исхудавшая, бледноватая и осунувшейся она не сможет выносить здорового ребенка. Ей надо почаще бывать на кухне. С тех пор, как Гриша сделал ее личной гувернанткой, она завтракала и ужинала только с ним и в его покоях. И ела как птичка, что бы хоть немного походить на благородных пани. «На приёмах и при мужчине стоит принимать пищу аккуратно и мало, если иначе это бестактно, — сетовала покойная Анна Львовна» На обед не было времени. Несмотря на всё, она продолжала выполнять свои обязанности. Сегодня был воистину тяжелый день, но Катя убедилась, что Григорий верен ей и не станет изменять. Если что, за ним присмотрит Христина.***
Солнце прорывалось сквозь плотные шторы спальни крепостной. Едва ли оно коснулось бледного лица Китти, она открыла глаза, всхлипнула и поднялась с кровати. От холодка тело ее невольно вздрогнуло. Слабая тошнота, бледность, худощавость… Катя была совершенно другой. Она не узнавала себя, глядя в зеркало и собирая волосы в длинную косу. Вся одежда выглядела мешковато, цвета то слишком яркие, но слишком темные и солнце стало светить чересчур ярко. Собрав последние силы, крепостная направилась выполнять свои обязанности. Первый долгом, убедиться, что Григорий Петрович проснулся, приказать поварихам готовить завтрак и помочь пану с водными процедурами. Приоткрыв дверь, она заглянула и посмотрела на встающего с постели пана Червинского. Войдя, она поклонилась ему и, стараясь не смотреть ему в глаза, произнесла:"Доброе утро» Григорий что-то неразборчиво буркнул, набросил на себя халат и закурил. — Чего желаете. желаешь на завтрак? — спросила она, всматриваясь в сонный профиль пана. — Пару вареный яиц, кофе и сладкого пирога, завтракать буду в столовой, — сказал он, уже более внятно. Катя вышла из его покоев, выдохнула с облегчением, и вытерла лоб. Ей становится хуже. Передав слова пана кухаркам, Китти вернулась в покои Грига с миской воды и теплым полотенцем. Пока Червинский умывался, Катя засмотрелась на себя в зеркало. Такое серое платье… оно не подходит ей. И как она раньше не замечала этого. — Завтрак готов? — спросил Григ, отдавая крепачке полотенце. — Да, — кратко ответила она, отвлекаясь от своего отражения и заглянула в черные глаза своего любовника. — Хорошо. Проверь почту. Если вдруг найдется то, что будет достойно внимания дай знать, — ответил он, одарив Китти взглядом уставшего от жизни старого кота. У него есть все, и кусочек мяса и сметана, и даже мыши в подвале для мирских развлечений и он вполне доволен тем, что хозяйка Судьба сделала его тем, кто он есть. Катя молча кивнула, и слабо улыбнулась, не подав виду, что сейчас же готова свалиться на пол и завыть волчицей. Григорий ушел, оставив Вербицкую заправлять постель. Среди писем, прочтенных Катей в гостиной, Катя увидела скромный конверт с элегантно выведенными буквами. «Григорию Петровичу Червинскому» — гласила надпись на французском языке в правом нижнем углу конверта. Катя аккуратно вскрыла конверт и заглотнув воздуха в легкие прошлась глазами по текстуГришенька, мое сердце скучает по тебе. Спустя долгие месяцы разлуки наша семья может воссоединиться. Знаю, ты предпочтешь, чтобы я осталась в Червинке и занималась хозяйством. Но меня одолевает тоска. Мне необходимо увидеть тебя и убедиться, что с тобой все в порядке, что ты в добром здравии. Наш сын тоже скучает по тебе. С первыми лучами воскресного солнца я покину Нежин и отправлюсь в Киев. К тебе. К родному. Обещаю, что останусь ненадолго. Мне бы лишь увидеть тебя. Хотя бы одним глазком. Твоя любимая женщина Наталья Александровна Червинская
Сердце крепостной упало в пятки. Она сложила лист вдвое и аккуратно встав, направилась в кабинет к Григорию.***
— Ярина? — голос из спальни звал крепостную девушку. Та, оставив стирку на террасе, вошла в спальню. — Доброе утро, Христина Алексеевна, — сказала она мягко. Христина поднялась и скривившись от яркого света потерла нос. — Доброе, — ответила пани, потягиваясь. Ярина поднесла стакан воды. Христина почти залпом оглушила стакан и откинула голову назад. Нельзя было назвать сном то, что происходило с Поповской этой ночью. Пришла она далеко за полночь, промокшая от снега и собственных слез. Слезы окропили в эту ночь не только перчатки, но и подушку. Проплакав всю ночь, изгоняя со слезами всю накопившуюся в ней за долгие годы грусть, в вперемешку с несбыточными мечтами. Ее любовь можно было увидеть, почувствовать. Вот она, все еще не высохла на шелковых наволочках. — Ярин, у меня проблемы… Я вчера совершила огромную ошибку. Я не знаю как теперь смотреть в глаза Кате, — Христина посмотрела на крепостную, а после замотала головой и рухнула на кровать, закрыв ладонями лицо. — Вы и Григорий… — Нет. Но я была очень близко. Ты даже не представляешь насколько. Это было так, будто… будто я стою на краю скалы. Мне стоит лишь шагнуть вперед и я рухну. Так вот, вчера я одной ногой уже висела над пропастью. Но меня что-то оттолкнуло. Будто в за моей спиной стояла Катя и… черт. Клянусь тебе, я чуть не сгорела там, будучи с ним в карете. — Так вот почему Вы пришли мокрая и в слезах? — спросила Ярина и села рядом. Христина убрала руки с лица и посмотрела на девушку. Пани глубоко вдохнула. — На этом ничего не закончится. Мне нужно поговорить сегодня с двумя важными для меня людьми. Николаем и мамой. — Может не стоит беспокоить матушку? В прошлый раз разговор с ней не привел ни к чему кроме вашей истерики, — Ярина изогнула черную как смоль бровь. Христина усмехнулась. Да… тогда она разбила папину вазу. — Нет, — качнула головой пани, не снимая ухмылки, прокручивая события того вечера в деталях, — С мамой я попытаюсь выяснить окончательно наши с ней сложные отношения. Будь что будет. Она ведь мама. Мне должно стать легче. И еще вот что… Христина встала с кровати, медленно прошлась по холодному деревянному полу до туалетного столика. Достав из-под книги пару листов бумаги, чернила и гусиное перо, пани изогнулась и начала выводить аккуратным почерком письмо. Затем второе. — Одну отдашь Елене Кореневой, второе — Дорошенко, — Христина передала крепостной два свертка. — Что там? — спросила недоуменно Яринка, принимая в руки письма. — Завтра узнаешь, — мягко улыбнулась Христина и положила руку на плечо подруге, — Сегодня нужно заехать к матушке, потом в лавку. На день для тебя особых поручений нет, так что, как отправишь письма можешь выйти в город, до вечера. Христина потянулась, стряхивая с себя остатки сна. — Благодарю, пани, — Яринка улыбнулась, склонив голову, — Одежду подавать? — Да, — кратко ответила Христина, снимая улыбку, и мельком заглядывая в зеркало.***
— Как вовремя, — фыркнул Григорий, выпуская клуб дыма от сигареты в воздух. Китти сложив руки смиренно стояла напротив рабочего стола и смотрела на стопки неразобранных бумаг. — Прикажете готовить покои? — еле слышно промолвила Вербицкая. Отвар, который она приготовила по старому рецепту Павлины, понемногу действовал и тошнота проходила. Но очень медленно разжимая тиски. Григорий вскинул бровь. — Моя жена будет спать со мной в покоях, Катя, — строго отчеканивал каждое слово пан. Особенно жестоко далось ему «Катя». Крепостная ничего не ответила. В кабинете повисла нагнетающая тишина. Нарушало ее лишь тиканье часов на стене. — От Нежина до Киева по меньшей мере сутки пути. Прикажи на кухне пусть накроют праздничный стол, достанут вино из погреба и самое главное: приготовят детскую комнату. Хотя… нет, займись детской лично ты. Ничего не жалей для Червинского-младшего. — Как скажите, Григорий Петрович, я могу идти? — Катя чувствовала холод в его голосе, отчего ей хотелось зареветь белугой. Что такого произошло ночью, что он так охладел к ней? — Подойди, — сказал пан, вставая с кресла, — После Рождества моя хромота уйдет. Он встал позади Кати и вдохнул аромат ее волос. — Если будучи калекой, я еще жалел твое тело… То после операции тебе будет несладко, — последнюю фразу он прошептал ей на ухо, улыбаясь как довольный кот. Катя вздрогнула. После Рождества ее живот может стать заметным… Может сказать ему сейчас? — Гриш, — почти умоляюще произнесла она. Он остановил ее, положив палец к ее ладони и улыбнулся. Заметив жалобный взгляд крепостной, ухмылка пропала с его лица. — Да что же это с тобой? — спросил он, делая шаг назад, в полнейшем недоумении. Катя выдохнула и казалось земля ушла из-под ног. — Я не знаю как сказать… Я… — крепостная осознала, что вот-вот потеряет сознание, она не хотела смотреть в глаза своему пану, ведь кто знает, может он уже обо всех догадался и принял роковое решение. Но Григорий молчал. Он терпеливо ждал, когда крепостная скажет то, что хочет. Но дыхание ее сбилось и к глазам подступили слезы. — Я плохо себя чувствую. Я так переживаю из-за твоей операции, — она уткнулась ему в плечо, выпуская на волю слезы. Григорий обнял ее. Мысль о том, что крепостная переживает за него льстила ему. — Не стоит переживать на счет меня. Во всяком случае, не сейчас, — он мягко улыбался и говорил еле слышно, пусть страх и его окутывал только от одной мысли о предстоящем испытании. Рука его тяжело легла на плечо Кати, та лишь хныкала, выпуская слезы на волю. Он не любил, когда женщина плачет. Но терпеть у крепостной больше не было сил. Вербицкая хотела оставить ребенка, но прекрасно понимала, что скажет ей Гриша. Потому пусть пока не знает… Когда срок станет достаточно большим, и избавиться от ребенка представится невозможным, вот тогда все всё и узнают. — Я буду скучать всё то время, пока Наталья Александровна будет здесь, — сказала крепостная, дрожавшим голосом, хоть как-то стараясь отвлечься от тяготы собственной лжи. — Да, ее приезд совершенно ни к чему, — тяжело выдохнул Григория и легко отодвинул от себя Катерину. Та мигом вытерла слезы и посмотрела небесно чистыми глазами на пана. — Гриша, — неуверенно заговорила Катя, опуская глаза и сжимая руки в кулак, — Может хотя бы изредка мы сможем быть вдвоем? Никто из крепаков и слова не скажет о нас, даже если воочию увидят. Они боятся твоего гнева. А мы могли бы ночью в лес убегать или к Днепру. Григорий разразился хохотом. — Ты как маленькая, честное слово, — он поцеловал ее в лоб. Она легко улыбнулась. Тошнота новой волной накрыла ее. — С твоего позволения, я приступлю к своим обязанностям, — Катя склонилась в поклоне. — Иди.***
Хохот девиц доносился со второго этажа и был похож не на звонкие колокольчики, а скорее на ржач диких кобылиц. Когда одна из девиц юркнула со второго этажа без платья, в одних лишь панталонах напевая «А девчонка с Роттердама, любит только за амбаром!.. Христина поправила капюшон скрывающий ее лицо. Дом Терпимости — место, куда она никогда бы стала приходить если бы не одна женщина, находящейся здесь. Эта женщина была той причиной, по которой Христина Алексеевна всю свою жизнь терпела жуткий стыд. — Мадам ждёт-с, Вас, — дворецкий хотел снять меховую накидку с пани, но Христина жестом руки его остановила и направилась в кабинет. Запах дыма ударил в нос сразу же, как открылась дверь. Высокая, статная женщина с элегантной прической и пошлым нарядом… — Годы идут, а ничего не меняется, — сказала вдруг Мадам и развернулась, положив сигарету с мундштуком на пепельницу. Дворецкий скрылся за дверью. — Тоже самое, могу сказать о тебе, — Христина сняла капюшон и вгляделась в силуэт Мадам Макаровой. — Это льстит, — кратко ответила она, улыбнувшись уголком губ. — Ты просто соскучилась, или все-таки решила принять мое предложение? — Мадам Макарова села за стол. Христина усмехнулась и осмотрелась вокруг. — Соскучилась, — повторила по слогам Христина слова хозяйки дома терпимости. — На тебя не похоже. В прошлый раз ты умоляла меня спрятать тебя от мужа-тирана, подсунув ему какую-нибудь мою птичку, я отказала. Будто я не знала, какая слава ходила о нём среди девиц. Что сейчас привело тебя ко мне? — Тем не менее, это не смущало тебя, когда отец выдавал меня замуж, — пани Поповская села на край софы, поправив пальто. — Это была его воля. Я на тебя права не имела. Лишь так… видеть иногда. — Не имела права, но четно пыталась уговорить работать одной из шлюх в твоем борделе, — лицо Христины нахмурилось и пальцы сжались в кулак. — Такая же работа как и все остальные. Тем более, кто как не я знаю, что лучше уж быть проституткой, нежели делить постель с тираном, — Мадам развела руками и томно улыбнулась. — И много ты тиранов повидала? Я не имею ввиду, жестких мужчин в постели. Да, в одном ты права, за издевательства девицам платят деньги. Все чем платили меня — поцелуями по тем местам, где он меня резал. — Мне жаль, — холодно утвердила Макарова так, будто она уже это говорила. Но эти слова прозвучали впервые, никак не взбудоражив душу дочери. — Надеюсь на это, — Христина заглянула в темные глаза матери, ожидая увидеть хоть что-то кроме жалости. — Зачем же ты все-таки пришла? — Увидеть свою мать. Найти в ней хоть каплю утешения. Макарова замолчала. — Всё не так просто. — Да-да, я помню. «Я лишь та, кто дала тебе жизнь, любить тебя будут отец и его слуги». Слышу я это вот уже двадцать два года. — На что ты еще рассчитывала от матери-проститутки? Любви, ласки? Или может достойного воспитания? Да, то, что ты родилась у меня после стольких выкидышей было чудом. — Я рассчитывала хотя бы на поддержку! — Когда ты станешь матерью, ты поймешь. Я отреклась от тебя ради тебя же. Поповская сама не знала, что ранило ее сильнее: осознание того, что матерью ей не быть или же сам факт того, что мать отреклась от нее. — Я не прошу быть рядом всегда. Просто… Я сама запуталась. Столько всего происходит, что я и правда не понимаю, зачем и куда я иду. Это ведь нормально, что когда человеку плохо он идёт к маме? — Абсолютно. Расскажи мне, что у тебя стряслось? Я не помогу… но выслушать… — Я в который раз оступилась. Снова. Но в этот раз терпеть я не смогу. Может… может Анатолий был прав, когда называл меня отребьем? Когда говорил, что без него мое будущее это смерть. Почему так болит? Почему сердце всегда находит того, с кем я никогда не смогу быть… Почему?! Каждый Божий раз я испытываю это чертово чувство и каждый Божий раз меня уничтожают! Давят так, будто я ничто. Анатолий пытался убить меня физически, а теперь. теперь меня убивают морально. Причем сама я. Я полюбила его, хотя точно знала, что сердце его принадлежит другой и что рано или поздно он уйдет к ней оставив меня! Но я дала слабину… Теперь они будут счастливы, а я буду умирать каждую ночь снова и снова, упиваясь алкоголем или случайными связями. Я не хочу больше так. Иной раз меня застают мысли о том, что нет другого выхода, мол, пожила я двадцать два года и на этом хватит. Сейчас во мне еще есть доля адекватности, и я понимаю, что жить нужно, но… Зачем? Зачем жить, если ты никому не можешь дать ласки, любви, если твоя любовь никому не сдалась. Когда вижу влюбленных на улицах, чувствую жалость к себе, когда вижу детей, осознаю, что… я неправильная. Анатолий оставил слишком много шрамов. За столько времени проведенного с мужчинами, я не забеременела. Это наталкивает на выводы… Не то, что я хотела бы этого. Просто… это ведь ненормально. — Ненормально, это думать о смерти. Ты жива, здорова… Да, ты несчастная. Справедливо, винить во всем покойника. Но он мертв. Мне кажется, что ты умерла вместе с ним. Но пора воскреснуть… … — Чёрт, нет, нет, нет… — Христина рванула к только что рухнувшему замертво телу. Она хотела вытащить ножницы из грудины, но тогда бы крови станет еще больше. Она закрыла лицо руками и что есть силы закричала навзрыд. Слезы рекой потекли из ее глаз, они неприятно защипали. Анатолий начал бледнеть, а его супруга упала рядом с ним лицом вниз, надеясь, что это все сон. Христина смахнула слезы и глубоко вдохнула. Мадам Макарова, переступив через навязанные принципы, подошла к дочери и обняла ее за плечи. — Плачь, — прошептала она, — Слезы помогают. Назвать ее «доченькой» язык не поворачивался. Они были слишком далеки от нежности друг к другу, и чересчур чужими, чтобы быть настоящими матерью и дочкой. Отец разлучил их с самого рождения. Христина была его любимой дочкой — одна среди братьев. Его отрада, его капризное счастье. Но также в ней текла кровь проститутки с киевского борделя.***
Карета госпожи Червинской уже показалась на дороге, топот конских копыт разразился по имению. Катерина стояла в составе приближенных слуг. На улице стоял собачий холод, он бил по щекам крепачку Вербицкую, а легкий ветерок шатал ее тельце. За сутки Катю трижды рвало. Травы не помогали, она все также чувствовала себя так, будто умирает. Ситуацию ночью только усугубилась. Помимо того, что Григорий снова поимел ее в том самом подвале, и натер ей бедра веревками, он начал что-то подозревать. «Ты в последнее время слишком бледная, и слишком часто проводишь время в уборной. Надеюсь, с тобой все хорошо?» Но Катя лишь отмахнулась. Когда Натали уедет, тогда Катя и признается. Григорий, облаченный в меха, стоял в предвкушении встречи с сыном. Жена не была ему столь интересна. А вот наследник рода… Первенец Григория Червинского — Ярослав Григорьевич Червинский. Карета остановилась, заскрипев. Пажи открыли двери, оттуда показалась тонкая ручка Натали в бежевой перчатке. — Катька! Ловите! — вскрикнул один из слуг. Парень, что стоял возле Кати словил ее, бледную, как сама смерть. — Катя! — Григорий, позабыв о жене, рванул к Катерине, — Зовите лекарей, остолопы, чего стоите?!